Подумав, что этого мало, он схватил нож для бумаги и, расковыряв им вену, начал мокать палец в свою кровь и наносить мазки уже ей. Потом, обессиленный, он рухнул на пол в собственное дерьмо и уснул. Ранка на руке была не глубокая и быстро затянулась, так что Леха не помер. Сейчас это творение украшало одну их стен его мастерской. Во второй комнате стояли ТиВи и кушетка. В мастерской, кроме стола, стула и мольберта лежал матрац и находилась куча какого-то хлама.
На стенах были не только надписи и картины, но и стихи, которые пьяный Леха предпочитал писать прямо тут, красками. Они у него никогда не терялись и, со временем, он собирался переписать их на бумагу.
Рабочий стол Лехи был завален мятыми бумагами, книгами (книги были разбросанны по всей квартире, даже в ванной и туалете, Леха относился к тому типу людей, который одновременно читал семь-десять книг). Иногда Леха садился за стол и, все же, писал стихи на бумаге. Но эти стихи, по его словам, получались у него хуевыми, поэтому он свирепел, рвал их на куски и швырял в кучу хлама, которая была навалена в углу его мастерской. В куче хлама, находились, так же, куски его гардероба.
Пол его мастерской был устлан гандонами, кусками сырного пирога, битым бутылочным и стаканным стеклом, пустыми бутылками, какой-то одеждой, рваными бумажками. Иногда попадались засохшие куски фекалий и блевотины. Вонь стояла жуткая, не смотря на почти всегда открытые окна.
В углу, на матраце, лежала девочка, на вид лет четырнадцати. Она еще спала. На столе стояла полу-пустая бутылка коньяка и два стакана.
— Садись.
Сам Леха сел на единственный в комнате стул. Я оглянулся вокруг и сел рядом со спящей девушкой.
— Хочешь, можешь выебать, — сухо предложил Леха, показывая пальцем на ранетку и открывая бутылку коньяка.
— Может быть, но позже.
Леха разлил нам остаток по стаканам, вышло грамм по сто. Мы выпили, не закусывая. Лицо Лехи стало приобретать здоровый розовый оттенок.
— Чего тебе в такую рань, блядь, не спится?
— Ты же знаешь, я не буду врать. Скучно до смерти, вообще не знаю чем заняться. Вот приехал к тебе, может ты хоть что-то придумаешь. И я сейчас на нуле, еще и тебе должен, так что приехал и с надеждой на твою финансовую помощь.
Леха снова налил. Мы выпили. Потом кряхтя, под своим весом, он полез в какой-то ящик, достал оттуда партмане, из которого извлек пачку баксов — купюрами по десять и двадцать. Протянул одну двадцатку мне:
— Отдашь, когда будет возможность.
Девушка, которая все это время спала, перевернулась на другой бок и начала просыпаться, открывая глаза.
— Где ты ее взял?
— Вчера подобрал тут в парадняке. Неферша какая-то. Я валил с диско, смотрю сидит прислонившись к стене, будто спит. Ну ты знаешь, я не могу пройти мимо вот такой малютки. Ей лет четырнадцать наверное, они все такие чистые в этом возрасте, как небо летом. Хотя она уже была не целка. Но сладенькая такая. Бля, советую, выеби ее.
Леха продолжал в том же духе.
— Я знаю, что меня за развращение посадить могут, но что я сделать то могу?
Он как будто оправдывался.
Девочка открыла глаза удивительной небесной голубизны и с интересом посмотрела на меня.
— Как ее зовут?
— Ты думаешь я помню?
— Солнце, как тебя звать.
— Маша.
Маша улыбнулась мне своими крепкими белыми зубками.
Маша скинула с себя простынь и оказалась полностью голенькой.
Леха пошел варить нам кофе, а я остался помогать одеваться девушке. Мы совместными усилиями нашли среди хлама ее белые трусики, которые она тут же кокетливо натянула, засунув сначала одну ножку, потом другую, а потом худенькими ручками натянула их на миниатюрную попку.
