Все это я знаю. Ну, а дальше что?
– А дальше то, командир, что солнце садится, а повозки с лестницей еще нет.
– Да как же так? Ведь пора начинать штурм. Уже время. Если мы замешкаемся, осажденные решат, что мы струсили.
– Можно начинать, командир.
– Но ведь нужна лестница.
– Конечно, нужна.
– А у нас ее нет.
– Она есть.
– Как так?
– Не зря же я закричал: наконец-то! Вижу, повозки все нет и нет; тогда я взял подзорную трубу и стал смотреть на дорогу из Паринье в Тург и, к великой своей радости, заметил повозку и стражников при ней. Вот она спускается с откоса. Хотите посмотреть?
Говэн взял из рук Гешана подзорную трубу и поднес ее к глазам.
– Верно. Вот она. Правда, уже темнеет и плохо видно. Но охрану я вижу. Только знаете, Гешан, что-то людей больше, чем вы говорили.
– Да, что-то многовато.
– Они приблизительно за четверть лье отсюда.
– Лестница, командир, будет через четверть часа.
– Можно начинать штурм.
И в самом деле, по дороге двигалась повозка, но не та, которую с таким нетерпением ждали в Турге.
Говэн обернулся и заметил сержанта Радуба, который стоял, вытянувшись по всей форме, опустив, как и положено по уставу, глаза.
– Что вам, сержант Радуб?
– Гражданин командир, мы, то есть солдаты батальона Красный Колпак, хотим вас просить об одной милости.
– О какой милости?
– Разрешите сложить голову в бою.
– А! – произнес Говэн.
– Что ж, будет на то ваша милость?
– Это… смотря по обстоятельствам, – ответил Говэн.
– Да как же так, гражданин командир. После Дольского дела уж слишком вы нас бережете. А нас ведь еще двенадцать человек.
– Ну и что?
– Унизительно это для нас.
– Вы находитесь в резерве.
– А нам бы желательно находиться впереди.
– Но вы понадобитесь мне позже, в конце операции, для решительного удара. Поэтому я вас и берегу.
– Слишком уж бережете.
– Ведь это все равно. Вы в строю. И вы тоже пойдете на штурм.
– Пойдем, да сзади. А парижане вправе идти впереди.
– Я подумаю, сержант Радуб.
– Подумайте сейчас, гражданин командир. Случай уж очень подходящий. Нынче самый раз – свою голову сложить или чужую с плеч долой снести. Дело будет горячее. К башне Тург так просто не притронешься, руки обожжешь. Окажите милость – пустите нас первыми.
Сержант помолчал, покрутил ус и добавил взволнованным голосом:
– А кроме того, гражданин командир, в этой башне наши ребятки. Там наши дети, батальонные, трое наших малюток. И эта гнусная харя Грибуй – «в зад-меня-поцелуй», он же Синебой, он же Иманус, ну, словом, этот самый Гуж-ле-Брюан, этот Буж-ле-Грюан, этот Фуж-ле-Трюан, эта сатана треклятая, грозится наших детей погубить. Наших детей, наших крошек, командир. Да пусть хоть все громы небесные грянут, не допустим мы, чтобы с ними беда приключилась. Верьте, командир, не допустим. Вот сейчас, пока еще тихо, я взобрался на откос и посмотрел на них через окошко; они и верно там, их хорошо видно с плоскогорья, я их видел и, представьте, напугал малюток. Так вот, командир, если с ангельских их головенок хоть один волос упадет, клянусь вам всем святым, я, сержант Радуб, доберусь до потрохов отца предвечного. И вот что наш батальон заявляет: «Мы желаем спасти ребятишек или умрем все до одного». Это наше право, чорт побери, наше право – умереть. А засим – привет и уважение.
Говэн протянул Радубу руку и сказал:
– Вы молодцы. Вы пойдете в первых рядах штурмующих. Я разделю вас на две группы. Шесть человек прикомандирую к передовому отряду, чтобы вести остальных, а пятерых к арьергарду, чтобы никто не смел отступить.
– Всеми двенадцатью командовать буду попрежнему я?
– Конечно.
– Ну, спасибо, командир. Стало быть, я пойду впереди.
