- Уходи, собака!
А Ицхак Кадури, который в это время находился в теле своего предка,
еще и добавил. Этого делать нельзя было ни в коем случае.

Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат возлежал в тени
смоковницы и глядел на вазу с фруктами, которая закрывала ему вид на
Масличную гору. Можно было позвать Неврона и приказать, чтобы он
переставил вазу. Но для этого прокуратор должен был приподняться и
нашарить позади себя серебряный колокольчик. Неохота. Жара. В этой Иудее
всегда жара. Особенно когда нужно кого-то судить. Как сегодня.
Когда ввели изможденного бородатого еврея в драном хитоне и с
кровоподтеками на лице, Понтий Пилат, морщась, заставил себя сесть и
облокотился о низкий заборчик бассейна. Теперь ваза не заслоняла вида, но
мешал этот еврей, решивший почему-то, что нет лучшего занятия, чем
проповедовать в Иерусалиме. Правильно его побили.
- Имя, - лениво сказал прокуратор.
- Иешуа, - смиренно отозвался еврей и поморщился: он с трудом стоял
на ногах.
- Философ?
- Я говорю с людьми. Разве это преступление?
- Нет, - равнодушно сказал прокуратор.
- Тогда зачем же меня схватили твои стражники?
- Ты дерзок, - сказал Пилат, с трудом сдерживая зевоту. - Они всего
лишь спасли тебя от побития камнями. И теперь мне нужно решить, позволить
ли людям продолжить это богоугодное занятие.
- Нужно, - внушительно сказал Иешуа, - возлюбить ближнего как самого
себя.
- О да! - хмыкнул Пилат. - Вы, евреи, любите парадоксы. Могу ли я
любить тебя как себя? Если я сделаю эту глупость, мне придется посадить
тебя рядом с собой и поить тебя моим любимым вином, и положить с тобой
спать мою любимую наложницу, и поделиться с тобой властью. И не только с
тобой, но со всеми, потому что - чем ты лучше прочих? И что тогда
настанет? Хаос. Совершенно очевидно, что нельзя любить никого с той же
силой, что себя. Ты глуп.
Иешуа стал ему неинтересен, и Пилат сделал знак, чтобы его увели.
Помешал шум, раздавшийся со стороны лестницы, ведущей вниз. На крышу
поднялся начальник дворцовой охраны Менандр, лицо у него было растерянным,
а голос звучал неуверенно: - Господин... Тут еще проповедник. Из низких
дверей на свет выступил изможденный еврей в порванном хитоне и с огромным
кровоподтеком во всю щеку. Он увидел Иешуа и застыл на месте. Застыл и
прокуратор, не способный представить, что два человека могут быть так
похожи друг на друга. Нет, не похожи - просто единое целое, раздвоенное
волей богов.
- Юпитер! - сказал Пилат, одним лишь словом выразив свое изумление. -
Ты кто?
- Иешуа, - смиренно сказал еврей, не переставая сверлить глазами
своего тезку. Если бы дело происходило двадцать веков спустя, один из них
наверняка бросился бы на шею другому с возгласом "Узнаю брата Колю!" Но во
времена Храма кто ж знал не написанную еще классику советского периода?
- Как ты попал сюда? - спросил прокуратор, чтобы выиграть время.
- Я проповедую слово Божие, - сказал Иешуа-второй.
- А! И ты тоже считаешь, что я должен возлюбить тебя как себя?
- Это одна из основных заповедей, господин.
- Вы смеетесь надо мной? Что за представление вы тут устроили? Ну-ка,
разберитесь друг с другом, кто есть кто.
Возможно, оба Иешуа и смогли бы выяснить отношения, но в это время со
стороны лестницы опять послышался шум, и из тени на свет стража выбросила
пинком еще одного изможденного еврея в разодранном хитоне и с большим
кровоподтеком на щеке.
- Так! - сказал прокуратор. - Ты тоже, надо полагать, Иешуа?
- Иешуа, - смиренно сказал еврей, щурясь от яркого света.
- Вот, что получается, - сказал прокуратор, - когда любишь другого
как самого себя. Каждый становится тобой - всего-навсего. Кто у вас тут
главный и чего вы добиваетесь этим маскарадом?
- Я... - начали все три Иешуа одновременно. И замолчали, потому что
стража вытолкнула на крышу Иешуа номер четыре. Снизу, с площади перед
дворцом, Пилат слышал нараставший рев толпы. Он подумал, что нужно усилить
охрану. И нужно послать за Первосвященником. С одним проповедником он бы
сладил и сам, но с четырьмя...
- Нет, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Я умываю
руки. Разбирайтесь сами - кто есть кто.

