Кончив, он, тяжело ступая, отходит в сторону. Минута общего молчания. Все смущены, почувствовав в словах его что-то тяжелое, искреннее.)
Елена (тихо). Однако вы… должно быть, много потерпели от людей…
Тетерев (оскалив зубы). Но это дало мне веселую надежду, что и они, со временем, потерпят от меня… или, вернее, – за меня…
Нил (входит с миской в руках и куском хлеба. Говоря, он внимательно следит, как бы не разлить содержимое миски. За ним идет Татьяна). Все это философия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию! Дождь идет – философия, палец болит – другая философия, угаром пахнет – третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольно думается, что не всякому человеку грамота полезна…
Татьяна. Какой ты… грубый, Нил!
Нил (садится за стол и ест). Чего там – грубый?.. Скучно тебе жить, – займись чем-нибудь. Кто работает, тот не скучает. Дома тяжело – поезжай в деревню, там живи и учи… а то – в Москву, сама поучись…
Елена. Так её! И еще проберите вот этого
(указывает на Тетерева), – этого вот!
Нил (искоса посмотрев). Тоже, чадушко! В Гераклиты метит…
Тетерев. Назови меня Свифтом, если тебе не трудно!..
Нил. Много чести!
Петр. Да, многонько!..
Тетерев. А мне это было бы приятно…
Цветаева. Какой лакомый!..
Нил (глядя в миску). Не погневайся… А что… того… Поля была? То есть куда она ушла?
Татьяна. В театр. А что?
Нил. Ничего… так… вообще – спрашиваю…
Татьяна. Тебе ее нужно?
Нил. Нет, не нужно… то есть сейчас не нужно… а вообще, всегда… нужно. О, чёрт… запутался!
(Все улыбаются, кроме Татьяны.)
Татьяна (настойчиво). Зачем? Зачем она тебе?..
(Нил, не отвечая, ест.)
Елена (Татьяне быстро). За что он тебя пробирал? Скажи?
Цветаева. Да, это интересно!
Шишкин. Мне тоже нравится, как Нил Васильев нотации читает…
Петр. А мне – как он ест…
Нил. Я все недурно делаю…
Елена. Ну же, Таня, говори!
Татьяна. Не хочется…
Цветаева. Ей никогда ничего не хочется!
Татьяна. Почему ты знаешь? А может быть, я очень хочу… умереть?
Цветаева. Фи, гадость!
Елена. Брр! Не люблю говорить о смерти!
Нил. Что можно сказать о смерти до поры, пока не умрешь?
Тетерев. Вот истинный философ!
Елена. Идемте, господа, ко мне! Пора, самовар, наверное, давно готов…
Шишкин. А хорошо теперь чайку хлебнуть! Да и подзакусить бы… можно надеяться?
Елена. Конечно!
Шишкин (указывая на Нила). А то я смотрю на него и – завидую, грешный человек!
Нил. Не завидуй – я уже все съел! Я тоже пойду с вами, у меня еще более часа свободного времени…
Татьяна. Ты лучше отдохнул бы до дежурства…
Нил. Сойдет и так…
Елена. Петр Васильевич! Идете?
Петр. Если позволите…
Елена. Благосклонно разрешаю! Вашу руку…
Цветаева. Становитесь все в пары. Нил Васильевич, ко мне…
Шишкин (Татьяне). Значит, вы – со мной…
Тетерев. Вот – говорят, что женщин на земле больше, чем мужчин. Однако я живал во многих городах, и всегда, везде мне не хватало дамы…
Елена (смеясь, идет к двери и напевает). Allons, enfants de la patri…i…i..e!
Шишкин (толкая Петра в спину). Двигайся живее, сын отечества!..
(Уходят с шумом, пением и смехом. Комната несколько секунд остается пустой. Потом дверь из комнаты стариков отворяется, выходит Акулина Ивановна и, позевывая, гасит лампы. Слышен голос старика, монотонно читающего псалтирь у себя в комнате. Во тьме, натыкаясь на стулья, старуха проходит обратно к себе.)
3анавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната.
Осенний полдень. За столом сидит старик Бессемёнов. Татьяна неслышно и медленно ходит взад и вперед. Петр, стоя у переборки, смотрит в окно.
