Сегодня она была еще соблазнительнее, чем вчера. Маленький кулончик свисал на золотой цепи в вырезе блузки. Я с трудом оторвал взгляд от ее груди и заказал себе кофе.
— Глеб, Брызгалов — это страшный человек, — начала Света.
— Догадываюсь.
— Он сумасшедший. Он зомбирует всех окружающих. Он затерроризировал свою жену, пристрастил ее к кокаину. Теперь они вдвоем каждый вечер запираются в кабинете и «расстилают дорожки».
— Так, — сказал я.
— Он заставлял всех своих сотрудников обзванивать другие агентства недвижимости и говорить, что их фирма вот-вот рухнет. Я сама была вынуждена делать такие звонки в «Эдельвейс».
— Так, — сказал я.
— Брызгалова надо остановить.
Но его жена — ни при чем. Она делает то, что он скажет… Вы слышите меня?
— Да-да, — задумчиво посмотрел я поверх очков.
Света улыбнулась.
— Глеб, я хочу потанцевать с вами…
Публики в баре было немного, не танцевал никто. Но вслед за нами вышли еще две пары.
— Глеб, вы давно у Обнорского?
— Полтора года. До этого я был кандидатом физико-математических наук, работал в НИИ. Но однажды мне надоело безденежье. Я пришел к Обнорскому и предложил свои услуги.
— И у вас все сразу получилось?
— Не все и не сразу. Что вас еще интересует? У меня жена и трое детей.
Она плотно прижалась ко мне и прошептала в ухо:
— Сразу чувствуется, что на такого мужчину можно положиться…
— Можно, только я могу не выдержать, и мы упадем. Поэтому не стоит на меня облокачиваться.
Света по-блядски захихикала:
— Глебушка, ну что тебе мешает меня трахнуть?
— Профессиональный долг журналиста, — отчеканил я и, сделав шаг назад, поклонился:
— Спасибо за танец. А также за информацию…
Все— таки женщины -исчадия ада.
***
С Надеждой я так и не поговорил — вечером она уже спала, а рано утром ушла с детьми. Да я и не знал, как выпутаться из этой дурацкой ситуации, в которую оказался втянут благодаря любимому тестю.
Ежу понятно, что никаких денег от Брызгалова он не получит ни при каких обстоятельствах. Но попробуй это объясни…
Прождав Хассмана на Фурштатской пятнадцать минут и успев выпить банку колы, я забеспокоился — к четырем меня ждал Ломакин. Позвонил Хассману на мобильник с автомата.
— В чем дело, Лев Ильич?
— Кто это? — неприязненно отозвался Хассман.
— Спозаранник.
— Что вы хотите?
— Я жду вас в летнем кафе на Фурштатской.
— Зачем?
— Я не пойму, Лев Ильич, кто из нас спятил? Вы обещали мне рассказать про «Колибри»…
— Какое, на хер, «Колибри»? — заорал Хассман. — Я не общаюсь с журналистами уже давно и не даю им никакой информации. Все!
Отбой.
Ничего, с бывшими контрразведчиками это бывает. Трудно не тронуться головой при такой работе… Зато теперь я точно не опоздаю в «Прибалтийскую».
Охранник с усмешкой оглядел мою припарковавшуюся служебную «четверку» и хотел было шугануть меня подальше, но мои «корочки» и имя Ломакина вмиг заставили его почтительно вытянуться. Так же любезно меня встретили и на входе.
А на пятом этаже в одном из банкетных залов был уже сервирован целый стол. Среди стриженых и накачанных «быков» прохаживался с радиотелефоном Ломакин — невысокий, худой. Волосы черные как смоль. Встретил он меня приветливой улыбкой.
— О, журналист, — оживились «быки».
— От Обнорского? — осклабился гигант в безрукавке с цветной татуировкой на бицепсах. — Читал я ваш «Петербург мафиозный». Редкостная хуйня! — он загоготал животным смехом, но вдруг осекся, съежился под взглядом Ломакина и тихонько подался в сторону.
— Не обижайтесь на убогих, — мягко сказал Ломакин, усаживая меня и наливая в бокал минералки, поскольку от коньяка я отказался.
