Поэтому он должен хорошо знать язык, в том числе — поговорки, идиоматические выражения, культуру, национальные особенности и т. п. своих пациентов. Еще одно важное примечание: в отличие от обыденной речи, аналитик гораздо больше внимания обращает не на то, что или как говорит пациент, а почему он говорит именно об этом. Какие индивидуально значимые стереотипы отношений и какие влечения при этом активизируются или реализуются? Где могут быть скрыты истоки именно этих паттернов и реакций и почему именно они составляют содержание материала и ситуаций, который человек хотел бы обсудить со специалистом, а следовательно, не смог преодолеть сам? Мы еще не раз вернемся к этому тезису.
Несмотря на «абсолютную» вольность изложения, терапевт своими вопросами все же направляет речь пациента, но — опять же — при сохранении принципа психоаналитической нейтральности: при отсутствии поощрения, осуждения или сочувствия в отношении тех или иных высказываний. Эти первые опыты психоаналитической терапии Фрейд совместно с Брейером описывает в «Исследованиях об истерии». Эта книга впервые выйдет на русском языке в этом (2003) году в качестве первого тома 26-томного издания собрания сочинений З.Фрейда.
Принцип сексуальности
Уже во время первых, еще не называемых психоаналитическими, сеансов Фрейд обращает внимание на то, что в рассказах его пациентов почти всегда выявляется повышенная фиксация на темах и психотравмирующих переживаниях, так или иначе связанных с попытками или результатами совращения их в детстве, преимущественно — со стороны близких родственников, и наиболее часто — дочерей отцами. В целом, и это хорошо известно из клинической практики, такие ситуации действительно нередки в семьях с отягощенным психиатрическим анамнезом. Позднее признание роли психотравмирующих ситуаций раннего детства, и особенно — детской сексуальной травмы в качестве пускового механизма психопатологии, вошло в число основных постулатов психоанализа. Но первые сообщения Фрейда об этом, представленные венскому врачебному сообществу, вызвали бурю негодования.
Действительно, многие невротические нарушения сопровождаются сексуальными — в психиатрии это общепризнанный факт с конца прошлого века. Безусловно и то, что как тогда, так и сейчас рассказы невротических пациентов очень часто бывают достаточно специфически сексуально окрашены или тяготеют именно к этой сфере человеческих отношений. Тем не менее, вопрос о первичности или вторичности или закономерной связи сексуальных нарушений и невротического страдания по-прежнему остается предметом дисcкуcсии.
Но практика Фрейда, впрочем, как и практика его многочисленных учеников и последователей, убедительно свидетельствовала, что поводов для дискуссии в этом вопросе не так уж много. Верно сказать, что многие открытия Фрейда были известны психиатрической науке гораздо раньше. Уже были описаны инцест, мазохизм, садизм, ранняя сексуальность и другие сексуальные нарушения. Но с одним существенным отличием — все это изучалось, описывалось и признавалось лишь применительно к клинической (психиатрической) практике и считалось правомерным в приложении к аномальному состоянию психики и поведения. Что же тогда вызвало столь категоричное неприятие идей Фреда? Фрейд впервые сказал, не делая исключения ни для своих коллег, ни для самого себя, что сходные явления различной степени выраженности в той или иной (явной или скрытой) форме присущи всем людям, представителям всех сословий. Естественно, это могло быть и было воспринято как вызов общественной морали и вызвало соответствующую реакцию. Вспомним, что речь идет о достаточно религиозном, можно сказать — пуританском (не без элементов ханжества) обществе конца XIX века, когда роман «Мадам Бовари» была запрещен как безнравственный, а произведения Э. Золя считались порнографическими. Поэтому обвинение в шарлатанстве было, по-видимому, не самым грубым определением начала деятельности Фрейда. И чтобы отстаивать такие взгляды, нужно было обладать почти отчаянной научной смелостью, ибо вероятность неприятия и осуждения была очевидной, а возможность понимания и признания — весьма гипотетичной. Это был очень трудный период в жизни Фрейда. Одни коллеги переставали здороваться, другие — рекомендовали ему самому пройти обследование у психиатра.
