Подобный трагический опыт может послужить драгоценным средством по сохранению бодрствующего сознания, жизненной силы и энергии, необходимых для сопротивления, восстания и победы.
Сему бодрствующему сознанию открывается сегодня глубокий смысл знаменитого высказывания Димитрие Лётича: „Лишь когда все народы будут счастливы, будет счастлив и сербский народ“. В словах этих заключено гораздо больше, чем, вероятно, предусматривалось православным учением о любви. Борясь за свою свободу и независимость, сербский народ борется за свободу всех народов мира, вновь стоит на страже Европы. Сегодня Сербия — передовой край Мировой войны, в которой решается судьба человечества.
Перевод с сербского И. Числова
Путь Драгоша
Драгош Калаич
Что такое журналист в современном мире? Определений этой профессии и отношений к ней накопилось немало, и большинство из них оказываются отрицательного свойства. С журналистикой связаны устойчивые представления о лжи, продажности, беспринципности, верхоглядстве, нечистоплотности, патологическом любопытстве, разнузданной болтливости. Говорят, что ряды журналистов пополняются за счет неудавшихся писателей, мелких тщеславцев, любящих постоянно торчать на глазах у публики. Впрочем, последние не так уж безобидны, если в XX веке они сбились в некий всемирный концерн по имени СМИ (средства массовой идиотизации) и нешуточно говорят о своих правах на власть над человечеством. Кто называет ее «четвертой властью», кто дает ей другой порядковый номер, с учетом имеющихся традиционных властных структур. Иные из журналистов не скрывают своих намерений быть главной властью, легко и быстро смещающей президентов, министров, парламентариев, судей и... И — всё. Не слышно, чтобы журналистам удалось с такой же легкостью и быстротой сместить кого-нибудь из финансовых богов мира. И понятно почему. Журналистский орден по имени СМИ не способен прокормить себя, это всего лишь наемное войско у власти, претендующей побеждать во всех войнах — словесных и кровавых, — власти, контролирующей основные ресурсы и физические ценности (золото, бриллианты и т.п.) современного мира. Власть же, которая с утра до вечера заглядывает в кошелек дяди, никогда не станет первой, как бы себя ни величала.
Однако философ не зря говорил, что нет на свете вещей, которые сами по себе плохи. Нож, к примеру, плох не сам по себе, а оттого, что иногда попадает не в те руки.
С такой точки зрения профессия журналиста ничем не хуже любой другой, и, вполне вероятно, человечество доживет до времен, когда иные из журналистов будут причислены к лику святых.
У нас в России в старые добрые времена на журналистов вовсе не смотрели как на касту неприкасаемых. Сам Пушкин, причем в зрелые уже годы, страстно рвался в журналистику. А Достоевский-журналист, строго говоря, совершенно не уступает Достоевскому-романисту. Даже двух этих примеров оказалось достаточно, чтобы у нас в XIX веке появилась великолепная русская журналистская школа, с такими безусловными именами, как Катков и Иван Аксаков, Суворин и Меньшиков, отчасти Леонтьев и Розанов.
Тут, на такие вот имена оглядываясь, мы с полным основанием можем говорить о высоком стиле в журналистике, о своеобразной русской журналистской классике. Эти — не искали первенства среди властителей (хотя никогда и не заискивали перед властями). На свой труд смотрели как на общественную повинность, государственную службу, мирское послушничество в державной обители. Неутомимым труженикам на ниве народного просвещения, им удавалось общеизвестные недостатки, изъяны и пороки одиозной профессии превращать в ценности положительного ряда. На глазах у читающей страны совершалась замечательная метаморфоза: ложь пристыжено уступала место отважному правдоискательству, продажность сникала перед неподкупностью, на смену верхоглядству и суетливому любопытству приходили углубленное внимание, блестящая эрудированность; эти люди приучали общество к тому, что журналистика — не нахальная и болтливая трещотка, но умная, заботливая и любящая собеседница, наставница на путях общественной жизни.
С тех пор журналистов такого уровня в России уже не было. Увы, не появляется таких и по сей день — ни в официозных постсоветских изданиях, ни среди тех, кто самозванно кличет себя независимыми. Репетиловская болтливость по любому политическому поводу, осмотрительно дозируемая развязность при обсуждении поступков правящих персон, мелкотравчатое ерничество, — что еще за душой у наших «независимых»?
