– Зачем же писать, если я не вдовец.
– Ага, значит, ваша жена жива? Почему тогда ее не записали?
– Поймите меня, пожалуйста. Я холост и никогда не был женат.
– Откуда же тогда у вас свояченица?
– Да… так… оказалась тут, – оправдывается смутившийся господин Мирко.
– Возьмите лист и исправьте. Напишите, что барышня – ваша племянница.
– А, так. Спасибо.
Он взял лист, стер «свояченица» и написал – «племянница».
Лист номер тринадцать был заполнен красивым канцелярским почерком. Когда я приносил лист, госпожа Мица, вдова, пожаловалась на свое одиночество.
– Не окажете ли вы мне маленькую услугу? – кокетливо обратилась она ко мне, когда я пришел за листом.
– О, с удовольствием!
– Дайте мне лист госпожи Станы, я посмотрю, сколько лет она себе записала?
Я развернул лист номер восемь.
– Госпожа Стана написала двадцать три года.
– Ах, бесстыдница! – всплеснула руками госпожа Мица. – Да ей тридцать пять и никак не меньше. Она никогда не была молодой. Вы можете спокойно исправить. Исправьте, ответственность я беру на себя!
В лист номер семнадцать были записаны муж, Жена и еще какое-то лицо.
Опять объяснения. Разумеется, как и везде, мужа я не застал дома, а объясняться с женщинами – настоящая пытка.
– Кем вам приходится, сударыня, этот господин?
– Никем, так просто, приятель!
– Что он, квартирант?
– Нет.
– Родственник?
– Нет.
– Так кто же?
– Знакомый
– А живет у вас?
– Он большой друг моего мужа. Он сосватал нас, вот мы и держим его у себя из благодарности.
– Сколько лет вашему мужу?
– Пятьдесят.
– А сколько лет вашему другу?
– Двадцать восемь.
– Понятно. Тогда в графу «занятие» следует записать – друг дома.
Но больше всего хлопот задала мне одна особа, некая Нанчика Црвенчанинова. Я обнаружил ее сразу в трех листах. В листе номер три, в листе номер четырнадцать и в листе номер двадцать один.
Разумеется, не могло быть трех женщин с одной и той же фамилией и возрастом.
Пришел я в дом номер три. Слава богу, застал здесь хозяина.
– Скажите, пожалуйста, сударь, живет ли у вас некая Нанчика Црвенчанинова?
– Да, – сердито оборвал меня господин угрюмого вида, – было бы лучше, если бы не жила.
– Это и для меня было бы лучше, я боюсь она мне запутает перепись.
– Да она только и живет для того, чтобы всем все путать.
– Объясните, пожалуйста?
– Да и так все ясно, – отвечает господин, – она моя теща, тещей приходится и тому, из листа номер четырнадцать, и тому, из листа двадцать один.
– Ясно, а где она проживает?
– У всех трех.
– Хорошо, у кого в доме она случайно оказалась в момент переписи?
– Это трудно сказать, ведь она одновременно находится во всех трех домах.
– Так, но когда вы заполняли лист?
– Она была у меня. Когда заполнял свояк, была у свояка, когда же заполнял другой свояк, была у него.
– Тогда я не знаю, что делать с этой бабой!
– Что хотите, сударь. Мы, зятья, сами не знаем, что с ней делать, – семь лет задаем себе этот вопрос.
Лист номер двадцать один был ужасно измят и испачкан. Такой стыдно было нести в комиссию.
Прихожу в дом и вижу женщину с мокрым полотенцем на голове.
– Сударыня, ваш муж: неверно заполнил лист и страшно его запачкал.
– Не произносите при мне его имени!
– Простите, но почему?
– Вчера вечером он пришел как свинья пьяный, накричал на меня и отколотил. Да вы загляните в лист, посмотрите, куда он записал меня.
Просматриваю лист и вижу, что она там вообще не записана.
– Да он совсем вас не записал!
– Нет, нет, посмотрите на обороте. Он назло туда меня поместил.
Переворачиваю лист и действительно вижу, что в графе домашних животных, в пункте номер девять, где значились свиньи, написано: «моя жена Мария».
Пришлось переписать и этот лист.

1 2