– Ну, значит, тогда мы не будем этого делать, – был ответ смотрителя.
– Почему же нам нельзя преклоняться?
– Потому что я вынужден голодать, я не могу по-другому, – сказал артист.
– Гляди-ка на него, – сказал смотритель, – почему это ты не можешь по-другому?
– Потому что.., – начал артист, чуть приподнял голову и заговорил вытянутыми, словно для поцелуя, губами прямо в ухо смотрителя, чтобы ничего из его слов не пропало, – потому что я не мог найти еды, которая была бы мне по вкусу. Если бы я нашел ее, поверь мне, я бы не стал привлекать к себе никакого внимания, а ел бы в свое удовольствие, как ты и все остальные люди.
Это были его последние слова, но и в его померкнувших глазах все еще читалась твердая, пусть даже уже не гордая, убежденность в том, что он продолжал голодать.
– А сейчас наведите-ка здесь порядок! – приказал смотритель и артиста, практиковавшего искусство голодания, похоронили вместе с соломой.
Клетку же отдали молодому леопарду. Даже для самого отупевшего взора было ощутимой отрадой видеть, как в некогда безжизненной клетке теперь грациозно мечется этот дикий зверь. У него ни в чем не было недостатка. Пищу, которая была ему по вкусу, надсмотрщики приносили ему без долгих раздумий; казалось, даже по свободе он не скучал; казалось, что это благородное, до последнего мускула наделенное всем необходимым тело даже и свободу носило с собой; казалось, она сидела где-то в его клыках. И радость жизни таким горячим жаром била из его пасти, что зрителям нелегко было перед ним устоять. Но они брали себя в руки, обступали клетку со всех сторон и ни в какую не хотели от нее отходить.

1 2 3 4