Радуб отдал честь и вернулся в строй.
Говэн вынул из кармана часы, шепнул несколько слов на ухо Гешану, и колонна нападающих начала строиться в боевом порядке.
VIII. Речь и рык
Тем временем Симурдэн, который еще не занял своего поста на плоскогорье и не отходил от Говэна, вдруг подошел к горнисту.
– Подай сигнал! – скомандовал он.
Горнист заиграл, ему ответила труба.
И снова рожок и труба обменялись сигналами.
– Что такое? – спросил Говэн Гешана. – Что это Симурдэн задумал?
А Симурдэн уже шел к башне с белым платком в руках.
Приблизившись к ее подножью, он крикнул:
– Люди, засевшие в башне, знаете вы меня?
С вышки ответил чей-то голос – голос Имануса:
– Знаем.
Началась беседа, голос снизу спрашивал, сверху отвечал.
– Я посланец Республики.
– Ты бывший кюре из Паринье.
– Я делегат Комитета общественного спасения.
– Ты священник.
– Я представитель закона.
– Ты предатель.
– Я революционный комиссар.
– Ты расстрига.
– Я Симурдэн.
– Ты сатана.
– Вы меня знаете?
– Мы тебя ненавидим.
– Вам хотелось, чтобы я попался к вам в руки?
– Да мы все восемнадцать голову сложим, лишь бы твою с плеч снять.
– Вот и прекрасно, предаюсь в ваши руки.
На верху башни раздался дикий хохот и возглас:
– Иди!
В лагере воцарилась глубочайшая тишина – тишина ожидания.
Симурдэн продолжал:
– Но лишь при одном условии.
– Каком?
– Слушайте.
– Говори.
– Вы меня ненавидите?
– Ненавидим.
– А я вас люблю. Я ваш брат.
– Да, ты Каин.
Симурдэн продолжал голосом громким и в то же время мягким:
– Оскорбляй, но выслушай. Я пришел к вам в качестве парламентария. Да, вы мои братья. Вы несчастные, заблудшие люди. Я ваш друг. Я несу вам свет и взываю к вашему невежеству. А свет – он и есть братство. Да разве мы с вами – не дети одной матери – нашей родины? Так слушайте же. Придет время, и вы поймете, или ваши дети поймут, или дети ваших детей поймут, что все, что творится ныне, свершается во имя законов, данных свыше, и что в революции проявляет себя воля божья. И пока не наступит то время, когда все умы, даже ваши, уразумеют истину и всяческий фанатизм, даже ваш, исчезнет с лица земли, пока, повторяю, не воссияет этот великий свет, кто сжалится над вашей темнотой? Я сам пришел к вам, я предлагаю вам свою голову; больше того, протягиваю вам руку. Я как милости прошу: отнимите у меня жизнь, ибо я хочу спасти вас. Я наделен широкими полномочиями и могу выполнить то, что пообещаю. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Да, с вами говорит гражданин, но в этом гражданине – тут вы не ошиблись – жив священнослужитель. Гражданин воюет с вами, а священник молит вас. Выслушайте меня. У многих из вас жены и дети. Я беру на себя охрану ваших детей и жен. Я защищаю их от вас же самих. О братья мои…
– А ну-ка попроповедуй еще! – насмешливо крикнул Иманус.
Симурдэн продолжал:
– Братья мои, не допустите, чтобы пробил час кровопролития. Близится миг страшной схватки. Многие из нас, что стоят здесь перед вами, не увидят завтрашнего рассвета; да, многие из нас погибнут, но вы, вы умрете все. Так пощадите же самих себя. К чему проливать втуне столько крови? К чему убивать стольких людей, когда можно убить всего двух?
– Двух? – переспросил Иманус.
– Да, двух.
– А кого?
– Лантенака и меня.
Симурдэн повысил голос:
– Два человека здесь лишние: Лантенак для нас, я для вас. Так вот что я вам предлагаю, и это спасет вашу жизнь: выдайте нам Лантенака и возьмите меня. Лантенак будет гильотинирован, а со мной сделаете все, что вам будет угодно.
