Никогда не говорили и вообще были молчаливыми.
Почему они не вышли замуж, не знаю. Но я хорошо помню, что две из них были даже красивыми: одна – с удивительно белым лицом, блондинка, – хотя волоса их были укрыты черным большим платком, низко надвинутым на глаза; другая, с тонкими чертами лица, брюнетка: а вот замуж не вышли… Видно, думается мне, не пожелали замужества по тем же религиозным убеждениям, которые иных направляют в монастыри. Только здесь было свободнее, чем при послушании в обители.
Про святость их тоже не говорили люди, хотя относились к ним с почтением… Народ наш был разборчив в употреблении слова "святой", – вопреки сектантам.
А третья, известная мне "слепая Даша", была удивительным человеком. Слепая от рождения – у ней в больших глазах белки были без зрачков – она как-то научилась по слуху Псалтири: все псалмы и междопсалмия она знала твердо наизусть. 150 псалмов – это не легко запомнить, да еще в порядке их! Довольно полная, с округлым лицом, с расширенными глазами – как это делаем мы, зрячие, когда прислушиваемся к чему-либо, с рябинками на лице, всегда довольная, даже ласково-улыбающаяся при разговоре… Немыслимо было даже подумать, чтобы она кого-либо осуждала! Она особенно твердо крестилась, вдавливая персты в лоб, живот и плечи.
Свой крест слепоты Даша несла совершенно безропотно. И слепота ей, вероятно, была во-спасение. Да и посторонние, глядя на нее, легче переносили скорби. А я, вспоминая сейчас о ней, поучаюсь.
Примечательно, что эти чернички никого не учили, не давали советов. И – Боже сохрани – не обличали, не судили; учить – это дело батюшки! К священству всегда относились со смирением, с почтением. А батюшка смотрел на них спокойно, точно не замечал их, будто хранить лишь девство – такое простое и легкое дело! А ведь это явление – замечательное! И стоило бы заинтересоваться им! Но кругом были подобные им – религиозные, смиренные, целомудренные – только – в браке: а это – тоже подвиг. Дух же был один: христианский, православный, потому, вероятно, и не дивились черничкам.
Кстати: брат у "чернички"– блондинки, Семен Иванович, – бывший садоводом у помещиков Ч., живший версты за полторы от своего дома, – тоже был одиноким, холостым. У него была широкая, чистая, бело-желтая борода. Он обладал мягким тенором, и всегда пел в хоре. Видно, в этой семье была почему-то общая наклонность к девству и к церкви. Спокойный. Относились к нему с уважением.
Что с ним случилось после – не знаю…
«Жили-были»
Три кладбища
В нашем селе Софьинке было три кладбища: одно – барское, внутри, в церковной ограде; другое – для «дворовых» господских, за оградой; и третье, за версту от храма – крестьянское. На нем осталась мельница без крыльев, низ был каменный или кирпичный, – потому и уцелел; а верх сорвал когда-то ветер. Вот о них я и написал свои думы в стихах.
Церковь была на взгорье, а мельница – еще выше: издалека ее видно было… Около церкви – барский дом: они и храм выстроили. Внизу, по реке, деревни…
Стеною низкой огражденный
На взгорье белый храм стоит.
За ним, кленами осененный,
Господ старинный род лежит.
Кресты – из мрамора белеют…
Лампадки тихо здесь горят…
На плитах надписи темнеют…
Цветы кругом могил пестрят.А вот, канавой окаймленный –
Чтоб скот сюда не забродил, –
Ряд слуг, всей жизнью усмиренный,
И здесь, вблизи господ, почил.
Могилы – без имен… Лампадок
Уж нет. Из дерева – кресты.
Но кто-то тут блюдет порядок…
Кругом – акации кусты.А вот далеко на кургане,
Без крыльев мельница торчит.
За ней на кладбище крестьяне
Нашли покой. Все тихо спит.
Вокруг – поля. В траве – могилы…
Кой-где кресты. А то – и кол.