Да и кто они? Мы с вами безысходно затруднимся, попытавшись назвать хотя бы два—три имени. Увы, тут нет личностей. Нет тех, с кем бы вам было легко и интересно собеседовать каждый день и на любые темы. А именно таким в идеале должен быть настоящий журналист — вашим постоянным, надежным, неназойливым и не кичащимся своим всезнанием заочным собеседником, на встречу с которым вам не жаль выкроить полчаса, час, два, как бы ни был загружен ваш день неотложными делами. Ваше общение с ним — как бы мирская исповедь. Вы свободно доверяете ему свои тревоги, сомнения, горечь своей социальной беззащитности. Он не щелкает вас по лбу, не хихикает по поводу ваших наивных суждений о стране, о мире, о партиях, об армии, об экономике, о вере, безверии и т.д. Наоборот, вы то и дело обнаруживаете, что своим умом почти уже дошли до тех же выводов, какие слышите от него. Он помогает вам подняться в собственных глазах, почувствовать себя полноценным гражданином, а не предметом чьих-то циничных манипуляций. Он подводит вас незаметно к простым и замечательным открытиям: жизнь небезнадежна, необходимо бороться за свое человеческое достоинство, за лучшее, что сокрыто в вашей душе — доброту, честь, совесть, веру, отвагу, жажду правды...
И вот вы открываете одну газету, другую, десятую, чтобы найти себе такого собеседника-наставника, знакомство с которым, пусть и заочное, украсило бы вашу жизнь, и — не находите. Вместо него там поскуливают какие-то кикиморы. Мельтешат, тычут вам в нос свои гороскопы, кроссворды и ребусы, сводки новейших убийств, телефончики саун с прелестными массажистками, рецепты молниеносного обогащения.
Словом, вы и сами знаете, сами ежедневно убеждаетесь: журналистики у нас нет. А вместо нее — шантрапа, общественная сволочь, петитная и нонпарельная чернь, платные агенты СМИ.
— Но что же оппозиционные газеты? — проворчит кто-то. — Разве и там нет никого?
Но что отвечать? Разве нам не ясно всем, что оппозиционная печать в России девяностых годов (уточню: к рубежу 95-го) почти полностью погромлена, так и не успев народиться по законам естества. Факт, стоящий, чтобы его запомнить: за пять лет до 2000 года у русского народа в России нет ни одной оппозиционной, подлинно независимой газеты, которая бы не пребывала в состоянии самой жалкой агонии. И ни одного, пусть самого малотиражного, журнала—еженедельника. Наши аккуратно прислуживающие правящему режиму «независимые» потрясают, правда, целым списком оппозиционных изданий, якобы угрожающих демократическому процессу в стране. Но этот липовый список состоит именно из доходяг, из названий, выходящих раз—два в год, не чаще, ничтожными к тому же тиражами.
Так что опыт недвусмысленно показывает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Сему бодрствующему сознанию открывается сегодня глубокий смысл знаменитого высказывания Димитрие Лётича: „Лишь когда все народы будут счастливы, будет счастлив и сербский народ“. В словах этих заключено гораздо больше, чем, вероятно, предусматривалось православным учением о любви. Борясь за свою свободу и независимость, сербский народ борется за свободу всех народов мира, вновь стоит на страже Европы. Сегодня Сербия — передовой край Мировой войны, в которой решается судьба человечества.
Перевод с сербского И. Числова
Путь Драгоша
Драгош Калаич
Что такое журналист в современном мире? Определений этой профессии и отношений к ней накопилось немало, и большинство из них оказываются отрицательного свойства. С журналистикой связаны устойчивые представления о лжи, продажности, беспринципности, верхоглядстве, нечистоплотности, патологическом любопытстве, разнузданной болтливости. Говорят, что ряды журналистов пополняются за счет неудавшихся писателей, мелких тщеславцев, любящих постоянно торчать на глазах у публики. Впрочем, последние не так уж безобидны, если в XX веке они сбились в некий всемирный концерн по имени СМИ (средства массовой идиотизации) и нешуточно говорят о своих правах на власть над человечеством. Кто называет ее «четвертой властью», кто дает ей другой порядковый номер, с учетом имеющихся традиционных властных структур. Иные из журналистов не скрывают своих намерений быть главной властью, легко и быстро смещающей президентов, министров, парламентариев, судей и... И — всё. Не слышно, чтобы журналистам удалось с такой же легкостью и быстротой сместить кого-нибудь из финансовых богов мира. И понятно почему. Журналистский орден по имени СМИ не способен прокормить себя, это всего лишь наемное войско у власти, претендующей побеждать во всех войнах — словесных и кровавых, — власти, контролирующей основные ресурсы и физические ценности (золото, бриллианты и т.п.) современного мира. Власть же, которая с утра до вечера заглядывает в кошелек дяди, никогда не станет первой, как бы себя ни величала.
Однако философ не зря говорил, что нет на свете вещей, которые сами по себе плохи. Нож, к примеру, плох не сам по себе, а оттого, что иногда попадает не в те руки.
С такой точки зрения профессия журналиста ничем не хуже любой другой, и, вполне вероятно, человечество доживет до времен, когда иные из журналистов будут причислены к лику святых.