Бессемёнов. Битый час говорю я вам… детки мои милые, а, видно, нет у меня таких слов, чтобы сердца вашего коснулись… Один спиной меня слушает, другая ходит, как ворона по забору.
Татьяна. Я сяду… (Садится.)
Петр (оборачиваясь лицом к отцу). Ты скажи прямо – чего ты хочешь от нас?
Бессемёнов. Хочу понять, что вы за люди… Желаю знать – какой ты человек?
Петр. Подожди! Я отвечу тебе… ты поймешь, увидишь. Дай прежде кончу учиться…
Бессемёнов. Н-да… Учиться… Учись! Но ты не учишься… а фордыбачишь. Ты вот научился презрению ко всему живущему, а размера в действиях не приобрел. Из университета тебя выгнали. Ты думаешь – неправильно?
Ошибаешься. Студент есть ученик, а не… распорядитель в жизни. Ежели всякий парень в двадцать лет уставщиком порядков захочет быть… тогда все должно придти в замешательство… и деловому человеку на земле места не будет. Ты научись, будь мастером в твоем деле и тогда – рассуждай… А до той поры всякий на твои рассуждения имеет полное право сказать – цыц! Я говорю это тебе не со зла, а по душе… как ты есть мой сын, кровь моя, и все такое. Нилу я ничего не говорю… хоть много положил труда на него, хоть он и приемыш мой… но все же он – чужая кровь. И чем дальше – тем больше он мне чужой. Я вижу – будет он прохвостом… актером будет или еще чем-нибудь в этаком духе… Может, даже социалистом будет… Ну – туда ему и дорога!
Акулина Ивановна (выглядывая из двери, жалобным и робким голосом). Отец! не пора ли обедать?
Бессемёнов (строго). Пошла ты! Не суйся, когда не надо… (Акулина Ивановна скрывается за дверью. Татьяна укоризненно смотрит на отца, встает со стула и снова бродит по комнате.) Видели? Мать ваша ни минуты покоя не знает, оберегая вас… все боится, как бы я не обидел… Я не хочу никого обижать… Я сам обижен вами, горько обижен!.. В доме моем я хожу осторожно, ровно на полу везде битое стекло насыпано… Ко мне и гости, старые приятели, перестали ходить: у тебя, говорят, дети образованные, а мы – народ простой, еще насмеются они над нами! И вы не однажды смеялись над ними, а я со стыда горел за вас. Все приятели бросили меня, точно образованные дети – чума. А вы никакого внимания на отца своего не обращаете… никогда не поговорите с ним ласково, никогда не скажете, какими думами заняты, что делать будете? Я вам – как чужой… А ведь я – люблю вас!.. Люблю! Понимаете вы, что значит – любовь? Тебя вот выгнали – мне это больно. Татьяна зря в девках сохнет, мне это обидно… и даже конфузно пред людьми. Чем Татьяна хуже многих прочих, которые выходят замуж и… все такое? Мне хочется видеть тебя, Петр, человеком, а не студентом… Вон Филиппа Назарова сын – кончил учиться, женился, взял с приданым, две тыщи в год получает… в члены управы попадет…
Петр. Подождите… и я женюсь…
Бессемёнов. Да, я вижу! Ты – хоть завтра готов… Ну, только – на ком? На вертушке, на беспутной бабенке… да еще и вдове! Э-эх!
Петр (вскипая). Вы не имеете права называть ее… так!
Бессемёнов. Как – так? Вдовой или беспутной?
Татьяна. Папаша! Пожалуйста… пожалуйста, оставьте это! Петр… Уйди!.. или – молчи! Я ведь вот – молчу! Слушайте… Я – не понимаю ничего… Отец!.. Когда вы говорите – я чувствую – вы правы! Да, вы правы, знаю! Поверьте, я… очень это чувствую! Но ваша правда – чужая нам… мне и ему… понимаете? У нас уже своя… вы не сердитесь, постойте! Две правды, папаша…
Бессемёнов (вскакивая). Врешь! Одна правда! Моя правда! Какая ваша правда? Где она? Покажи!
