— Давайте позавтракаем, — предложил Йемон. — Мне нужно съесть чего-нибудь.
— Ты рехнулся? — ответил Сала. — Я не могу тут бросить машину — они ее прикончат. — Он полез в бумажник. — На, — сказал он Йемону. — Заедь на заправку, позвони торговцу «фиатами» и скажи, чтобы прислал четыре колеса. Вот его домашний телефон — скажи, что для мистера Лоттермана.
Йемон взял карточку и задребезжал по дороге.Через несколько минут мы услышали, как он возвращается. Потом мы целый час сидели и ждали бригаду. К моему удивлению, колеса прислали. Мы их привинтили, Сала на счете подписался Лоттерманом, и мы поехали в отель «Лонг-Бич» завтракать.
Терраса оказалась переполненной, поэтому мы устроились внутри, возле бара с закусками. Нас окружала толпа, которую мне десять лет удавалось избегать: бесформенные тетки в шерстяных купальниках, тупоглазые дядьки с безволосыми ногами и робкими смешочками, все американцы, все пугающе одинаковые. Этих людей не следует никуда выпускать из дому, подумал я; запереть в подвале какого-нибудь чертова Сохатого Клуба и глушить эротическими киношками; а если захочется в отпуск, показывать зарубежный художественный фильм; если же их и это не удовлетворит, отправить в глухомань и травить злобными собаками.
Я бросал на них яростные взгляды, пытаясь впихнуть в себя гнилостный завтрак, который мне подсунула официантка: склизкие яйца, сальный бекон и жиденький американский кофе.
— Черт побери, — сказал я ей. — Это не «Недик» — у вас что, пуэрториканского кофе нет?
Она покачала головой.
Сала сходил и купил «Майами Геральд».
— Мне нравится это место, — ухмыльнулся он. — Мне нравится сидеть тут, смотреть на пляж сверху вниз и думать о тех хороших вещах, которые тут можно было бы сделать с помощью «люгера».
Я положил на столик два доллара и встал.
— Ты куда? — спросил Йемон, отрываясь от газетной секции, которую выхарил у Салы.
— Не знаю, — ответил я. Я действительно не знал. У меня даже собственной квартиры не было. — Может, к Сэндерсону. Куда угодно, лишь бы подальше от этих людей.
Несколькими кварталами дальше я зашел в открытый ресторанчик выпить пуэрториканского кофе. За семьдесят центов купил «Нью-Йорк Таймс». Выпил еще чашечку, уходя, забрал «Таймс» с собой и тащил ее теперь по улице, как драгоценный узелок мудрости, как полновесную уверенность в том, что еще не совсем отрезан от той части света, которая реальна.
До Сэндерсона я добрался только через полчаса, но дорога бежала вдоль берега, поэтому прогулка мне понравилась. Дойдя, я обнаружил, что Сэндерсон расслабляется у себя в садике на пластиковой пляжной подстилке. Раздетым он выглядел совсем доходягой.
— Здорово, паразит, — сказал он. — Как тюрьма?
— Ужасно, — ответил я.
— Что ж, — сказал он, — в следующий раз будет хуже. Тебя возьмут на карандаш.
Я откинулся на спинку кресла, разглядывая белый пляж, море и пальмы вокруг и размышляя, как странно беспокоиться о том, что можно попасть в тюрьму, в таком месте, как это. Ведь кажется, человеку почти невозможно приехать на какой-нибудь карибский островок и загреметь в тюрягу за дурацкий проступок. Пуэрториканские тюрьмы — для пуэрториканцев, а не для американцев, носящих пестрые галстуки и наглухо застегнутые рубашки.
— Тебе повезло, — продолжал он. — За сопротивление при аресте можно год получить.
— Ну что ж, — ответил я, пытаясь сменить тему, — мне кажется, твоя речь спасла нас. То, что мы работаем в «Ньюс», произвело на них не очень-то большое впечатление.