***
Братва неторопливо рассаживалась за столом. — Я вот что хотел вам сообщить, Глеб Егорович. Вы занимаетесь рынком недвижимости. Встречались с Брызгаловым. В правильном направлении идете. Но хочу вам кое-что подсказать…
— Ага, вот он, Спозаранник! — закричал появившийся откуда-то средних лет парень с залысинами, в кожаном пиджаке. Я сразу узнал его по фотографии — Рустам Голяк собственной персоной. — Вы с Обнорским назвали меня в своей книжонке криминальным авторитетом!
Придется вам за это фаланги пальцев поотрубать!
— Сядь, пиздобол, — усмехнулся Ломакин. — Так вот, Глеб Егорыч, не ищите здесь никакого заговора. Ни тамбовских, ни казанских, ни мухосранских… Потому что заговора нет…
— А я все-таки поотрубаю вам фаланги! — вновь вскочил Голяк, опрокинув фужер на пол. Рванув на груди рубаху, он принялся иступленно целовать массивный золотой крест на цепочке, приговаривая: «Вот те крест, поотрубаю!»
— Кому сказал, сядь! — прикрикнул Ломакин. — Заговора нет, — продолжил он. — Есть лишь один тронувшийся умом бизнесмен. И его приятель-пиздобол, — он кивнул на Голяка, — который сам не знает, зачем туда полез. Рустамка, зачем полез в недвижимость? — весело спросил он.
Голяк вновь вскочил и закричал, брызгая слюной:
— Вы с Обнорским не знаете, кто такой Голяк! Голяк в трех институтах учился! Голяк умеет по-английски говорить! Голяк столицу Непала знает! Голяк поет лучше, чем Гребенщиков с Макаревичем! Можно или дружить с Голяком, или быть покойником! Я всех в рот ебал — и пермских, и казанских… И полковника Баулова, который хочет меня посадить.
И этого несчастного Георгия Георгиевича, который кричит: не называйте меня Жорой Армавирским…
Братва за столом покатывалась со смеху.
— Все ясно? — спросил меня напоследок Ломакин, крепко пожимая руку.
Когда я поблагодарил Ломакина и спустился к машине, вдруг дынная корка впечаталась в лобовое стекло.
— А фаланги я вам все равно поотрубаю! — прокричал из окна «Прибалтийской» Голяк.
***
С Надеждой я помирился быстро.
Я сказал, что не буду пока ничего публиковать про Брызгалова. Более того, я созвонился с Борисом Михайловичем и договорился с ним о встрече. Уложив детей и включив на кухне телевизор, мы сели ужинать.
Но кусок курицы тут же застрял у меня в горле…
— Сегодня около шестнадцати часов в своем автомобиле снайпером был застрелен начальник службы безопасности агентства недвижимости «Эдельвейс» Лев Хассман, — бесстрастно произнесла ведущая «ТСБ»
Виолетта Обнорская, бывшая жена шефа. — Наблюдатели связывают это заказное убийство с продолжающимся кризисом на петербургском рынке недвижимости и с именем скандально известного риэлтера Петра Брызгалова…
Бледное лицо Левы Хассмана с тонкой струйкой крови мелькнуло в кадре. В ту же секунду запикал мой пейджер. «Андрей Васильевич Шаров, генеральный директор „Эдельвейса“, телефон…» — высветилось на экране. Час от часу не легче! Я набрал номер. Шаров был краток:
— Завтра в три часа в летнем кафе на Фурштатской, — сказал он и тут же повесил трубку. Какое-то заколдованное место — это кафе.
Пришлось тут же все рассказать Надежде. Кроме встречи с секретаршей Светой, конечно.
***
А утром у входа в нашу контору меня ждали в машине два знакомых оперативника из РУБОПа.
— Глеб, съездишь с нами? Поговорить надо, — попросил Леня Барсов. Я пожал плечами. Но поехали мы почему-то не на Чайковского, а на Захарьевскую, в УБЭП.
— Так, доигрались! — злорадно заявил, буравя меня глазами, оперативник Судаков. Он чем-то неуловимо напоминал Голяка.