Канавы нет… теленок хилый…
Одна ветла… весь вид здесь гол…Вернусь назад… Уютно, мило
В тени, за алтарем… Но вот:
«Что – там?» Простит Господь, что было!
Да даст блаженный им живот.
Когда ж к слугам зайдешь случайно,
Спокойно… Мало их… Как мог,
Безвестный род нес крест свой тайно…
Но знает их Всеведец Бог…О третьем кладбище, читатель,
Я расскажу, что видел сам…
Была засуха: "Знать, Создатель
Кару послал во гневе нам…
А что бы, – просят, – нам всем миром
С молебном завтра по полям?
Грехи простит Господь нам, сирым!
Скотина стонет… Мор и нам!"Благая мысль! Вот и прекрасно!"
«И ты уж походи, попой!» –
Меня зовут, «Ну что ж? Согласен»
Ах, Русь моя! Народ простой!
Наутро крестный ход сбирают:
Берут хоругви мужики,
Смиренно бабы покладают
Под образами ручники.И радостный трезвон раздался…
Запели мы…Кладут кресты…
И дух мой верой отозвался:
«Не можешь не услышать Ты!»
На кладбище остановились,
Пропели кратко парастас,
За всех усопших помолились:
Мы здесь – за них, они – за нас.Дьячок в подряснике, с косой –
Он крепостное время знал, –
Подперши голову рукой,
Задумчиво мне так сказал:
"Гляжу на это поколенье:
Чай, сколько здесь святых лежит", –
«Каких святых?» – в недоуменье
Прошу его мне разъяснить."Да как же?! В прежнюю неволю
Легко ли им пришлось страдать?
Тяжелую терпели долю:
Один лишь Бог мог силу дать!"
Молчим… К родным душой умильной
Свернули бабы со слезой…
А мы уж пели в поле пыльном:
«Даждь дождь, Христе, земле сухой»Те – там, мы – здесь весь день молились…
Святая Русь! С тобой бог жил…
А к вечеру уж тучи вились…
И ночью жданный дождь полил…
Так было прежде, Русь родная:
Ты верила… А что теперь?…
Умом давно тебя не знаю,
А сердце говорит мне: «Верь!»
М.В.
Стихи написаны в Нью-Йорке около 1937 года
«Золотко»
Кстати припомню об одной женщине… О ней бы следовало написать целое житие… Не ценим мы людей, как должно бы.
Могу припомнить кое-что о ней.
Молодою девушкой захотела она уйти в монастырь. Мать знала об этом намерении дочери и стала сама подготавливать ее к будущей жизни. Как? – прежде я знал. Теперь совершенно забыл.
Редкая мать! Нередко они идут наперекор.
Впрочем, в православном мире простые люди охотно идут навстречу подобным желаниям.
Приняли девушку… И чуть ли не с самого первого начала назначили ей «послушание» – шитьевое…
А главное – в том, что она всю жизнь была ласкова: «Золотко» – это любимое ее выражение! И все-то у нее – "золотко"…
Она и сейчас еще живет: лет 75 ей… И работает.
К этому можно прибавить другое послушание ее: она кормит курочек и голубей, что так идет к ее ласковости. Если кто-нибудь подарит ей деньги за работу, она тотчас накупит на это гороху, зерна, – или еще чего-нибудь – для курочек и голубей… Заболела как-то одна курица, и она всю зиму держала ее в своей келии.
Спит она – сидя, потому что у нее грудная жаба. Но никогда не жалуется на это, даже никому не говорит.
Никогда ни с кем не спорит. А чтобы – ссориться – об этом даже думать о ней нельзя! За долгую монашескую жизнь она несомненно приобрела большой опыт, но никогда никого не учит: считает себя для этого недостойной…
Узнал теперь, что мать ее готовила к монашеству так: в семье ели и мясо, а ей готовили постное, построили ей сзади двора маленькую келию, где она и жила, если же приходили гости к ним, то мать непременно отсылала ее в келию. А потом сама отвезла в монастырь.
О другом – о молитве, чистоте и смирении – и говорить не стоит: это само собою разумеется…
Святая!