Петр. Отец, не кричи! Я тоже скажу… ну, да! Ты прав… Но твоя правда узка нам… мы выросли из нее, как вырастают из платья. Нам тесно, нас давит это… То, чем ты жил, твой порядок жизни, он уже не годится для нас…
Бессемёнов. Ну да! Вы… вы! Как же… вы образовались… а я дурак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Елена (тихо). Однако вы… должно быть, много потерпели от людей…
Тетерев (оскалив зубы). Но это дало мне веселую надежду, что и они, со временем, потерпят от меня… или, вернее, – за меня…
Нил (входит с миской в руках и куском хлеба. Говоря, он внимательно следит, как бы не разлить содержимое миски. За ним идет Татьяна). Все это философия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию! Дождь идет – философия, палец болит – другая философия, угаром пахнет – третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольно думается, что не всякому человеку грамота полезна…
Татьяна. Какой ты… грубый, Нил!
Нил (садится за стол и ест). Чего там – грубый?.. Скучно тебе жить, – займись чем-нибудь. Кто работает, тот не скучает. Дома тяжело – поезжай в деревню, там живи и учи… а то – в Москву, сама поучись…
Елена. Так её! И еще проберите вот этого
(указывает на Тетерева), – этого вот!
Нил (искоса посмотрев). Тоже, чадушко! В Гераклиты метит…
Тетерев. Назови меня Свифтом, если тебе не трудно!..
Нил. Много чести!
Петр. Да, многонько!..
Тетерев. А мне это было бы приятно…
Цветаева. Какой лакомый!..
Нил (глядя в миску). Не погневайся… А что… того… Поля была? То есть куда она ушла?
Татьяна. В театр. А что?
Нил. Ничего… так… вообще – спрашиваю…
Татьяна. Тебе ее нужно?
Нил. Нет, не нужно… то есть сейчас не нужно… а вообще, всегда… нужно. О, чёрт… запутался!
(Все улыбаются, кроме Татьяны.)
Татьяна (настойчиво). Зачем? Зачем она тебе?..
(Нил, не отвечая, ест.)
Елена (Татьяне быстро). За что он тебя пробирал? Скажи?
Цветаева. Да, это интересно!
Шишкин. Мне тоже нравится, как Нил Васильев нотации читает…
Петр. А мне – как он ест…
Нил. Я все недурно делаю…
Елена. Ну же, Таня, говори!
Татьяна. Не хочется…
Цветаева. Ей никогда ничего не хочется!
Татьяна. Почему ты знаешь? А может быть, я очень хочу… умереть?
Цветаева. Фи, гадость!
Елена. Брр! Не люблю говорить о смерти!
Нил. Что можно сказать о смерти до поры, пока не умрешь?
Тетерев. Вот истинный философ!
Елена. Идемте, господа, ко мне! Пора, самовар, наверное, давно готов…
Шишкин. А хорошо теперь чайку хлебнуть! Да и подзакусить бы… можно надеяться?
Елена. Конечно!
Шишкин (указывая на Нила). А то я смотрю на него и – завидую, грешный человек!
Нил. Не завидуй – я уже все съел! Я тоже пойду с вами, у меня еще более часа свободного времени…
Татьяна. Ты лучше отдохнул бы до дежурства…
Нил. Сойдет и так…
Елена. Петр Васильевич! Идете?
Петр. Если позволите…
Елена. Благосклонно разрешаю! Вашу руку…
Цветаева. Становитесь все в пары. Нил Васильевич, ко мне…
Шишкин (Татьяне). Значит, вы – со мной…
Тетерев. Вот – говорят, что женщин на земле больше, чем мужчин. Однако я живал во многих городах, и всегда, везде мне не хватало дамы…
Елена (смеясь, идет к двери и напевает). Allons, enfants de la patri…i…i..e!
Шишкин (толкая Петра в спину). Двигайся живее, сын отечества!..
(Уходят с шумом, пением и смехом. Комната несколько секунд остается пустой. Потом дверь из комнаты стариков отворяется, выходит Акулина Ивановна и, позевывая, гасит лампы. Слышен голос старика, монотонно читающего псалтирь у себя в комнате. Во тьме, натыкаясь на стулья, старуха проходит обратно к себе.)
3анавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же комната.
Осенний полдень. За столом сидит старик Бессемёнов. Татьяна неслышно и медленно ходит взад и вперед. Петр, стоя у переборки, смотрит в окно.
Бессемёнов. Битый час говорю я вам… детки мои милые, а, видно, нет у меня таких слов, чтобы сердца вашего коснулись… Один спиной меня слушает, другая ходит, как ворона по забору.
