– Итак, прошу вас, скажите все, что вы о нем знаете.
– Все, что я о нем знаю? – начал председатель – Прежде всего, я думаю, что следовало бы сказать две речи, жаль, что подходящих людей нет, а то можно было бы и больше: одну перед домом покойника, одну перед советом общины, одну перед церковью и вашу над самой могилой…
– Но, видите ли, я еще не знаю, что именно я буду говорить…
– Не знаете?! Да если вы скажете все, что о покойном Иосифе действительно следовало бы сказать, то и этого будет мало, – тут господин председатель быстро встал со стула, и так как последняя фраза показалась ему очень удачной, он повторил ее еще раз.
– Но я все же прошу вас, скажите мне все, что вы знаете о покойном.
– Разумеется, я расскажу вам все с начала до конца, так как в данном случае не следует ничего пропускать.
Председатель присел, слегка задумался и заговорил, растягивая слова:
– Покойник был очень богатым человеком…
– Это у меня уже записано…
– Что же касается остального, собственно я не знаю, чем могу быть вам полезен. Вам бы следовало прежде всего обратиться к господину начальнику…
– Господин начальник не мог мне ничего сказать. Он говорит, он сам мало знает, так как всего лишь три года живет в этом городе.
– Вот уж что правда, то правда. Вот что значит умный человек – не хочет вмешиваться в наши дела.
Председатель замолчал и стал шарить по карманам в поисках носового платка, но так как носового платка не оказалось, он позвонил и послал жандарма к себе домой, чтоб тот принес ему платок. Перерыв, образовавшийся в нашем разговоре, был ему на руку, так как за это время он успел придумать ответ и, быстро повернувшись ко мне, сказал:
– А скажите, зачем вы еще кого-то ищете, ведь наш протоиерей лучше всех расскажет вам об этом! Ступайте скорее к нему, а я вот вам и письмецо к нему дам…
– Спасибо, но я уже был у отца протоиерея, и он послал меня к вам.
– Ах, так?! – произнес председатель и опустил руки на колени, но тут же продолжал: – Знаете, если вы скажете все, что о покойном Иосифе действительно следовало бы сказать, то и этого будет мало. Пожалуй, было бы лучше, если бы было четыре речи: одна перед домом покойника, одна перед советом общины, одна перед церковью и одна над самой могилой. Вероятно, мог бы кто-нибудь сказать речь и перед здешней гимназией, тогда было бы пять речей, но это вовсе не много для покойного Иосифа…
– Нет, не много, – согласился я, – но прошу вас, скажите мне все, что нужно сказать о покойнике.
– Скажу, разумеется, скажу, – и председатель стал что-то припоминать. – А знаете что? Шли бы вы лучше, друг мой, к Янку Младеновичу, купцу, знаете его? Много лет он был председателем совета общины и считался близким другом покойника. Никто вам так обстоятельно и красиво не расскажет, как он. Разумеется, я тоже мог бы кое-что сказать, но ведь сразу всего не вспомнишь.
Председатель тоже проводил меня до дверей и, пожав мне руку, сказал:
– Когда будете у господина начальника, не забудьте передать ему мое мнение – не мешало бы побольше речей. Одну перед домом покойного, одну перед гимназией, и одну над самой могилой. А еще одну можно было бы и перед окружным правлением. Пусть господин начальник подумает об этом, – не мешало бы…
Янко Младенович встретил меня так:
– Я уж и не знаю, брат, зачем они посылают вас ко мне. Ничего я не знаю. Покойник был богатый человек, и все уважали его за заслуги, но за какие именно, этого я не могу вам сказать. Ступайте к господину начальнику…
– Я уже был.
– Сходите к протоиерею.
– И у него был…
– Хорошо, ступайте к председателю совета общины…
– И у него был…
– Ну, в таком случае я не знаю… Заслуги, заслуги. Понятно, были заслуги да еще какие! И нужно бы все это упомянуть в речи, ничего не пропустив, но я не могу передать вам всего этого. Шли бы вы к кому-нибудь другому. Вот, скажем, окружной доктор. Он его лечил, и уж он-то, наверное, все знает.