Он закурил еще одну сигарету:
— Нет, это ни на кого впечатления не произведет. — Он снова поднял на меня взгляд. — Но не думай, что я ради вас соврал. «Таймс» ищут туристического обозревателя на договор здесь и попросили меня кого-нибудь им подыскать. С завтрашнего дня ты — это он.
Я пожал плечами:
— Прекрасно.
Мы зашли внутрь выпить еще. Стоя в кухне, я услышал, как к дому подъехала машина. То был Ник Сегарра, редактор «Ньюс», разодетый, будто какой-нибудь жиголо на Итальянской Ривьере. Войдя, он натянуто кивнул.
— Так что там у вас за напряги вчера вечером случились?
— Не помню, — ответил я, выливая свою выпивку в раковину. — Пускай тебе Сэндерсон рассказывает. Мне надо идти.
Я ушел и зашагал по Калле Модесто, толком не зная, как убить остаток дня. Всегда с этим проблемы. В воскресенье у меня выходной, и обычно я еще субботу прихватывал. Но колесить по округе с Салой или сидеть у Эла уже начало утомлять, а больше делать было нечего. Мне хотелось получше посмотреть остров, некоторые другие городки, а для этого нужна машина.
И не только машина, подумал я; квартира мне тоже нужна. День стоял жаркий, я устал, все тело ныло. Хотелось выспаться или хотя бы просто отдохнуть, но пойти некуда. Я прошел несколько кварталов, ковыляя в тени раскидистых фламбоянов и размышляя о том, чем можно было бы заняться в Нью-Йорке или Лондоне, проклиная той косой импульс, что привел меня на эту тупую, исходящую паром скалу посреди моря, и наконец остановился в баре для аборигенов выпить пива. Я заплатил за бутылку и пошел дальше, потягивая из горла. Интересно, где я буду сегодня ночевать? Квартиры Салы отпадает. Там жарко, шумно и тоскливо, как в мавзолее.
Может, у Йемона, подумал я, но это слишком далеко и добираться до туда нечем.
Когда, в конце концов, я пришел к выводу, что выбора у меня нет, кроме как бродить ночь напролет по улицам, я решил начать поиски собственной квартиры — такого места, где можно в одиночестве расслабиться, где у меня будет свой холодильник, где я смогу мешать себе коктейли и, быть может, время от времени принимать девчонку. Мысль о собственной постели в собственной квартире настолько меня приободрила, что мне захотелось поскорее избавиться от этого дня и перейти к следующему, когда можно будет пуститься на поиски.
Но тут я понял, что связывать себя квартирой и, возможно, автомобилем — это больше тех обязательств, которые мне бы в данный момент хотелось на себя брать, а особенно — поскольку в любой момент меня меня могут упечь в каталажку, газета может обанкротиться, или вдруг может прийти письмо от какого-нибудь старинного друга, что для меня есть работа в Буэнос-Айресе. Вот только вчера ведь, к примеру, я уже готов был отваливать в Мехико.
Я прошел пешком больше мили, размышлял, курил, потел, заглядывал за высокие изгороди и в низкие окна, слушал рев автобусов и переполненных авто, гнавших Бог знает куда — в машины набивались целыми семьями, просто катались по городу, бибикая, вопя, то и дело останавливаясь купить «пастелиллос» и стаканчик «коко фрио», потом снова загружаясь в машину и двигаясь дальше, разевая рты на все красивое, что янки вытворяли в городе: вот конторское здание выросло, аж в десять этажей; вот новый хайвей, никуда не ведет; ну и, разумеется, всегда можно поглазеть на новые отели; или поразглядывать янки-женщин на пляже; а по вечерам, если приехать пораньше и занять местечко получше, — на публичных площадях стоит «телевизьон».
Я шел дальше, ожесточаясь с каждым шагом. Наконец, в отчаянии тормознул такси и отправился в «Кариб Хилтон», где устроили показушный международный теннисный турнир. Чтобы проникнуть, я сунул им свою аккредитацию и остаток дня просидел на трибунах.
Солнце там меня не беспокоило.
1 2 3 4 5 6 7