– Чахоточного не забудь! – крикнул с шкафута лысый Монтахью, указывая на барахтающегося в ледяной воде Питера Счахла – никто до сих пор не обратил внимания, что при абордаже он свалился в воду и барахтался там уже час. Бедняга был так плох, что казалось, что его не стоит и вытаскивать – гуманнее тюкнуть его легонько веслышком по голове.
Но жалостливый друг степей и пустынь Мрамалад могучей рукой поднял беднягу за шиворот, как следует встряхнул и усадил на скамейку. Жестоко кашляющий Питер, дрожа, достал платок и уткнулся в него.
– Садись, Джакоб… – тихо, сочувственно сказал Виторган спустившемуся Кулакину.
– Кому Джакоб, а кому и мистер Кулакин! – скрипя зубами, не в силах победить раздражение, вскричал Джакоб с такой силой, что Мак Дункель испуганно взглянул на него.
Маторсы на верху оскалились в дурацких ухмылках.
– И это говоришь мне ты! Ты, товарищь по несчастью!
– Тамбовский волк тебе товарищ! – заорал Кулакин и, сплюнув стал грозить работающим на палубе матросам.
…
Мрамалад прыгнул в воду и втянул лодку на берег.
Они осторожно вышли на сушу и оглянулись. Мрачные скалы молча громоздились над их головами. Леди Элизабет сжала губы, чтобы не расплакаться, и прихалась к Джакобу. Питер Счахл, на котором ещё не вполне просохла одежда, изо всех сил кашлял и зашарил по карманам.
Мак-Дункель свирепо оглядел его и сказал:
– Ну, черт меня совсем подери! Чтоб черт…
В этот момент от нависшей над ними скалы отделилась верхушка, вероятно от кашля бедняги Питера, и бесшумно брякнулась на песок, прокатившись по Мак-Дункелю, и с плеском остановилась в море.
Доктор бросился на помощ, подбежал к мокрому месту, оставшемуся от бедняги, в данном случае Мак-Дункелю, осмотрел его и вынужден был признать, что медицина в данном случае бессильна.
Все застыли на месте то неожиданности.
– Боже! – прошептала Леди Элизабет, – не зря он был так раздражителен в последнее время: бедный, бедный Мак-Дункел чуял свою погибель.
Виторган снял шапку и задвигал жевалками.
…
Негры со счастливыми лицами стучали в тамтам и непрерывно плясали.
Бандиты, выжидая, стояли за кучами скорлупы и семечек, громоздящимися вокруг убогой деревни.
Выждав, бандиты со зловещими криками бросились на веселящихся чернокожих. Те, охваченные ужасом, повалились наземь и уткнулись лицами в шкорлупу и кожуру.
В несколько минут операция по захвату негров была закончена. Их грубо поднимали с земли и по одному заталкивали в вагон для скота.
Только там несчастные чернокожие начинали понимать, что их настигла беда. Но, увы, было слишком поздно.
– В путь! – вскричал лысый Монтахью, – через неделю мы выйдем к устью реки!
Джон Глэбб, широко улыбаясь, щелкнул зажигалкой.
…
Негров грубо согнали к роднику, где им дали выпить по глотку отвратительной тухлой воды и съесть по пол-ложки отвратительного жмыхового суррогата.
В кустах защелкали выстрелы – это Джон Глэбб добивал злополучных чернокожих, искусанных тиграми и изнасилованных осьминогами семихуями.
Монтахью, морщась, разглядывал лица несчастных, оставшихся в живых, – в живых оставалось не более половины.
– Ладно, – сказал наконец Монтахью, постукивая себя стеком, – хватит и этих…
…
… наконец чистые простыни! Джакоб некоторое время лежал спокойно, но затем, плотски возлежав, чертыхаясь поднялся и наощупь разискал дверь в комнату Леди Элизабет.
Нащупав постель, он полез под одеяло и замер, отпрянув – простыня была совершенно мокра от слез!
Напрасно Леди Элизабет отговаривалась тем, что она, мол, только что высморкалась – Кулакин понял, что его влюбленная плакала.
– Что ты? – нетерпеливо спросил он.
Леди Элизабет обвила его шею руками, ее мокрое лицо уткнулось ему в плече.