Эдипов комплекс
Через какое-то время и, как отмечают некоторые историографы психоанализа, в известной степени в угоду общественному мнению Фрейд качественно трансформирует свою гипотезу и делает неожиданное заключение, что было бы неверно обвинять всех отцов в извращенности, так как в рассказах невротических пациентов об обстоятельствах возникновения аффективных переживаний очень трудно, а нередко невозможно отличить истину от вымысла (и с этим, я думаю, согласится любой специалист-практик, независимо от его отношения к психоанализу). Сущность же трансформации гипотезы Фрейда состояла в следующем: сексуально окрашенные рассказы пациентов могут быть лишь продуктом их болезненных фантазий, но эти фантазии, хотя и в искаженном виде, отражают их действительные желания и влечения. Таким образом, в новой интерпретации гипотезы Фрейда речь шла уже не об извращенности отцов, а о бессознательном желании дочерей быть соблазненными отцами. Это не вносило чего-то существенно нового в теоретические построения, но с точки зрения морали и нравственности общества и профессионального сообщества того времени было более приемлемым. Так в психоанализе впервые появляются представления о комплексах Электры и Эдипа. В современном психоанализе оба комплекса объединены наименованием Эдипова комплекса.
Нужно сразу отметить, что эта идея у Фрейда носит достаточно метафорический характер, а ее некритическое, я бы сказал — вульгарно-примитивизированное понимание и объяснение — исключительная привилегия горе-аналитиков и дикого психоанализа. Тем не менее, эта метафора достаточно точно отразила объективно существующие тенденции, о которых еще будет сказано ниже.
Уже после описания этого комплекса Фрейд постулирует почти всегда присутствующую агрессивность ребенка по отношению к одному из родителей, чаще — одного с ним пола, объясняя эту агрессивность архаическим, бессознательным желанием занять место одного из супругов во внутрисемейных, в том числе сексуальных отношениях.
И это тоже отчасти метафора, хотя ее поведенческие эквиваленты хорошо известны всем достаточно внимательным родителям: в определенном возрасте, а именно — соответствующем Эдипальной фазе психосексуального развития ребенка (4-6 лет), практически все наши дети в той или иной форме высказывают одну и ту же идею: «Вот вырасту и женюсь на маме», — или, соответственно: «...выйду замуж за папу». Это настолько обыденно, что мы даже не удивляемся, принимая этот вербальный эквивалент детских переживаний и влечений за одно из проявлений их сыновней или дочерней, традиционно считающейся бесполой, любви. Хотя обычно ко времени этого заявления большинство родителей уже многократно были свидетелями проявлений первичной детской сексуальности, правда до этого направленной только на собственное тело, что естественно и нормально для этого возраста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Несмотря на «абсолютную» вольность изложения, терапевт своими вопросами все же направляет речь пациента, но — опять же — при сохранении принципа психоаналитической нейтральности: при отсутствии поощрения, осуждения или сочувствия в отношении тех или иных высказываний. Эти первые опыты психоаналитической терапии Фрейд совместно с Брейером описывает в «Исследованиях об истерии». Эта книга впервые выйдет на русском языке в этом (2003) году в качестве первого тома 26-томного издания собрания сочинений З.Фрейда.
Принцип сексуальности
Уже во время первых, еще не называемых психоаналитическими, сеансов Фрейд обращает внимание на то, что в рассказах его пациентов почти всегда выявляется повышенная фиксация на темах и психотравмирующих переживаниях, так или иначе связанных с попытками или результатами совращения их в детстве, преимущественно — со стороны близких родственников, и наиболее часто — дочерей отцами. В целом, и это хорошо известно из клинической практики, такие ситуации действительно нередки в семьях с отягощенным психиатрическим анамнезом. Позднее признание роли психотравмирующих ситуаций раннего детства, и особенно — детской сексуальной травмы в качестве пускового механизма психопатологии, вошло в число основных постулатов психоанализа. Но первые сообщения Фрейда об этом, представленные венскому врачебному сообществу, вызвали бурю негодования.
Действительно, многие невротические нарушения сопровождаются сексуальными — в психиатрии это общепризнанный факт с конца прошлого века. Безусловно и то, что как тогда, так и сейчас рассказы невротических пациентов очень часто бывают достаточно специфически сексуально окрашены или тяготеют именно к этой сфере человеческих отношений. Тем не менее, вопрос о первичности или вторичности или закономерной связи сексуальных нарушений и невротического страдания по-прежнему остается предметом дисcкуcсии.