Совсем девочка маленькая. Рост может сантиметров 160, худенькая как скелетик. Но попка не костлявая, акуратненькая, и две грудки-персика. Волосы средней длины, черные. Прядь упала на глаза и она поправила ее ручкой. Потом я подал ей футболку и смотрел на то, как она улыбаясь, натягивает ее через голову, скрывая от меня грудки-персики. У меня непроизвольно встал. Член больно уперся в молнию через трусы.
Потом я подал ей джинсы и куртку-кенгуру.
Потом мы пошли пить на кухню кофе, после чего, девочка чмокнув Леху и одарив меня улыбкой покинула нашу кампанию. Уже в дверях Леха сунул ей пять гривен на такси.
— Какие теперь будут идеи? — спросил я у Лехи.
— Да есть тут одна.
Леха улыбнулся.
— Есть у меня тут одна чикса знакомая, живет под Киевом, десять километров до Борисполя. У нее родаки мажоры. Купили ей там домик так нехуевый и отпустили девочку на вольные хлеба. Мы у нее там собираемся иногда. Она тоже маргиналка, рисует всякую хуйню, картины мне ее не нравятся, а вот трахать ее — самый кайф. Ты ее тоже трахнуть можешь, мне не жалко. Можно к ней поехать, думаю будет не скучно, гыгыгы.
— Как ее звать? Я типа может знаю ее.
— Эльза Лок.
— Не, не слышал о такой, а она что, еврейка?
— Кажется у нее польские корни. Если у тебя есть сомнения, можно позвонить и попросить, чтобы она позвала какую-нибудь подружку.
Леху страшно бесило то, что я категорически отказывался спать с девушками-еврейками.
В общем, плевать! Леха схватил радиотелефон и начал бешено набирать нужный номер. Договорился с этой киской, что мы приедем к ней в четыре дня-вечера. Сейчас уже было около полудня.
— Какие предложения на счет того, как будем добираться туда? Я ебал ехать пригородными автобусами полными старых птиц и всяких вонючих селюков.
— Не кипятись, Факовский, возьмем мою тачку. С ней все в полном порядке.
— У тебя появилась тачка? С каких пор? Нет, я конечно помню, что ты еще два года назад твердил мне о том, что собираешься покупать себе Опель, но, бля, Леха, я не верю в это! Как ты смог скопить бабки?
— Я решил ограничиться «девяткой», мне ее один козел подогнал, там свои мутки были.
— А-а, — протянул я.
— Хочешь еще чашечку кофе?
— Я бы предпочел чая с молоком.
— Хуевые английские привычки.
Леха заворчал и полез в холодильник искать молоко. Я поставил снова разогреваться чайник и, пока вода закипала, искал чайные пакетики в буфете. Леха извлек из холодильника полу-пустой пакет молока Parmalat и протянул мне. Я снял с плиты чайник с кипятком и залил им пол-чашки с чайным пакетиком. Кинул две ложки сахара, сверху залил молоком и тщательно перемешал.
— Не представляю, как можно пить эту пидорскую гадость.
— Между прочим, топ-бои в Лондоне по утрам пьют именно эту, как ты сказал «пидорскую гадость».
— Ты же знаешь, мне плевать на футбол, а особенно на всяких топ-боев, хуйня все это.
— С тобой бесполезно спорить.
Потом Леха пошел за тачкой, которую он оставил на платной стоянке недалеко от своего дома. Я же поленился в такую погоду лишний раз выходить из дома. В те тридцать минут что его не было, я ходил по его квартире, читал надписи на стенах и рассматривал картинки. Сделал попытку найти среди хаоса бутылку с горючим, но попытка оказалась неудачной. Нашел я только зеленый кусок колбасы, который сожрал запивая прямо из пакета Parmalat-ом, а потом думал, справится ли мой желудок с этим куском.
Леха пригнал тачку. Перед тем, как зайти за мной, сбегал в магазин, купил три бутылки вина «Винодел», кусок «Новороссийского» сыра и палку конской колбасы.
