И только телефонист Баранов с недавних пор в дивизии; однако раньше он воевал в батарее, которой командовал не кто-нибудь, а лейтенант Чапаев, сын легендарного начдива, и всегда готов задорно спорить - чей же козырь старше.
Снегин приказывает:
- Баранов, вызовите батарею.
В блиндаже четыре телефона. Два принадлежат артиллеристам. Первый, у которого, примостившись на чурбаке, сидит Снегин, ведет к "глазам". Это глаза Разматова, которые в этот час, в этом темном подземелье становятся глазами Снегина и Момыш-Улы. Второй соединяет бревенчатую коробку блиндажа с пушками, скрытыми в лесу за несколько километров отсюда.
- Батарея вызвана, товарищ командир.
- Хорошо. Будете передавать мою команду... Разматыч, жив? Все еще чешут?.. Слушайте. Даю команду.
И, повысив голос, он командует:
- По местам!
Баранов повторяет в другой аппарат:
- По местам!
У него, рядового связиста, тоже вдруг появился командирский тон; он повелительно добавляет от себя:
- Все разговоры по линии прекратить!
Снегин продолжает:
- Передавайте: бусоль 25 плюс вчерашний доворот. Какой доворот там был вчера?
Повторив в трубку приказание, Баранов обращается к Снегину:
- Товарищ командир, там спрашивают: какой доворот?
Снегин срывается с места и, стукнувшись головой о поперечную балку, не сдержав ругательства, хватает у Баранова трубку.
- Ведь я приказал вам, - кричит он, - не сбивать эти довороты, чтобы они всю ночь стояли. Что? Как не знаете? Давайте немедленно командира батареи!
Момыш-Улы круто повернулся. Ничего не сказав, он закурил, с резким щелканьем захлопнул портсигар и далеко отбросил спичку.
Неужели опять задержка? Неужели глупая случайность расстроила то, что достигнуто вчера?
Накануне в сумерках капитан провел репетицию сегодняшней атаки. Небольшая группа двинулась вперед; немцы встретили ее огнем; бойцы замерли, прильнув к земле; Разматов, притаившись вблизи немецкой обороны, корректировал работу артиллерии и добился нескольких точных попаданий; пулеметная стрельба сразу стала слабее, и бойцы осторожно поползли; противник опять остановил их интенсивным огнем, и Разматов еще раз удачно накрыл цель. Вчера этим дело ограничилось. Дождавшись темноты, группа вернулась, бережно неся двух раненых.
Пушки, таким образом, были пристреляны. Теперь оставалось немногое: требовалось раздразнить немцев, чтобы вновь засечь точки, установленные ночью взамен обнаруженных или поврежденных, и соответственно этому, а также погоде - главным образом ветру - слегка подправить наводку, "довернуть", как говорят артиллеристы.
- Кто у телефона? - кричит Снегин. - Что вы там натворили с доворотами? Что? Все в порядке? Не сбивали?
Он вздыхает с облегчением, и сидящий рядом Баранов вздыхает точно так же. Что-то выслушав, Снегин говорит:
- Не подпускайте больше этого разиню к телефону, чтобы он не путал, сто чертей ему в левую ноздрю... Через минуту зарядить и доложить!
Он возвращается на свой чурбак и, улыбаясь, отдувается:
- Фу-ты... Разматыч, жив? Скоро, скоро... Заряжают.
Тем временем Логвиненко по другому телефону соединяется с комиссаром батальона, которому предстоит атаковать.
- Соловьев? Ударная группа на месте? Потолковал с людьми? С каждым? Будем действовать, как условлено. Изменений нет. По-вчерашнему, понятно? Пусть люди приготовятся, сейчас Снегин начинает. Ждите команды...
Логвиненко еще говорил, когда Баранов передал:
- Готово!
- Разматов, готово! - кричит Снегин. - Хорошо, даю. Один снаряд, огонь...
Баранов повторяет:
- Один снаряд, огонь!
И прибавляет от себя:
- Живей там поворачивайтесь! Быстрее огоньку!
Затем выкрикивает:
- Выстрел!
- Разматов, выстрел! - передает Снегин.
