Увидев, что вы пьете, они успокоятся — сами они еще не пали так низко.
Он не сформулировал это так четко и ясно, но подумал именно так, глядя на Мерго, который застукал его сегодня утром с банкой пива в руке.
— Другой совет, но уж этому следуйте обязательно: что бы вы ни делали, не выставляйте это напоказ. Не потому, что стыдно, а просто чтобы не доставлять им удовольствия.
В разговоре с Лорен все казалось возможным, любая экстравагантность. В его жизни не хватало именно такой фантазии, как не хватало ему живительной силы, которую он нашел в рюмке водки.
Случайности и маленькие радости разговора — пустяки перемежались серьезным, одна история сменяла другую, и Николя отдался на волю этого бесшабашного серпантина, не опасаясь больше указателей «личная жизнь». Через пару часов он к слову упомянул свою коллегу Сесиль, которая «способна нарисовать в разрезе метро Шатле со всеми входами и выходами», и возвел ее в ранг «гения промышленных чертежей». Лорен уцепилась за слово «гений», которое, по ее мнению, стоило использовать гораздо аккуратнее. Они оба начали вращение по орбите вокруг идеи гениев, и разговор обрел второе дыхание.
— Гении — это моя страсть. У меня их целая коллекция.
— Что вы имеете в виду?
— У меня их целый книжный шкаф. Я забочусь о них, охочусь за тем, чего о них не знаю, иногда нахожу новых, но довольно редко.
— А кого вы подразумеваете под столь категоричным словом «гений»?
— Это не личное мнение, я руководствуюсь энциклопедией. Я имею в виду знаменитостей, не вызывающих сомнений, — Моцарт, Шекспир, Леонардо, ну и все остальные вне подозрений, те, перед которыми мы вынуждены преклоняться. Я прочла все, что можно по этому вопросу, не специальную литературу, а так — биографии, науч-поп… я слежу за их развитием, читаю про разные периоды их жизни, собираю всякие истории про них, которые потом впариваю своим знакомым.
— И давно вы этим занимаетесь?
— Начала, когда мне было лет четырнадцать — шестнадцать. А так как я ни творец, ни ученый, то не боюсь отбрасываемой ими тени. К тому же меня интригует раннее развитие, талант, доведенный до крайности, возможность бесконечной работы. Каждый из них — это реванш общей лени, всемирной снисходительности. Это заслоны для самодовольства и презрения к другим. Каждый из них подвигает меня посмотреть на себя со стороны, понять свои пределы и принять их.
Николя слушал ее, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку. Он восхищался ее способностью говорить о себе и ничего не рассказать о своей жизни (все, что он узнал походя, — у нее есть книжный шкаф и знакомые), но говорить при этом сердцем, рассказывать о том, что ее волнует.
— Лорен, я плачу за ваш следующий бокал, если вы расскажете мне какую-нибудь из жемчужин своей коллекции.
— Какой вы смешной, — развеселилась она. — Это может занять много времени.
Николя заказал еще водки и бокал белого сансерра:
— У меня вся ночь впереди.
Они уже счастливо избежали многих подводных камней, но это мгновение было самым приятным — каждый чувствовал, что в эту минуту собеседник не желает оказаться в другом месте.
— Выбирайте сами из моей коллекции, у меня нет предпочтений. Шекспир? Бетховен? Паскаль? Микеланджело?
У него была вся ночь, но и ее не хватит.
ТЬЕРИ БЛЕН
Надин беспокоилась по поводу бессонницы Тьери. Он рассказывал невесть что, и это невесть что звучало гораздо правдоподобнее, чем истина. А истина была настолько безумна, так непросто было признаться в этом, она походила на плохую шутку или сонный бред, рассеивающийся с первыми лучами солнца: «Завтра утром я встречаюсь с Родье, чтобы начать слежку".
Чего? Слежку? Все эти слежки существуют только в грошовых детективных романах, дешевых американских фильмах да в фантазиях параноиков, но в реальной жизни?.. Часам к четырем утра Блен спустился на землю, в свой мирок ремесленника, который живет там, где за людьми не следят на улице. А существовал ли в реальности тот, другой мир? Обращались ли ко всяким Родье мужчины и женщины, чтобы узнать секреты других мужчин и других женщин? В окружении Тьери не было никого, кто хоть раз обращался бы к услугам частного детектива, ни разу ни один из его знакомых не упомянул не только что он обращался в агентство, но и его друг, друг его друга… В 4.20 он почувствовал себя жертвой фарса, причем заблуждался он один. «Не беспокойтесь, я там буду», — сказал ему Родье. Это была одна из самых тревожных фраз, которые Тьери слышал за всю свою жизнь. Он прижался к спине Надин, слегка коснулся губами ее затылка, положил руки ей на бедра… и, однако никто, никакая пара в мире, не были дальше друг от друга, чем эти двое. Надин простила бы его, если бы он проиграл все их сэкономленные деньги в покер, переспал бы с ее лучшей подругой, публично высмеял бы ее фотографии, но как простить то, что он исключил ее из своей жизни, из своей мечты, которая становилась реальностью?