Я сел на переднее сидение, он — за руль. Пакет с вином и хавчиком кинули на заднее сидение среди кучи старых газет и нескольких пустых бутылок из-под минеральной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
На стенах были не только надписи и картины, но и стихи, которые пьяный Леха предпочитал писать прямо тут, красками. Они у него никогда не терялись и, со временем, он собирался переписать их на бумагу.
Рабочий стол Лехи был завален мятыми бумагами, книгами (книги были разбросанны по всей квартире, даже в ванной и туалете, Леха относился к тому типу людей, который одновременно читал семь-десять книг). Иногда Леха садился за стол и, все же, писал стихи на бумаге. Но эти стихи, по его словам, получались у него хуевыми, поэтому он свирепел, рвал их на куски и швырял в кучу хлама, которая была навалена в углу его мастерской. В куче хлама, находились, так же, куски его гардероба.
Пол его мастерской был устлан гандонами, кусками сырного пирога, битым бутылочным и стаканным стеклом, пустыми бутылками, какой-то одеждой, рваными бумажками. Иногда попадались засохшие куски фекалий и блевотины. Вонь стояла жуткая, не смотря на почти всегда открытые окна.
В углу, на матраце, лежала девочка, на вид лет четырнадцати. Она еще спала. На столе стояла полу-пустая бутылка коньяка и два стакана.
— Садись.
Сам Леха сел на единственный в комнате стул. Я оглянулся вокруг и сел рядом со спящей девушкой.
— Хочешь, можешь выебать, — сухо предложил Леха, показывая пальцем на ранетку и открывая бутылку коньяка.
— Может быть, но позже.
Леха разлил нам остаток по стаканам, вышло грамм по сто. Мы выпили, не закусывая. Лицо Лехи стало приобретать здоровый розовый оттенок.
— Чего тебе в такую рань, блядь, не спится?
— Ты же знаешь, я не буду врать. Скучно до смерти, вообще не знаю чем заняться. Вот приехал к тебе, может ты хоть что-то придумаешь. И я сейчас на нуле, еще и тебе должен, так что приехал и с надеждой на твою финансовую помощь.
Леха снова налил. Мы выпили. Потом кряхтя, под своим весом, он полез в какой-то ящик, достал оттуда партмане, из которого извлек пачку баксов — купюрами по десять и двадцать. Протянул одну двадцатку мне:
— Отдашь, когда будет возможность.
Девушка, которая все это время спала, перевернулась на другой бок и начала просыпаться, открывая глаза.
— Где ты ее взял?
— Вчера подобрал тут в парадняке. Неферша какая-то. Я валил с диско, смотрю сидит прислонившись к стене, будто спит. Ну ты знаешь, я не могу пройти мимо вот такой малютки. Ей лет четырнадцать наверное, они все такие чистые в этом возрасте, как небо летом. Хотя она уже была не целка. Но сладенькая такая. Бля, советую, выеби ее.
Леха продолжал в том же духе.
— Я знаю, что меня за развращение посадить могут, но что я сделать то могу?
Он как будто оправдывался.
Девочка открыла глаза удивительной небесной голубизны и с интересом посмотрела на меня.
— Как ее зовут?
— Ты думаешь я помню?
— Солнце, как тебя звать.
— Маша.
Маша улыбнулась мне своими крепкими белыми зубками.
Маша скинула с себя простынь и оказалась полностью голенькой.
Леха пошел варить нам кофе, а я остался помогать одеваться девушке. Мы совместными усилиями нашли среди хлама ее белые трусики, которые она тут же кокетливо натянула, засунув сначала одну ножку, потом другую, а потом худенькими ручками натянула их на миниатюрную попку.