Несколько секунд в блиндаже стоит напряженное молчание. Доносится глухой удар. Все ждут, что скажет Разматов, как упадет первый снаряд.
- Так, так... - наконец произносит Снегин. - Ладно, Разматыч... Правее, ноль-ноль три, два снаряда, беглый огонь...
Он кричит эту команду, словно находится у пушек, хотя Баранов, который передает приказание, сидит в трех шагах.
Не проходит и полминуты, как Баранов кричит:
- Выстрел! Выстрел! Очередь!
Повторив это, Снегин некоторое время ждет - в эти мгновения снаряд прорезает воздух, эти мгновения отделяют выстрел от разрыва, - затем произносит:
- Так, так...
И по тому, как он выговаривает это короткое "так", можно легко угадать, что сказал Разматов, удачно ли лег снаряд. В этом снегинском "так" тысяча оттенков - от угрюмости до ликования. Повторяя "так, так", сейчас он не может сдержать смеха.
Он сообщает:
- Ну и Разматов... Как поросенка, говорит, по башке стукнул... Был пулемет, и нет пулемета...
Затем снова в трубку:
- Так, так... Хорошо, Разматыч... Прицел больше один! Два снаряда, беглый огонь...
Опять передается команда; опять полминуты спустя Баранов выкрикивает: "Выстрел! Выстрел! Очередь!"; опять в блиндаже напряженное молчание; и опять слышится радостное "так, так"...
- Еще одного пулемета нет, - восклицает Снегин. - Сразу замолчали... Сейчас, говорит, можно пехоте лезть... Теперь хочет по блиндажам ударить... Хорошо, Разматыч! Даю...
И, назвав координаты, Снегин кричит:
- Взрыватель фугасный, два снаряда, беглый огонь...
На этот раз снаряды не поразили цель. Разматов дал поправку.
После выстрелов, слушая, что сообщает Разматов, Снегин опять фыркает, сдерживая смех.
- Ох и дал, говорит... Сам, говорит, чуть не подпрыгпул. Разворотил блиндаж...
Логвиненко спрашивает:
- Огневые точки молчат?
- Молчат.
Капитан вызывает к телефону Лукьяненко, командира второго батальона.
- Начинайте, - коротко говорит Момыш-Улы.
Это было единственное слово, единственное приказание, отданное командиром полка. С этого момента в бой вступает пехота.
Снегин говорит Разматову:
- Теперь мы, Разматов, помолчим, пусть мальчики поработают. А когда фрицы заговорят, мы опять им рот заткнем. Что? Минометы скорректировать? Это можно. Это мы сейчас устроим.
Он некоторое время что-то слушает, потом рассказывает:
- Разматов сейчас разговаривал с Лукьяненко. Скорей, говорит, теперь тут можно, как по тротуару, гулять.
В работу вступают минометы. Впрочем, это пока не работа, а лишь приправка инструмента. Опять в блиндаже кричат: "Одна мина, огонь", "Прицел меньше, две мины, интервал пять секунд, огонь!".
Логвиненко разговаривает по телефону с Соловьевым:
- Двигаетесь? Сколько проползли? Коммунисты и комсомольцы впереди?.. Что? Подозрительное молчание? Снегин, слышите? Соловьев говорит, что противник подозрительно молчит... Знаешь, что отвечает Снегин? Хохочет... Да, ты рассмешил... Ничего там нет подозрительного! Как откроет огонь - мы еще долбанем. Мы его держим!
И, с силой сжимая пальцы, Логвиненко показывает, словно Соловьев может видеть, как схвачен противник.
Проходят минуты; припадая к земле, бойцы приближаются к умолкшим немецким укреплениям. Снегин продолжает пристрелку минометов. Потом радостно сообщает:
- Разматов видит наших... Ползет, говорит, наша пехота... Двигаются, говорит...
И, не закончив фразы, вдруг кричит:
- Все разговоры по линии прекратить! Правее, ноль-ноль пять, два снаряда, беглый огонь... Опять стали бить из пулеметов... Выстрел, Разматыч! Выстрел! Очередь! Так, так... Сейчас дадим... Взрыватель фугасный, четыре снаряда, беглый огонь!
1 2 3