– Отец… как он мог?
– Ну… ладно… потом… догоним… – торопливо сказал Джакоб, поглощенный более происходящим в нем спермогенезом, нежели несчастьем подруги.
За стеной, со стоном отхаркиваясь, надрывно закашлялся бедняга Питер Счахл.
– Эх, мне бы твои заботы! – Джакоб раздраженно отпрянул от липкого лица подруги.
– Джакоб! – послышался в темноте корридора встревоженный голос Виторгана и шум опрокидываемых стульев, – Джакоб, ты где? Иди сюда!
Что случилось? Кто так кашляет?
Кулакин, горько усмехнувшись, повел рукой по вздрагивающим плечам возлюбленной и, встав, со всего маху налетел на несгораемый шкаф.
– Черт! – вскричал он.
– Что случилось? – испуганно прошептала Леди Элизабет.
– Да ничего… Об шкаф треснулся…
…
… но более всего адская тропическая жара досаждала самому Лорду Хроню. Он сидел под деревом, совершенно опухший от пива и невразумительно лопотал.
Лысый Монтахью, подтянутый и невозмутимый, в ослепительно начищенных кожаных крагах, расхаживал по разработкам, постукивая себя стэком.
Негры ритмично поднимали вверх блестящие на солнце мотыги и с уханьем вонзали в землю.
Подойдя к раскидистой папайе у самой горы, Монтахью пристально вгляделся в синюю тень и визгливо крикнул:
– Нгава!
Потное, сонное лицо чернокожего высунулось на солнце.
– Нгава! Почему не работай, черная скотина?
Негр встал, пряча масляные глаза и почесываясь. Монтахью, постукивая себя стэком, жестоко сказал:
– Твоя врет, черномазый, вас кормят отлично! Запомни, Нгава! Если негр работай много-много – хорошо, я вам давай сытая жратва. Если мало-мало – плохо. Убивай черномазая скотина винтовкой. Поняла меня?
– Да, масса Мандакуй.
…
… где Лорд Хронь? Где этот несчастный хрыч?
– Он под деревом сидит,
по-турецки говорит…
…
… однако бедняга не успел отдышаться, как снова забахали выстрелы.
Зажав платком простреленную грудь, Питер Счахл отчаянно кашляя быстро побежал в гору.
…
Дверь открылась и связанного Джакоба ввели в кубрик. Сидящий там человек поднял голову и долго вглядывался в Кулакина, злорадно ухмыляясь.
– Знаешь кто я? – наконец сказал он.
– Нет, не имею чести! – ответил пленник.
– Я окаянный Джильберт!
После многозначительной паузы окаянный Джильберт хлопнул кулаком по столу:
– Слыхал про окаянного Джильберта?!
Джакоб спокойно молчал.
– Смекнул с кем дело имеешь?!! С окаяннм Джильбертом!
Окаянный Джильберт видимо высоко ценил свое прозвище.
– Сэр окаянный Джильберт, не сочтите за труд выслушать.
– Стой, ты как меня назвал?!!
– Сэр, вы педставились мне, я и позволил себе…
– Стой, запомни: здесь говорю и спрашиваю я! Понял? Я…
– Окаянный Джильберт… – недовольно добавил несчастный пленник.
…
Андрей Миронов, в костюме католического священника, воздев очи долу, подпрыгивает и поёт:

Обрати внимание
На мои страдания!
Умерь мою страсть,
Окажи милость!
То-ло-ли-ло-ло!
То-ло-ли-ло-ло!

Это видно Валера включил не «Папуаса из Гондураса», а другой исторический телефильм – из пражской жизни.
…
… надо спасать беднягу, а то скальп снимут! – шепотом сказал Джакоб.
Виторган поднял голову и посмотрел на него.
– Ну, чего смотришь, встал и пошел!
– Убъют ведь…
– А что – лучше, если меня убъют? Или может Элизабет пойдет? Иди, я прикрою!
Виторган подвигал жевалками, плюнул, энергично встал и пошел. Дойдя до середины луга он остановился и как то жалобно, беспомощно оглянулся на Джакоба. В зту же секунду послышался тягучий звон. Увы, не ловко, в затмении умирает человек, пронзенный стрелой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17