Совсем девочка маленькая. Рост может сантиметров 160, худенькая как скелетик. Но попка не костлявая, акуратненькая, и две грудки-персика. Волосы средней длины, черные. Прядь упала на глаза и она поправила ее ручкой. Потом я подал ей футболку и смотрел на то, как она улыбаясь, натягивает ее через голову, скрывая от меня грудки-персики. У меня непроизвольно встал. Член больно уперся в молнию через трусы.
Потом я подал ей джинсы и куртку-кенгуру.
Потом мы пошли пить на кухню кофе, после чего, девочка чмокнув Леху и одарив меня улыбкой покинула нашу кампанию. Уже в дверях Леха сунул ей пять гривен на такси.
— Какие теперь будут идеи? — спросил я у Лехи.
— Да есть тут одна.
Леха улыбнулся.
— Есть у меня тут одна чикса знакомая, живет под Киевом, десять километров до Борисполя. У нее родаки мажоры. Купили ей там домик так нехуевый и отпустили девочку на вольные хлеба. Мы у нее там собираемся иногда. Она тоже маргиналка, рисует всякую хуйню, картины мне ее не нравятся, а вот трахать ее — самый кайф. Ты ее тоже трахнуть можешь, мне не жалко. Можно к ней поехать, думаю будет не скучно, гыгыгы.
— Как ее звать? Я типа может знаю ее.
— Эльза Лок.
— Не, не слышал о такой, а она что, еврейка?
— Кажется у нее польские корни. Если у тебя есть сомнения, можно позвонить и попросить, чтобы она позвала какую-нибудь подружку.
Леху страшно бесило то, что я категорически отказывался спать с девушками-еврейками.
В общем, плевать! Леха схватил радиотелефон и начал бешено набирать нужный номер. Договорился с этой киской, что мы приедем к ней в четыре дня-вечера. Сейчас уже было около полудня.
— Какие предложения на счет того, как будем добираться туда? Я ебал ехать пригородными автобусами полными старых птиц и всяких вонючих селюков.
— Не кипятись, Факовский, возьмем мою тачку. С ней все в полном порядке.
— У тебя появилась тачка? С каких пор? Нет, я конечно помню, что ты еще два года назад твердил мне о том, что собираешься покупать себе Опель, но, бля, Леха, я не верю в это! Как ты смог скопить бабки?
— Я решил ограничиться «девяткой», мне ее один козел подогнал, там свои мутки были.
— А-а, — протянул я.
— Хочешь еще чашечку кофе?
— Я бы предпочел чая с молоком.
— Хуевые английские привычки.
Леха заворчал и полез в холодильник искать молоко. Я поставил снова разогреваться чайник и, пока вода закипала, искал чайные пакетики в буфете. Леха извлек из холодильника полу-пустой пакет молока Parmalat и протянул мне. Я снял с плиты чайник с кипятком и залил им пол-чашки с чайным пакетиком. Кинул две ложки сахара, сверху залил молоком и тщательно перемешал.
— Не представляю, как можно пить эту пидорскую гадость.
— Между прочим, топ-бои в Лондоне по утрам пьют именно эту, как ты сказал «пидорскую гадость».
— Ты же знаешь, мне плевать на футбол, а особенно на всяких топ-боев, хуйня все это.
— С тобой бесполезно спорить.
Потом Леха пошел за тачкой, которую он оставил на платной стоянке недалеко от своего дома. Я же поленился в такую погоду лишний раз выходить из дома. В те тридцать минут что его не было, я ходил по его квартире, читал надписи на стенах и рассматривал картинки. Сделал попытку найти среди хаоса бутылку с горючим, но попытка оказалась неудачной. Нашел я только зеленый кусок колбасы, который сожрал запивая прямо из пакета Parmalat-ом, а потом думал, справится ли мой желудок с этим куском.
Леха пригнал тачку. Перед тем, как зайти за мной, сбегал в магазин, купил три бутылки вина «Винодел», кусок «Новороссийского» сыра и палку конской колбасы.
Я сел на переднее сидение, он — за руль. Пакет с вином и хавчиком кинули на заднее сидение среди кучи старых газет и нескольких пустых бутылок из-под минеральной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32