— Не понял, — сказал я.
— Сейчас поймешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Глеб, Брызгалов — это страшный человек, — начала Света.
— Догадываюсь.
— Он сумасшедший. Он зомбирует всех окружающих. Он затерроризировал свою жену, пристрастил ее к кокаину. Теперь они вдвоем каждый вечер запираются в кабинете и «расстилают дорожки».
— Так, — сказал я.
— Он заставлял всех своих сотрудников обзванивать другие агентства недвижимости и говорить, что их фирма вот-вот рухнет. Я сама была вынуждена делать такие звонки в «Эдельвейс».
— Так, — сказал я.
— Брызгалова надо остановить.
Но его жена — ни при чем. Она делает то, что он скажет… Вы слышите меня?
— Да-да, — задумчиво посмотрел я поверх очков.
Света улыбнулась.
— Глеб, я хочу потанцевать с вами…
Публики в баре было немного, не танцевал никто. Но вслед за нами вышли еще две пары.
— Глеб, вы давно у Обнорского?
— Полтора года. До этого я был кандидатом физико-математических наук, работал в НИИ. Но однажды мне надоело безденежье. Я пришел к Обнорскому и предложил свои услуги.
— И у вас все сразу получилось?
— Не все и не сразу. Что вас еще интересует? У меня жена и трое детей.
Она плотно прижалась ко мне и прошептала в ухо:
— Сразу чувствуется, что на такого мужчину можно положиться…
— Можно, только я могу не выдержать, и мы упадем. Поэтому не стоит на меня облокачиваться.
Света по-блядски захихикала:
— Глебушка, ну что тебе мешает меня трахнуть?
— Профессиональный долг журналиста, — отчеканил я и, сделав шаг назад, поклонился:
— Спасибо за танец. А также за информацию…
Все— таки женщины -исчадия ада.
***
С Надеждой я так и не поговорил — вечером она уже спала, а рано утром ушла с детьми. Да я и не знал, как выпутаться из этой дурацкой ситуации, в которую оказался втянут благодаря любимому тестю.
Ежу понятно, что никаких денег от Брызгалова он не получит ни при каких обстоятельствах. Но попробуй это объясни…
Прождав Хассмана на Фурштатской пятнадцать минут и успев выпить банку колы, я забеспокоился — к четырем меня ждал Ломакин. Позвонил Хассману на мобильник с автомата.
— В чем дело, Лев Ильич?
— Кто это? — неприязненно отозвался Хассман.
— Спозаранник.
— Что вы хотите?
— Я жду вас в летнем кафе на Фурштатской.
— Зачем?
— Я не пойму, Лев Ильич, кто из нас спятил? Вы обещали мне рассказать про «Колибри»…
— Какое, на хер, «Колибри»? — заорал Хассман. — Я не общаюсь с журналистами уже давно и не даю им никакой информации. Все!
Отбой.
Ничего, с бывшими контрразведчиками это бывает. Трудно не тронуться головой при такой работе… Зато теперь я точно не опоздаю в «Прибалтийскую».
Охранник с усмешкой оглядел мою припарковавшуюся служебную «четверку» и хотел было шугануть меня подальше, но мои «корочки» и имя Ломакина вмиг заставили его почтительно вытянуться. Так же любезно меня встретили и на входе.
А на пятом этаже в одном из банкетных залов был уже сервирован целый стол. Среди стриженых и накачанных «быков» прохаживался с радиотелефоном Ломакин — невысокий, худой. Волосы черные как смоль. Встретил он меня приветливой улыбкой.
— О, журналист, — оживились «быки».
— От Обнорского? — осклабился гигант в безрукавке с цветной татуировкой на бицепсах. — Читал я ваш «Петербург мафиозный». Редкостная хуйня! — он загоготал животным смехом, но вдруг осекся, съежился под взглядом Ломакина и тихонько подался в сторону.
— Не обижайтесь на убогих, — мягко сказал Ломакин, усаживая меня и наливая в бокал минералки, поскольку от коньяка я отказался.