Но практика Фрейда, впрочем, как и практика его многочисленных учеников и последователей, убедительно свидетельствовала, что поводов для дискуссии в этом вопросе не так уж много. Верно сказать, что многие открытия Фрейда были известны психиатрической науке гораздо раньше. Уже были описаны инцест, мазохизм, садизм, ранняя сексуальность и другие сексуальные нарушения. Но с одним существенным отличием — все это изучалось, описывалось и признавалось лишь применительно к клинической (психиатрической) практике и считалось правомерным в приложении к аномальному состоянию психики и поведения. Что же тогда вызвало столь категоричное неприятие идей Фреда? Фрейд впервые сказал, не делая исключения ни для своих коллег, ни для самого себя, что сходные явления различной степени выраженности в той или иной (явной или скрытой) форме присущи всем людям, представителям всех сословий. Естественно, это могло быть и было воспринято как вызов общественной морали и вызвало соответствующую реакцию. Вспомним, что речь идет о достаточно религиозном, можно сказать — пуританском (не без элементов ханжества) обществе конца XIX века, когда роман «Мадам Бовари» была запрещен как безнравственный, а произведения Э. Золя считались порнографическими. Поэтому обвинение в шарлатанстве было, по-видимому, не самым грубым определением начала деятельности Фрейда. И чтобы отстаивать такие взгляды, нужно было обладать почти отчаянной научной смелостью, ибо вероятность неприятия и осуждения была очевидной, а возможность понимания и признания — весьма гипотетичной. Это был очень трудный период в жизни Фрейда. Одни коллеги переставали здороваться, другие — рекомендовали ему самому пройти обследование у психиатра.
Эдипов комплекс
Через какое-то время и, как отмечают некоторые историографы психоанализа, в известной степени в угоду общественному мнению Фрейд качественно трансформирует свою гипотезу и делает неожиданное заключение, что было бы неверно обвинять всех отцов в извращенности, так как в рассказах невротических пациентов об обстоятельствах возникновения аффективных переживаний очень трудно, а нередко невозможно отличить истину от вымысла (и с этим, я думаю, согласится любой специалист-практик, независимо от его отношения к психоанализу). Сущность же трансформации гипотезы Фрейда состояла в следующем: сексуально окрашенные рассказы пациентов могут быть лишь продуктом их болезненных фантазий, но эти фантазии, хотя и в искаженном виде, отражают их действительные желания и влечения. Таким образом, в новой интерпретации гипотезы Фрейда речь шла уже не об извращенности отцов, а о бессознательном желании дочерей быть соблазненными отцами. Это не вносило чего-то существенно нового в теоретические построения, но с точки зрения морали и нравственности общества и профессионального сообщества того времени было более приемлемым. Так в психоанализе впервые появляются представления о комплексах Электры и Эдипа. В современном психоанализе оба комплекса объединены наименованием Эдипова комплекса.
Нужно сразу отметить, что эта идея у Фрейда носит достаточно метафорический характер, а ее некритическое, я бы сказал — вульгарно-примитивизированное понимание и объяснение — исключительная привилегия горе-аналитиков и дикого психоанализа. Тем не менее, эта метафора достаточно точно отразила объективно существующие тенденции, о которых еще будет сказано ниже.
Уже после описания этого комплекса Фрейд постулирует почти всегда присутствующую агрессивность ребенка по отношению к одному из родителей, чаще — одного с ним пола, объясняя эту агрессивность архаическим, бессознательным желанием занять место одного из супругов во внутрисемейных, в том числе сексуальных отношениях.
И это тоже отчасти метафора, хотя ее поведенческие эквиваленты хорошо известны всем достаточно внимательным родителям: в определенном возрасте, а именно — соответствующем Эдипальной фазе психосексуального развития ребенка (4-6 лет), практически все наши дети в той или иной форме высказывают одну и ту же идею: «Вот вырасту и женюсь на маме», — или, соответственно: «...выйду замуж за папу». Это настолько обыденно, что мы даже не удивляемся, принимая этот вербальный эквивалент детских переживаний и влечений за одно из проявлений их сыновней или дочерней, традиционно считающейся бесполой, любви. Хотя обычно ко времени этого заявления большинство родителей уже многократно были свидетелями проявлений первичной детской сексуальности, правда до этого направленной только на собственное тело, что естественно и нормально для этого возраста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24