Одиннадцать Иешуа из Назарета, похожие друг на друга больше, чем
одиннадцать капель воды из одного источника, стояли перед Синедрионом к
вечеру этого безумного дня. Первосвященник переводил взгляд с одного
проповедника на другого. Члены Синедриона предпочитали смотреть в пол.
Коэн, в теле которого находился господин Кадури, стоял в стороне, не
решаясь сделать ни одного лишнего движения. Собственно, он понимал, что
любое его движение окажется лишним.
"Хорошо, - думал он, - что это всего лишь альтернативный мир, и что
скоро я вернусь в свой, где Иешуа, если и был, то один, чего нам более чем
достаточно. Но почему... Как это произошло?"
Ах, зачем он обманывал себя? Ицхак Кадури прекрасно понимал, что
случилось. Он нарушил инструкцию, которую читал прежде, чем его впустили к
господину директору Штейнберговского института. Вместо того, чтобы стоять
в стороне, он бросил в Иешуа камень. То есть, изменил альтернативу. И в
этом мире у Иешуа из Назарета оказались две равноправные судьбы. Вот они
и...
Нет, не сходилось. Ну, бросил он камень. Мировая линия должна была
мгновенно раздвоиться, но он-то не мог оказаться на обеих линиях разом! Он
мог следить только за одной вероятностью. Ну, убила толпа этого Иешуа. И
все! Никак не могло получиться, чтобы одиннадцать одинаковых Иешуа
оказались почти в одно и то же время на одной иерусалимской улице...
Господин Кадури не знал теоретических основ, которые преподают в
Тель-Авивском университете. Естественно - в его иешиве этого не проходили,
поскольку ничего подобного не было ни в Танахе, ни в Мишне.

- Любовь - единственный достойный правитель мира, - сказал Иешуа-1,
игнорируя вопрос Первосвященника о том, откуда он родом.
- Нет, - мягко прервал его Иешуа-2, - миром правит лишь воля Творца,
которую мы должны...
- Братья, - звучно провозгласил Иешуа-3, - вы неправы. Миром должен
править мудрый царь, через которого Бог...
- Какой царь, послушайте? - воскликнул Иешуа-4. - Только народ, сам
народ, способен управлять, и...
- Народ, который ничего не понимает, если знающий не объяснит суть
божественных откровений? - пожал плечами Иешуа-5. Остальные шесть
экземпляров открыли было рты, чтобы высказать свои просвещенные мнения, но
Первосвященник поднял правую руку и провозгласил:
- Народ, который, как вы говорите, способен управлять, уже высказал
свое мнение, решив побить вас камнями...
- Не меня, - быстро сказал Иешуа-7, на лице которого действительно не
было традиционного кровоподтека.
- И не меня, - подхватил Иешуа-9.
При беглом осмотре оказалось, что четыре Иешуа из одиннадцати не
испытали на себе гнева иерусалимской толпы. Каждый из этих Иешуа едва
успел войти в город через Львиные вороты, как был тут же схвачен
легионерами и препровожден во дворец прокуратора.
- Семь против четырех, - констатировал Первосвященник.
1 2 3 4