Молитвами ее помилуй нас, Господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Почему они не вышли замуж, не знаю. Но я хорошо помню, что две из них были даже красивыми: одна – с удивительно белым лицом, блондинка, – хотя волоса их были укрыты черным большим платком, низко надвинутым на глаза; другая, с тонкими чертами лица, брюнетка: а вот замуж не вышли… Видно, думается мне, не пожелали замужества по тем же религиозным убеждениям, которые иных направляют в монастыри. Только здесь было свободнее, чем при послушании в обители.
Про святость их тоже не говорили люди, хотя относились к ним с почтением… Народ наш был разборчив в употреблении слова "святой", – вопреки сектантам.
А третья, известная мне "слепая Даша", была удивительным человеком. Слепая от рождения – у ней в больших глазах белки были без зрачков – она как-то научилась по слуху Псалтири: все псалмы и междопсалмия она знала твердо наизусть. 150 псалмов – это не легко запомнить, да еще в порядке их! Довольно полная, с округлым лицом, с расширенными глазами – как это делаем мы, зрячие, когда прислушиваемся к чему-либо, с рябинками на лице, всегда довольная, даже ласково-улыбающаяся при разговоре… Немыслимо было даже подумать, чтобы она кого-либо осуждала! Она особенно твердо крестилась, вдавливая персты в лоб, живот и плечи.
Свой крест слепоты Даша несла совершенно безропотно. И слепота ей, вероятно, была во-спасение. Да и посторонние, глядя на нее, легче переносили скорби. А я, вспоминая сейчас о ней, поучаюсь.
Примечательно, что эти чернички никого не учили, не давали советов. И – Боже сохрани – не обличали, не судили; учить – это дело батюшки! К священству всегда относились со смирением, с почтением. А батюшка смотрел на них спокойно, точно не замечал их, будто хранить лишь девство – такое простое и легкое дело! А ведь это явление – замечательное! И стоило бы заинтересоваться им! Но кругом были подобные им – религиозные, смиренные, целомудренные – только – в браке: а это – тоже подвиг. Дух же был один: христианский, православный, потому, вероятно, и не дивились черничкам.
Кстати: брат у "чернички"– блондинки, Семен Иванович, – бывший садоводом у помещиков Ч., живший версты за полторы от своего дома, – тоже был одиноким, холостым. У него была широкая, чистая, бело-желтая борода. Он обладал мягким тенором, и всегда пел в хоре. Видно, в этой семье была почему-то общая наклонность к девству и к церкви. Спокойный. Относились к нему с уважением.
Что с ним случилось после – не знаю…
«Жили-были»
Три кладбища
В нашем селе Софьинке было три кладбища: одно – барское, внутри, в церковной ограде; другое – для «дворовых» господских, за оградой; и третье, за версту от храма – крестьянское. На нем осталась мельница без крыльев, низ был каменный или кирпичный, – потому и уцелел; а верх сорвал когда-то ветер. Вот о них я и написал свои думы в стихах.
Церковь была на взгорье, а мельница – еще выше: издалека ее видно было… Около церкви – барский дом: они и храм выстроили. Внизу, по реке, деревни…
Стеною низкой огражденный
На взгорье белый храм стоит.
За ним, кленами осененный,
Господ старинный род лежит.
Кресты – из мрамора белеют…
Лампадки тихо здесь горят…
На плитах надписи темнеют…
Цветы кругом могил пестрят.А вот, канавой окаймленный –
Чтоб скот сюда не забродил, –
Ряд слуг, всей жизнью усмиренный,
И здесь, вблизи господ, почил.
Могилы – без имен… Лампадок
Уж нет. Из дерева – кресты.
Но кто-то тут блюдет порядок…
Кругом – акации кусты.А вот далеко на кургане,
Без крыльев мельница торчит.
За ней на кладбище крестьяне
Нашли покой. Все тихо спит.
Вокруг – поля. В траве – могилы…
Кой-где кресты. А то – и кол.
Канавы нет… теленок хилый…
Одна ветла… весь вид здесь гол…Вернусь назад… Уютно, мило
В тени, за алтарем… Но вот:
«Что – там?» Простит Господь, что было!