***
Братва неторопливо рассаживалась за столом. — Я вот что хотел вам сообщить, Глеб Егорович. Вы занимаетесь рынком недвижимости. Встречались с Брызгаловым. В правильном направлении идете. Но хочу вам кое-что подсказать…
— Ага, вот он, Спозаранник! — закричал появившийся откуда-то средних лет парень с залысинами, в кожаном пиджаке. Я сразу узнал его по фотографии — Рустам Голяк собственной персоной. — Вы с Обнорским назвали меня в своей книжонке криминальным авторитетом!
Придется вам за это фаланги пальцев поотрубать!
— Сядь, пиздобол, — усмехнулся Ломакин. — Так вот, Глеб Егорыч, не ищите здесь никакого заговора. Ни тамбовских, ни казанских, ни мухосранских… Потому что заговора нет…
— А я все-таки поотрубаю вам фаланги! — вновь вскочил Голяк, опрокинув фужер на пол. Рванув на груди рубаху, он принялся иступленно целовать массивный золотой крест на цепочке, приговаривая: «Вот те крест, поотрубаю!»
— Кому сказал, сядь! — прикрикнул Ломакин. — Заговора нет, — продолжил он. — Есть лишь один тронувшийся умом бизнесмен. И его приятель-пиздобол, — он кивнул на Голяка, — который сам не знает, зачем туда полез. Рустамка, зачем полез в недвижимость? — весело спросил он.
Голяк вновь вскочил и закричал, брызгая слюной:
— Вы с Обнорским не знаете, кто такой Голяк! Голяк в трех институтах учился! Голяк умеет по-английски говорить! Голяк столицу Непала знает! Голяк поет лучше, чем Гребенщиков с Макаревичем! Можно или дружить с Голяком, или быть покойником! Я всех в рот ебал — и пермских, и казанских… И полковника Баулова, который хочет меня посадить.
И этого несчастного Георгия Георгиевича, который кричит: не называйте меня Жорой Армавирским…
Братва за столом покатывалась со смеху.
— Все ясно? — спросил меня напоследок Ломакин, крепко пожимая руку.
Когда я поблагодарил Ломакина и спустился к машине, вдруг дынная корка впечаталась в лобовое стекло.
— А фаланги я вам все равно поотрубаю! — прокричал из окна «Прибалтийской» Голяк.
***
С Надеждой я помирился быстро.
Я сказал, что не буду пока ничего публиковать про Брызгалова. Более того, я созвонился с Борисом Михайловичем и договорился с ним о встрече. Уложив детей и включив на кухне телевизор, мы сели ужинать.
Но кусок курицы тут же застрял у меня в горле…
— Сегодня около шестнадцати часов в своем автомобиле снайпером был застрелен начальник службы безопасности агентства недвижимости «Эдельвейс» Лев Хассман, — бесстрастно произнесла ведущая «ТСБ»
Виолетта Обнорская, бывшая жена шефа. — Наблюдатели связывают это заказное убийство с продолжающимся кризисом на петербургском рынке недвижимости и с именем скандально известного риэлтера Петра Брызгалова…
Бледное лицо Левы Хассмана с тонкой струйкой крови мелькнуло в кадре. В ту же секунду запикал мой пейджер. «Андрей Васильевич Шаров, генеральный директор „Эдельвейса“, телефон…» — высветилось на экране. Час от часу не легче! Я набрал номер. Шаров был краток:
— Завтра в три часа в летнем кафе на Фурштатской, — сказал он и тут же повесил трубку. Какое-то заколдованное место — это кафе.
Пришлось тут же все рассказать Надежде. Кроме встречи с секретаршей Светой, конечно.
***
А утром у входа в нашу контору меня ждали в машине два знакомых оперативника из РУБОПа.
— Глеб, съездишь с нами? Поговорить надо, — попросил Леня Барсов. Я пожал плечами. Но поехали мы почему-то не на Чайковского, а на Захарьевскую, в УБЭП.
— Так, доигрались! — злорадно заявил, буравя меня глазами, оперативник Судаков. Он чем-то неуловимо напоминал Голяка.
— Не понял, — сказал я.
— Сейчас поймешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40