– Поп, – заревел Иманус, – попадись только нам в руки, мы тебя живьем зажарим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– А дальше то, командир, что солнце садится, а повозки с лестницей еще нет.
– Да как же так? Ведь пора начинать штурм. Уже время. Если мы замешкаемся, осажденные решат, что мы струсили.
– Можно начинать, командир.
– Но ведь нужна лестница.
– Конечно, нужна.
– А у нас ее нет.
– Она есть.
– Как так?
– Не зря же я закричал: наконец-то! Вижу, повозки все нет и нет; тогда я взял подзорную трубу и стал смотреть на дорогу из Паринье в Тург и, к великой своей радости, заметил повозку и стражников при ней. Вот она спускается с откоса. Хотите посмотреть?
Говэн взял из рук Гешана подзорную трубу и поднес ее к глазам.
– Верно. Вот она. Правда, уже темнеет и плохо видно. Но охрану я вижу. Только знаете, Гешан, что-то людей больше, чем вы говорили.
– Да, что-то многовато.
– Они приблизительно за четверть лье отсюда.
– Лестница, командир, будет через четверть часа.
– Можно начинать штурм.
И в самом деле, по дороге двигалась повозка, но не та, которую с таким нетерпением ждали в Турге.
Говэн обернулся и заметил сержанта Радуба, который стоял, вытянувшись по всей форме, опустив, как и положено по уставу, глаза.
– Что вам, сержант Радуб?
– Гражданин командир, мы, то есть солдаты батальона Красный Колпак, хотим вас просить об одной милости.
– О какой милости?
– Разрешите сложить голову в бою.
– А! – произнес Говэн.
– Что ж, будет на то ваша милость?
– Это… смотря по обстоятельствам, – ответил Говэн.
– Да как же так, гражданин командир. После Дольского дела уж слишком вы нас бережете. А нас ведь еще двенадцать человек.
– Ну и что?
– Унизительно это для нас.
– Вы находитесь в резерве.
– А нам бы желательно находиться впереди.
– Но вы понадобитесь мне позже, в конце операции, для решительного удара. Поэтому я вас и берегу.
– Слишком уж бережете.
– Ведь это все равно. Вы в строю. И вы тоже пойдете на штурм.
– Пойдем, да сзади. А парижане вправе идти впереди.
– Я подумаю, сержант Радуб.
– Подумайте сейчас, гражданин командир. Случай уж очень подходящий. Нынче самый раз – свою голову сложить или чужую с плеч долой снести. Дело будет горячее. К башне Тург так просто не притронешься, руки обожжешь. Окажите милость – пустите нас первыми.
Сержант помолчал, покрутил ус и добавил взволнованным голосом:
– А кроме того, гражданин командир, в этой башне наши ребятки. Там наши дети, батальонные, трое наших малюток. И эта гнусная харя Грибуй – «в зад-меня-поцелуй», он же Синебой, он же Иманус, ну, словом, этот самый Гуж-ле-Брюан, этот Буж-ле-Грюан, этот Фуж-ле-Трюан, эта сатана треклятая, грозится наших детей погубить. Наших детей, наших крошек, командир. Да пусть хоть все громы небесные грянут, не допустим мы, чтобы с ними беда приключилась. Верьте, командир, не допустим. Вот сейчас, пока еще тихо, я взобрался на откос и посмотрел на них через окошко; они и верно там, их хорошо видно с плоскогорья, я их видел и, представьте, напугал малюток. Так вот, командир, если с ангельских их головенок хоть один волос упадет, клянусь вам всем святым, я, сержант Радуб, доберусь до потрохов отца предвечного. И вот что наш батальон заявляет: «Мы желаем спасти ребятишек или умрем все до одного». Это наше право, чорт побери, наше право – умереть. А засим – привет и уважение.
Говэн протянул Радубу руку и сказал:
– Вы молодцы. Вы пойдете в первых рядах штурмующих. Я разделю вас на две группы. Шесть человек прикомандирую к передовому отряду, чтобы вести остальных, а пятерых к арьергарду, чтобы никто не смел отступить.
– Всеми двенадцатью командовать буду попрежнему я?
– Конечно.
– Ну, спасибо, командир. Стало быть, я пойду впереди.
