Хоскинс сверкнул из-под очков в стальной оправе взглядом, в котором сконцентрировались все его умственные способности.
– Ну да. Счетные машины… Массачусетский технологический институт… Норберт Винер… – Он пробормотал что-то еще.
– Да-да. – Торгессон зашагал быстрее. – Тогда вы должны знать, что на принципах кибернетики созданы компьютеры для игры в шахматы. Правила шахматных ходов и задачи игры встроены в их схемы. Возьмите любое положение на доске, и машина вычислит все возможные ходы с их последствиями и выберет тот единственный, который обеспечит наибольшую вероятность победы в партии. Машину даже можно настроить так, что она будет учитывать темперамент противника.
– Ну да, – согласился Хоскинс, задумчиво поглаживая подбородок.
– Теперь представьте ситуацию, в которой вычислительной машине предложат отрывок из литературного произведения, к которому компьютер затем сможет добавить слова из своего запаса. Из того словаря, который служит материалом для создания величайших литературных ценностей. Естественно, эту машину пришлось бы научить, что означают различные клавиши на пишущей машинке. Разумеется, подобный компьютер был бы гораздо сложнее, чем любой шахматный.
Хоскинс беспокойно заерзал.
– А как же обезьяна, профессор? Марми упоминал какую-то обезьяну.
– Но ведь именно к этому я и подхожу, – сказал Торгессон. – Естественно, ни одна рукотворная машина не может быть достаточно сложной. Другое дело – человеческий мозг. Он и сам по себе уже вычислительная машина. Разумеется, я не могу использовать мозг человека: этого мне, увы, не позволяет закон. Но даже и мозг обезьяны, если им умело манипулировать, в состоянии сделать гораздо больше, чем любая машина, когда-либо созданная человеком. Подождите! Пойду принесу крошку Ролло.
Он вышел из комнаты. Хоскинс подождал немного, потом с опаской посмотрел на Марми и сказал:
– Эх, братец!
– В чем дело? – спросил Марми.
– В чем дело?! Да ведь этот человек самозванец. Скажите мне, Марми, где вы наняли этого жулика?
– Жулика?! – оскорбился Марми. – Ну знаете! Мы находимся в кабинете настоящего профессора в Фейеруэзер-холл, Колумбийский университет. Надеюсь, хоть Колумбийский университет вы узнаете? На 116 авеню вы видели статую Альма Матер. Я еще показал, где кабинет Эйзенхауэра.
– Разумеется, но…
– А это кабинет доктора Торгессона. Взгляните на эту пыль – он дунул на какой-то учебник и поднял целое облако пыли. – Одна эта пыль уже говорит о том, что тут все самое настоящее. А взгляните-ка на заглавие этой книжки: «Психодинамика человеческого поведения». Автор – профессор Арндт Ролф Торгессон.
– Допускаю, Марми, допускаю. Есть какой-то Торгессон, а это его кабинет. Как вы пронюхали, что настоящий Торгессон в отпуске, и как вам удалось воспользоваться его кабинетом, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь убедить меня, что этот шут с его обезьянами и компьютерами – настоящий ученый? Х-ха!
– Судя по вашей природной подозрительности, можно сделать лишь один вывод: у вас было несчастливое и полное лишений детство.
– Подозрительность во мне развилась от постоянного общения с писателями, Марми. Ресторан я уже выбрал, и сводить меня туда вам обойдется в кругленькую сумму.
Марми фыркнул:
– Это не будет стоить мне даже того самого жалкого цента, который вы время от времени мне кидаете. Тс-с-с! Он возвращается.
К шее профессора липнула обезьянка-капуцин, имевшая очень грустный вид.
– А это, – представил профессор, – крошка Ролло. Поздоровайся, Ролло.
Обезьянка дернула себя за вихор.
– Боюсь, он переутомился, – сказал профессор. – Ну, вот тут у меня как раз кусок его рукописи.
Он опустил обезьянку, позволив ей дернуть себя за палец, а сам тем временем вытащил из кармана пиджака два листка бумаги и протянул их Хоскинсу. Тот прочел:
«Быть или не быть, таков вопрос. Что благородней духом – покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчася против роя смут, сразить их противоборством? Умереть, уснуть и только; и сказать, что сном кончаешь…»
Он поднял глаза.
– Это напечатал крошка Ролло?
– Не совсем. Это копия с того, что напечатал он.
– Ах, копия. Ну, крошка Ролло не знает своего Шекспира. Здесь должно быть: «Иль ополчась на море смут».
Торгессон кивнул:
– Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно написал «море». Но, видите ли, это смешанная метафора, На море с оружием не бросаются. Ролло выбрал односложное слово и отстукал «рой». Это одна из редких ошибок Шекспира.
– Позвольте мне понаблюдать, как он печатает, – попросил Хоскинс.
– Пожалуйста. – Профессор выкатил столик с машинкой. За ней тянулся проводок. Он объяснил: – Приходится пользоваться электрической машинкой, иначе физическое напряжение оказывается слишком большим. Необходимо также подсоединить крошку Ролло вот к этому трансформатору.
Он сделал это, используя в качестве подводящих проводов два электрода, которые едва заметно торчали из шерсти на голове зверька.
– Ролло подвергся весьма тонкой операции на мозге, в результате которой несколько проводков были вживлены в различные участки коры. Мы можем блокировать свободную деятельность мозга и, по сути дела, использовать его как компьютер. Боюсь, подробности были бы…
– Давайте посмотрим, как он печатает, – повторил Хоскинс.
– Что бы вы хотели?
– Он знает «Лепанто» Честертона? – почти не раздумывая спросил Хоскинс.
– Наизусть он ничего не знает. Его писательство – просто вычисления. Прочтите отрывок из этого произведения, чтобы он мог проникнуться настроением и высчитать продолжение.
Хоскинс кивнул, набрал в грудь воздуха и громовым голосом принялся читать:
– «Бьет в Садах Солнца сто один фонтан, Усмехается фонтанам Византийский Султан, Смех его, знак радости, предвестник беды, Колеблет черный лес, лес его бороды, Изгибает полумесяцем кроваво-красный рот: Срединным морем мира завладел султанский флот…»
– Достаточно, – сказал Торгессон. Наступило молчание. Они ждали. Обезьяна разглядывала пишущую машинку.
– Этот процесс, само собой, требует времени, – сказал Торгессон. – крошке Ролло надо принять во внимание романтичность этого стихотворения, несколько архаичный оттенок, четкий монотонный ритм и все такое прочее.
И вдруг черный пальчик потянулся и коснулся какой-то клавиши. Это была буква «б».
– Заглавных букв он не пишет, – объяснил ученый. – Не ставит и знаков препинания, да и слова не всегда отделяет друг от друга. Вот почему я обычно перепечатываю его работу, когда он заканчивает.
Крошка Ролло нажал «е», потом «л», потом «о», «с», «т», «е», «н», «н», «а», «я». Потом, после продолжительной паузы, он стукнул по пробельной клавише.
– «Белостенная», – сказал Хоскинс.
Слова печатались сами собой:
«белостенная италия от страха чуть жива в адриатике ждет гибель веницейского гольва у монархов христианских папа ради Христа молит войско для спасения святого креста»
– Боже мой! – воскликнул Хоскинс.
– Значит, у стихотворения такое именно продолжение? – спросил Торгессон.
– Видит Бог! – отвечал Хоскинс.
– Если так, значит, Честертон, должно быть, поработал на славу. Тут все на своем месте.
– Видите? – проговорил Марми, сжимая Хоскинсу плечо. – Видите, видите, видите?
1 2 3