— Ты встаешь?.. Уже?
— Чем ворочаться без сна, лучше схожу в мастерскую, у меня там куча работы накопилась.
— Поцелуй меня.
Они поцеловались неожиданно нежно. За эти несколько секунд он чуть не лег обратно к ней и не забыл все это безумие.
Метро в семь утра. Тишина, позевывание, полузакрытые глаза. Солнце едва показалось, когда он вышел на станции «Сен-Жермен». Он приехал на десять минут раньше. Родье был уже тут, сидел в своем синем «фольксвагене», припаркованном напротив дома номер 70 по улице Ренн. Блен протиснулся на пассажирское место, они молча обменялись рукопожатием. Внутри было чисто, впереди — аккуратно, на заднем сиденье громоздились журналы и начатые пачки печенья. Родье был одет так же, как накануне — бежевые брюки и черная кожаная куртка. Его улыбка была как у священника — сдержанная и успокаивающая.
— Перед семидесятым домом нет кафе. Придется сидеть в машине, пока он не выйдет.
— Кто?
Родье достал из потертого кожаного портфеля ксерокс фотографии, на которой парень лет двадцати улыбался в объектив на фоне моря.
— Это самая последняя фотография, которая нашлась у его родителей. Его зовут Тома, он живет тут в мансарде. Не ходит на лекции и не подает признаков жизни. Его родители убеждены, что он вступил в секту или что он гомосексуалист, кажется, для них это практически одно и то же… Они хотят знать, куда он ходит, как проводит время.
— Уверены, что он там, наверху?
— Нет. Официально наблюдение начинается в семь тридцать и заканчивается в десять, если четко установлено, что он провел ночь в другом месте. И с согласия отца мы начинаем все снова на следующий день. Никогда не забывайте оговорить часы с клиентом, чтобы он не терял зря деньги, а вы — свое время. Если же мы увидим, как он выходит, мы следуем за ним, если придется — весь день и, может быть, часть ночи. Я беру триста франков за час слежки.
Тьери побоялся вынуть блокнот, чтобы не сойти за слишком усердного стажера, который только и думает о том, как бы набрать побольше баллов. Родье достал кляссер с дисками.
— Я предпочитаю классическую музыку, это помогает. Сейчас больше всего подойдет Вивальди.
Наконец рассвело. Пара старичков вывела на прогулку собаку, в некоторых окнах подняли железные ставни, фонари погасли, и свет вдруг стал из красного голубым. Блен посмотрел на себя в зеркало заднего вида, оттуда на него глядел заговорщик, голова втянута в плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Он не сформулировал это так четко и ясно, но подумал именно так, глядя на Мерго, который застукал его сегодня утром с банкой пива в руке.
— Другой совет, но уж этому следуйте обязательно: что бы вы ни делали, не выставляйте это напоказ. Не потому, что стыдно, а просто чтобы не доставлять им удовольствия.
В разговоре с Лорен все казалось возможным, любая экстравагантность. В его жизни не хватало именно такой фантазии, как не хватало ему живительной силы, которую он нашел в рюмке водки.
Случайности и маленькие радости разговора — пустяки перемежались серьезным, одна история сменяла другую, и Николя отдался на волю этого бесшабашного серпантина, не опасаясь больше указателей «личная жизнь». Через пару часов он к слову упомянул свою коллегу Сесиль, которая «способна нарисовать в разрезе метро Шатле со всеми входами и выходами», и возвел ее в ранг «гения промышленных чертежей». Лорен уцепилась за слово «гений», которое, по ее мнению, стоило использовать гораздо аккуратнее. Они оба начали вращение по орбите вокруг идеи гениев, и разговор обрел второе дыхание.
— Гении — это моя страсть. У меня их целая коллекция.
— Что вы имеете в виду?
— У меня их целый книжный шкаф. Я забочусь о них, охочусь за тем, чего о них не знаю, иногда нахожу новых, но довольно редко.
— А кого вы подразумеваете под столь категоричным словом «гений»?
— Это не личное мнение, я руководствуюсь энциклопедией. Я имею в виду знаменитостей, не вызывающих сомнений, — Моцарт, Шекспир, Леонардо, ну и все остальные вне подозрений, те, перед которыми мы вынуждены преклоняться. Я прочла все, что можно по этому вопросу, не специальную литературу, а так — биографии, науч-поп… я слежу за их развитием, читаю про разные периоды их жизни, собираю всякие истории про них, которые потом впариваю своим знакомым.
— И давно вы этим занимаетесь?
— Начала, когда мне было лет четырнадцать — шестнадцать. А так как я ни творец, ни ученый, то не боюсь отбрасываемой ими тени. К тому же меня интригует раннее развитие, талант, доведенный до крайности, возможность бесконечной работы. Каждый из них — это реванш общей лени, всемирной снисходительности. Это заслоны для самодовольства и презрения к другим. Каждый из них подвигает меня посмотреть на себя со стороны, понять свои пределы и принять их.