Татьяна. Я сяду… (Садится.)
Петр (оборачиваясь лицом к отцу). Ты скажи прямо – чего ты хочешь от нас?
Бессемёнов. Хочу понять, что вы за люди… Желаю знать – какой ты человек?
Петр. Подожди! Я отвечу тебе… ты поймешь, увидишь. Дай прежде кончу учиться…
Бессемёнов. Н-да… Учиться… Учись! Но ты не учишься… а фордыбачишь. Ты вот научился презрению ко всему живущему, а размера в действиях не приобрел. Из университета тебя выгнали. Ты думаешь – неправильно?
Ошибаешься. Студент есть ученик, а не… распорядитель в жизни. Ежели всякий парень в двадцать лет уставщиком порядков захочет быть… тогда все должно придти в замешательство… и деловому человеку на земле места не будет. Ты научись, будь мастером в твоем деле и тогда – рассуждай… А до той поры всякий на твои рассуждения имеет полное право сказать – цыц! Я говорю это тебе не со зла, а по душе… как ты есть мой сын, кровь моя, и все такое. Нилу я ничего не говорю… хоть много положил труда на него, хоть он и приемыш мой… но все же он – чужая кровь. И чем дальше – тем больше он мне чужой. Я вижу – будет он прохвостом… актером будет или еще чем-нибудь в этаком духе… Может, даже социалистом будет… Ну – туда ему и дорога!
Акулина Ивановна (выглядывая из двери, жалобным и робким голосом). Отец! не пора ли обедать?
Бессемёнов (строго). Пошла ты! Не суйся, когда не надо… (Акулина Ивановна скрывается за дверью. Татьяна укоризненно смотрит на отца, встает со стула и снова бродит по комнате.) Видели? Мать ваша ни минуты покоя не знает, оберегая вас… все боится, как бы я не обидел… Я не хочу никого обижать… Я сам обижен вами, горько обижен!.. В доме моем я хожу осторожно, ровно на полу везде битое стекло насыпано… Ко мне и гости, старые приятели, перестали ходить: у тебя, говорят, дети образованные, а мы – народ простой, еще насмеются они над нами! И вы не однажды смеялись над ними, а я со стыда горел за вас. Все приятели бросили меня, точно образованные дети – чума. А вы никакого внимания на отца своего не обращаете… никогда не поговорите с ним ласково, никогда не скажете, какими думами заняты, что делать будете? Я вам – как чужой… А ведь я – люблю вас!.. Люблю! Понимаете вы, что значит – любовь? Тебя вот выгнали – мне это больно. Татьяна зря в девках сохнет, мне это обидно… и даже конфузно пред людьми. Чем Татьяна хуже многих прочих, которые выходят замуж и… все такое? Мне хочется видеть тебя, Петр, человеком, а не студентом… Вон Филиппа Назарова сын – кончил учиться, женился, взял с приданым, две тыщи в год получает… в члены управы попадет…
Петр. Подождите… и я женюсь…
Бессемёнов. Да, я вижу! Ты – хоть завтра готов… Ну, только – на ком? На вертушке, на беспутной бабенке… да еще и вдове! Э-эх!
Петр (вскипая). Вы не имеете права называть ее… так!
Бессемёнов. Как – так? Вдовой или беспутной?
Татьяна. Папаша! Пожалуйста… пожалуйста, оставьте это! Петр… Уйди!.. или – молчи! Я ведь вот – молчу! Слушайте… Я – не понимаю ничего… Отец!.. Когда вы говорите – я чувствую – вы правы! Да, вы правы, знаю! Поверьте, я… очень это чувствую! Но ваша правда – чужая нам… мне и ему… понимаете? У нас уже своя… вы не сердитесь, постойте! Две правды, папаша…
Бессемёнов (вскакивая). Врешь! Одна правда! Моя правда! Какая ваша правда? Где она? Покажи!
Петр. Отец, не кричи! Я тоже скажу… ну, да! Ты прав… Но твоя правда узка нам… мы выросли из нее, как вырастают из платья. Нам тесно, нас давит это… То, чем ты жил, твой порядок жизни, он уже не годится для нас…
Бессемёнов. Ну да! Вы… вы! Как же… вы образовались… а я дурак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21