Я отправился к окружному доктору и застал его во дворе. Он сидел на маленьком трехногом стуле и солил огурцы.
– Вы, господин доктор, кажется, лечили покойного Стоича, которого, как вам известно, оплакивает весь город, – начал я, усаживаясь возле него.
– Да, лечил, но что я мог сделать! Я назначил ему самые легкие кушанья, а он вз" ял да наелся вчера фасоли. Представляете, съел целых три тарелки! Ну что я мог сделать? Вот вы, скажем, здоровый человек, попробуйте-ка сожрать три тарелки фасоли и, уверяю вас, околеете, как всякая скотина. А потом – окружной доктор, окружной доктор! А чем же, скажите на милость, виноват окружной доктор, если умирающий сжирает три тарелки фасоли…
– Бог его простит, – произнес я дрожащим голосом. – Этих трех тарелок хватит ему и на том свете.
– Да, вероятно, – отозвался доктор и опустил последний огурец в банку, которая и без того была уже полна.
После такого впечатляющего предисловия я сообщил доктору цель моего визита. Он начал было барабанить пальцами по колену, но затем сунул мизинец в рот и стал ковырять им в зубах.
– Покойный Стоич, малейший мой, был заслуженный человек, – начал он, наконец, и я сразу же приготовился записывать. – Он был очень богатым человеком и к тому же всеми уважаемым человеком, – продолжал доктор.
– Это у меня уже записано… но собственно о заслугах…
– О заслугах, милейший мой, о заслугах я вам не смогу ничего сказать. И вообще я не знаю, с чего это вам вздумалось прийти именно ко мне, когда в городе есть директор гимназии, человек по своему призванию обязанный дать вам самые точные сведения. Нет, я вам ничем не могу помочь.
Я встал и отправился к директору гимназии. Директор тоже был во дворе и занимался гимнастикой. Залез на самый верх турника и то повисал вниз головой, то кувыркался и, кажется, прости меня боже, гримасничал.
Минут через пять он сошел вниз весь красный и вспотевший. Расстегнув жилет, рубашку и первую пуговицу у брюк, он сел на скамейку и пригласил меня сесть рядом.
– Вы занимаетесь гимнастикой, сударь?
– Нет, господин директор, но я собираюсь говорить надгробную речь.
– А, покойному Стоичу, стоит, стоит! Это редкий человек. Наш город потерял достойного гражданина…
– Вот я и пришел к вам осведомиться о его заслугах, чтоб упомянуть о них в своей речи.
– Я и сам собирался сказать речь, – продолжал директор, вытирая платком шею, – но, если вы хотите меня заменить, тем лучше…
– Прошу вас, скажите мне все, о чем бы вы говорили в своей речи! – И я опять вынул из кармана бумагу и карандаш.
– Стоич был очень богатым человеком…
– Да, да, это я уже давно записал, но заслуги…
– Э, уважаемый, насчет заслуг я сам собирался обратиться к окружному инженеру, он, знаете, страшно любит заниматься общественными делами. Пожалуй, и вам следует сходить к нему. О, этот расскажет вам все до мельчайших подробностей.
И я отправился к окружному инженеру.
* * *
Звонят все четыре колокола. Все лавки закрыты. Похоронная процессия спускается к площади: окружное правление, община во главе со своим советом, духовные лица, представители гимназии, начальной школы, купечества, ремесленников, венки и хоругви. Процессия вот-вот войдет в церковь, а я все еще собираю материал для надгробной речи.
Директор гимназии послал меня к окружному инженеру, окружной инженер к директору банка, директор банка к председателю городской читальни, председатель городской читальни к председателю благотворительного общества, председатель благотворительного общества к председателю певческого общества, председатель певческого общества к старшине купечества, а этот последний послал меня еще к кому-то, и так далее и так далее, а на моей бумажке, которую я готовился заполнить заметками о заслугах покойного Иосифа Стоича, красовалась только одна-единственная фраза:
1 2 3