Николя слушал ее, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку. Он восхищался ее способностью говорить о себе и ничего не рассказать о своей жизни (все, что он узнал походя, — у нее есть книжный шкаф и знакомые), но говорить при этом сердцем, рассказывать о том, что ее волнует.
— Лорен, я плачу за ваш следующий бокал, если вы расскажете мне какую-нибудь из жемчужин своей коллекции.
— Какой вы смешной, — развеселилась она. — Это может занять много времени.
Николя заказал еще водки и бокал белого сансерра:
— У меня вся ночь впереди.
Они уже счастливо избежали многих подводных камней, но это мгновение было самым приятным — каждый чувствовал, что в эту минуту собеседник не желает оказаться в другом месте.
— Выбирайте сами из моей коллекции, у меня нет предпочтений. Шекспир? Бетховен? Паскаль? Микеланджело?
У него была вся ночь, но и ее не хватит.
ТЬЕРИ БЛЕН
Надин беспокоилась по поводу бессонницы Тьери. Он рассказывал невесть что, и это невесть что звучало гораздо правдоподобнее, чем истина. А истина была настолько безумна, так непросто было признаться в этом, она походила на плохую шутку или сонный бред, рассеивающийся с первыми лучами солнца: «Завтра утром я встречаюсь с Родье, чтобы начать слежку".
Чего? Слежку? Все эти слежки существуют только в грошовых детективных романах, дешевых американских фильмах да в фантазиях параноиков, но в реальной жизни?.. Часам к четырем утра Блен спустился на землю, в свой мирок ремесленника, который живет там, где за людьми не следят на улице. А существовал ли в реальности тот, другой мир? Обращались ли ко всяким Родье мужчины и женщины, чтобы узнать секреты других мужчин и других женщин? В окружении Тьери не было никого, кто хоть раз обращался бы к услугам частного детектива, ни разу ни один из его знакомых не упомянул не только что он обращался в агентство, но и его друг, друг его друга… В 4.20 он почувствовал себя жертвой фарса, причем заблуждался он один. «Не беспокойтесь, я там буду», — сказал ему Родье. Это была одна из самых тревожных фраз, которые Тьери слышал за всю свою жизнь. Он прижался к спине Надин, слегка коснулся губами ее затылка, положил руки ей на бедра… и, однако никто, никакая пара в мире, не были дальше друг от друга, чем эти двое. Надин простила бы его, если бы он проиграл все их сэкономленные деньги в покер, переспал бы с ее лучшей подругой, публично высмеял бы ее фотографии, но как простить то, что он исключил ее из своей жизни, из своей мечты, которая становилась реальностью?
— Ты встаешь?.. Уже?
— Чем ворочаться без сна, лучше схожу в мастерскую, у меня там куча работы накопилась.
— Поцелуй меня.
Они поцеловались неожиданно нежно. За эти несколько секунд он чуть не лег обратно к ней и не забыл все это безумие.
Метро в семь утра. Тишина, позевывание, полузакрытые глаза. Солнце едва показалось, когда он вышел на станции «Сен-Жермен». Он приехал на десять минут раньше. Родье был уже тут, сидел в своем синем «фольксвагене», припаркованном напротив дома номер 70 по улице Ренн. Блен протиснулся на пассажирское место, они молча обменялись рукопожатием. Внутри было чисто, впереди — аккуратно, на заднем сиденье громоздились журналы и начатые пачки печенья. Родье был одет так же, как накануне — бежевые брюки и черная кожаная куртка. Его улыбка была как у священника — сдержанная и успокаивающая.
— Перед семидесятым домом нет кафе. Придется сидеть в машине, пока он не выйдет.
— Кто?
Родье достал из потертого кожаного портфеля ксерокс фотографии, на которой парень лет двадцати улыбался в объектив на фоне моря.
— Это самая последняя фотография, которая нашлась у его родителей. Его зовут Тома, он живет тут в мансарде. Не ходит на лекции и не подает признаков жизни. Его родители убеждены, что он вступил в секту или что он гомосексуалист, кажется, для них это практически одно и то же… Они хотят знать, куда он ходит, как проводит время.
— Уверены, что он там, наверху?
— Нет. Официально наблюдение начинается в семь тридцать и заканчивается в десять, если четко установлено, что он провел ночь в другом месте. И с согласия отца мы начинаем все снова на следующий день. Никогда не забывайте оговорить часы с клиентом, чтобы он не терял зря деньги, а вы — свое время. Если же мы увидим, как он выходит, мы следуем за ним, если придется — весь день и, может быть, часть ночи. Я беру триста франков за час слежки.
Тьери побоялся вынуть блокнот, чтобы не сойти за слишком усердного стажера, который только и думает о том, как бы набрать побольше баллов. Родье достал кляссер с дисками.
— Я предпочитаю классическую музыку, это помогает. Сейчас больше всего подойдет Вивальди.
Наконец рассвело. Пара старичков вывела на прогулку собаку, в некоторых окнах подняли железные ставни, фонари погасли, и свет вдруг стал из красного голубым. Блен посмотрел на себя в зеркало заднего вида, оттуда на него глядел заговорщик, голова втянута в плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62