Да даст блаженный им живот.
Когда ж к слугам зайдешь случайно,
Спокойно… Мало их… Как мог,
Безвестный род нес крест свой тайно…
Но знает их Всеведец Бог…О третьем кладбище, читатель,
Я расскажу, что видел сам…
Была засуха: "Знать, Создатель
Кару послал во гневе нам…
А что бы, – просят, – нам всем миром
С молебном завтра по полям?
Грехи простит Господь нам, сирым!
Скотина стонет… Мор и нам!"Благая мысль! Вот и прекрасно!"
«И ты уж походи, попой!» –
Меня зовут, «Ну что ж? Согласен»
Ах, Русь моя! Народ простой!
Наутро крестный ход сбирают:
Берут хоругви мужики,
Смиренно бабы покладают
Под образами ручники.И радостный трезвон раздался…
Запели мы…Кладут кресты…
И дух мой верой отозвался:
«Не можешь не услышать Ты!»
На кладбище остановились,
Пропели кратко парастас,
За всех усопших помолились:
Мы здесь – за них, они – за нас.Дьячок в подряснике, с косой –
Он крепостное время знал, –
Подперши голову рукой,
Задумчиво мне так сказал:
"Гляжу на это поколенье:
Чай, сколько здесь святых лежит", –
«Каких святых?» – в недоуменье
Прошу его мне разъяснить."Да как же?! В прежнюю неволю
Легко ли им пришлось страдать?
Тяжелую терпели долю:
Один лишь Бог мог силу дать!"
Молчим… К родным душой умильной
Свернули бабы со слезой…
А мы уж пели в поле пыльном:
«Даждь дождь, Христе, земле сухой»Те – там, мы – здесь весь день молились…
Святая Русь! С тобой бог жил…
А к вечеру уж тучи вились…
И ночью жданный дождь полил…
Так было прежде, Русь родная:
Ты верила… А что теперь?…
Умом давно тебя не знаю,
А сердце говорит мне: «Верь!»
М.В.
Стихи написаны в Нью-Йорке около 1937 года
«Золотко»
Кстати припомню об одной женщине… О ней бы следовало написать целое житие… Не ценим мы людей, как должно бы.
Могу припомнить кое-что о ней.
Молодою девушкой захотела она уйти в монастырь. Мать знала об этом намерении дочери и стала сама подготавливать ее к будущей жизни. Как? – прежде я знал. Теперь совершенно забыл.
Редкая мать! Нередко они идут наперекор.
Впрочем, в православном мире простые люди охотно идут навстречу подобным желаниям.
Приняли девушку… И чуть ли не с самого первого начала назначили ей «послушание» – шитьевое…
А главное – в том, что она всю жизнь была ласкова: «Золотко» – это любимое ее выражение! И все-то у нее – "золотко"…
Она и сейчас еще живет: лет 75 ей… И работает.
К этому можно прибавить другое послушание ее: она кормит курочек и голубей, что так идет к ее ласковости. Если кто-нибудь подарит ей деньги за работу, она тотчас накупит на это гороху, зерна, – или еще чего-нибудь – для курочек и голубей… Заболела как-то одна курица, и она всю зиму держала ее в своей келии.
Спит она – сидя, потому что у нее грудная жаба. Но никогда не жалуется на это, даже никому не говорит.
Никогда ни с кем не спорит. А чтобы – ссориться – об этом даже думать о ней нельзя! За долгую монашескую жизнь она несомненно приобрела большой опыт, но никогда никого не учит: считает себя для этого недостойной…
Узнал теперь, что мать ее готовила к монашеству так: в семье ели и мясо, а ей готовили постное, построили ей сзади двора маленькую келию, где она и жила, если же приходили гости к ним, то мать непременно отсылала ее в келию. А потом сама отвезла в монастырь.
О другом – о молитве, чистоте и смирении – и говорить не стоит: это само собою разумеется…
Святая!
Молитвами ее помилуй нас, Господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26