Радуб отдал честь и вернулся в строй.
Говэн вынул из кармана часы, шепнул несколько слов на ухо Гешану, и колонна нападающих начала строиться в боевом порядке.
VIII. Речь и рык
Тем временем Симурдэн, который еще не занял своего поста на плоскогорье и не отходил от Говэна, вдруг подошел к горнисту.
– Подай сигнал! – скомандовал он.
Горнист заиграл, ему ответила труба.
И снова рожок и труба обменялись сигналами.
– Что такое? – спросил Говэн Гешана. – Что это Симурдэн задумал?
А Симурдэн уже шел к башне с белым платком в руках.
Приблизившись к ее подножью, он крикнул:
– Люди, засевшие в башне, знаете вы меня?
С вышки ответил чей-то голос – голос Имануса:
– Знаем.
Началась беседа, голос снизу спрашивал, сверху отвечал.
– Я посланец Республики.
– Ты бывший кюре из Паринье.
– Я делегат Комитета общественного спасения.
– Ты священник.
– Я представитель закона.
– Ты предатель.
– Я революционный комиссар.
– Ты расстрига.
– Я Симурдэн.
– Ты сатана.
– Вы меня знаете?
– Мы тебя ненавидим.
– Вам хотелось, чтобы я попался к вам в руки?
– Да мы все восемнадцать голову сложим, лишь бы твою с плеч снять.
– Вот и прекрасно, предаюсь в ваши руки.
На верху башни раздался дикий хохот и возглас:
– Иди!
В лагере воцарилась глубочайшая тишина – тишина ожидания.
Симурдэн продолжал:
– Но лишь при одном условии.
– Каком?
– Слушайте.
– Говори.
– Вы меня ненавидите?
– Ненавидим.
– А я вас люблю. Я ваш брат.
– Да, ты Каин.
Симурдэн продолжал голосом громким и в то же время мягким:
– Оскорбляй, но выслушай. Я пришел к вам в качестве парламентария. Да, вы мои братья. Вы несчастные, заблудшие люди. Я ваш друг. Я несу вам свет и взываю к вашему невежеству. А свет – он и есть братство. Да разве мы с вами – не дети одной матери – нашей родины? Так слушайте же. Придет время, и вы поймете, или ваши дети поймут, или дети ваших детей поймут, что все, что творится ныне, свершается во имя законов, данных свыше, и что в революции проявляет себя воля божья. И пока не наступит то время, когда все умы, даже ваши, уразумеют истину и всяческий фанатизм, даже ваш, исчезнет с лица земли, пока, повторяю, не воссияет этот великий свет, кто сжалится над вашей темнотой? Я сам пришел к вам, я предлагаю вам свою голову; больше того, протягиваю вам руку. Я как милости прошу: отнимите у меня жизнь, ибо я хочу спасти вас. Я наделен широкими полномочиями и могу выполнить то, что пообещаю. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Да, с вами говорит гражданин, но в этом гражданине – тут вы не ошиблись – жив священнослужитель. Гражданин воюет с вами, а священник молит вас. Выслушайте меня. У многих из вас жены и дети. Я беру на себя охрану ваших детей и жен. Я защищаю их от вас же самих. О братья мои…
– А ну-ка попроповедуй еще! – насмешливо крикнул Иманус.
Симурдэн продолжал:
– Братья мои, не допустите, чтобы пробил час кровопролития. Близится миг страшной схватки. Многие из нас, что стоят здесь перед вами, не увидят завтрашнего рассвета; да, многие из нас погибнут, но вы, вы умрете все. Так пощадите же самих себя. К чему проливать втуне столько крови? К чему убивать стольких людей, когда можно убить всего двух?
– Двух? – переспросил Иманус.
– Да, двух.
– А кого?
– Лантенака и меня.
Симурдэн повысил голос:
– Два человека здесь лишние: Лантенак для нас, я для вас. Так вот что я вам предлагаю, и это спасет вашу жизнь: выдайте нам Лантенака и возьмите меня. Лантенак будет гильотинирован, а со мной сделаете все, что вам будет угодно.
– Поп, – заревел Иманус, – попадись только нам в руки, мы тебя живьем зажарим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98