У нас в России в старые добрые времена на журналистов вовсе не смотрели как на касту неприкасаемых. Сам Пушкин, причем в зрелые уже годы, страстно рвался в журналистику. А Достоевский-журналист, строго говоря, совершенно не уступает Достоевскому-романисту. Даже двух этих примеров оказалось достаточно, чтобы у нас в XIX веке появилась великолепная русская журналистская школа, с такими безусловными именами, как Катков и Иван Аксаков, Суворин и Меньшиков, отчасти Леонтьев и Розанов.
Тут, на такие вот имена оглядываясь, мы с полным основанием можем говорить о высоком стиле в журналистике, о своеобразной русской журналистской классике. Эти — не искали первенства среди властителей (хотя никогда и не заискивали перед властями). На свой труд смотрели как на общественную повинность, государственную службу, мирское послушничество в державной обители. Неутомимым труженикам на ниве народного просвещения, им удавалось общеизвестные недостатки, изъяны и пороки одиозной профессии превращать в ценности положительного ряда. На глазах у читающей страны совершалась замечательная метаморфоза: ложь пристыжено уступала место отважному правдоискательству, продажность сникала перед неподкупностью, на смену верхоглядству и суетливому любопытству приходили углубленное внимание, блестящая эрудированность; эти люди приучали общество к тому, что журналистика — не нахальная и болтливая трещотка, но умная, заботливая и любящая собеседница, наставница на путях общественной жизни.
С тех пор журналистов такого уровня в России уже не было. Увы, не появляется таких и по сей день — ни в официозных постсоветских изданиях, ни среди тех, кто самозванно кличет себя независимыми. Репетиловская болтливость по любому политическому поводу, осмотрительно дозируемая развязность при обсуждении поступков правящих персон, мелкотравчатое ерничество, — что еще за душой у наших «независимых»?
Да и кто они? Мы с вами безысходно затруднимся, попытавшись назвать хотя бы два—три имени. Увы, тут нет личностей. Нет тех, с кем бы вам было легко и интересно собеседовать каждый день и на любые темы. А именно таким в идеале должен быть настоящий журналист — вашим постоянным, надежным, неназойливым и не кичащимся своим всезнанием заочным собеседником, на встречу с которым вам не жаль выкроить полчаса, час, два, как бы ни был загружен ваш день неотложными делами. Ваше общение с ним — как бы мирская исповедь. Вы свободно доверяете ему свои тревоги, сомнения, горечь своей социальной беззащитности. Он не щелкает вас по лбу, не хихикает по поводу ваших наивных суждений о стране, о мире, о партиях, об армии, об экономике, о вере, безверии и т.д. Наоборот, вы то и дело обнаруживаете, что своим умом почти уже дошли до тех же выводов, какие слышите от него. Он помогает вам подняться в собственных глазах, почувствовать себя полноценным гражданином, а не предметом чьих-то циничных манипуляций. Он подводит вас незаметно к простым и замечательным открытиям: жизнь небезнадежна, необходимо бороться за свое человеческое достоинство, за лучшее, что сокрыто в вашей душе — доброту, честь, совесть, веру, отвагу, жажду правды...
И вот вы открываете одну газету, другую, десятую, чтобы найти себе такого собеседника-наставника, знакомство с которым, пусть и заочное, украсило бы вашу жизнь, и — не находите. Вместо него там поскуливают какие-то кикиморы. Мельтешат, тычут вам в нос свои гороскопы, кроссворды и ребусы, сводки новейших убийств, телефончики саун с прелестными массажистками, рецепты молниеносного обогащения.
Словом, вы и сами знаете, сами ежедневно убеждаетесь: журналистики у нас нет. А вместо нее — шантрапа, общественная сволочь, петитная и нонпарельная чернь, платные агенты СМИ.
— Но что же оппозиционные газеты? — проворчит кто-то. — Разве и там нет никого?
Но что отвечать? Разве нам не ясно всем, что оппозиционная печать в России девяностых годов (уточню: к рубежу 95-го) почти полностью погромлена, так и не успев народиться по законам естества. Факт, стоящий, чтобы его запомнить: за пять лет до 2000 года у русского народа в России нет ни одной оппозиционной, подлинно независимой газеты, которая бы не пребывала в состоянии самой жалкой агонии. И ни одного, пусть самого малотиражного, журнала—еженедельника. Наши аккуратно прислуживающие правящему режиму «независимые» потрясают, правда, целым списком оппозиционных изданий, якобы угрожающих демократическому процессу в стране. Но этот липовый список состоит именно из доходяг, из названий, выходящих раз—два в год, не чаще, ничтожными к тому же тиражами.
Так что опыт недвусмысленно показывает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12