– Голова болит.
Да, в ту же минуту я почувствовал, что у меня тоже болит голова. Я уже настолько освоил неврологическую литературу, что понимал – в эмоциональном отношении каллотомия меня не раздвоила.
– И у меня тоже болит. У нас. Понимаешь?
– Нет.
– Как это нет?
– А вот так.
Пот прошиб меняет этой беззвучной беседы, но я решил не сдаваться. Вытяну из нее все, что можно, решил я – вытяну во что бы то ни стало. И тут меня осенила совершенно новая мысль. Азбука глухонемых требует большой ловкости пальцев. Но я же сызмальства владею азбукой Морзе. Я раскрыл левую ладонь и указательным пальцем правой начал рисовать на ней поочередно точки и тире – сначала SOS, Save Our Souls. Спасите наши души. Ладонь левой руки позволила прикасаться к себе некоторое время, потом вдруг собралась в кулак и дала мне порядочного тычка, я даже подскочил. Ничего не выйдет, подумал я, но она вытянула палец и пошла вырисовывать точки и тире на правой щеке. Да, ей-богу, она отвечала азбукой Морзе:
– Не щекочи, а то получишь.
Это была первая фраза, которую я от нее услышал, вернее, почувствовал. Я сидел, как статуя, на краю кровати, а рука сигнализировала дальше:
– Осел.
– Кто, я?
– Да. Ты. Сразу надо было так.
– Так что же ты не дала знать?
– Сто раз, идиот. А тебе хоть бы что.
Действительно, теперь я вспомнил, что она уже много раз царапала меня то так, то эдак, но мне в голову, то есть в мою часть головы, не пришло, что это морзянка.
– Господи, – царапал я по руке, – так ты можешь говорить?
– Лучше, чем ты.
– Так говори, и ты спасешь меня, то есть нас.
Трудно сказать, кто из нас набирался сноровки, но молчаливый разговор пошел быстрее.
– Что случилось на Луне?
– А ты что помнишь?
Эта неожиданная перемена ролей удивила меня.
– Ты не знаешь?
– Знаю, что ты писал. А потом закопал в банке. Так?
– Так.
– Ты писал правду?
– Да, то, что запомнил.
– И они это сразу выкопали. Наверное, тот первый.
– Шапиро?
– Не запоминаю фамилий. Тот, что смотрел на Луну.
– Ты понимаешь, когда говорят голосом, вслух?
– Плохо, разве что по-французски.
Я предпочел не расспрашивать об этом французском.
– Только азбуку Морзе?
– Лучше всего.
– Тогда говори.
– Запишешь – и украдут.
– Не запишу. Даю слово.
– Допустим. Ты знаешь что-то, и я знаю что-то. Сначала скажи ты.
– Так ты не читала?
– Не умею читать.
– Ну хорошо… Последнее, что я помню, я пытался установить связь с Вивичем, когда выбрался из взорванного бункера в японском секторе, но ничего не вышло. Во всяком случае, я ничего не припоминаю. Знаю только, что потом высадился сам. Иной раз мне кажется, будто я что-то хотел забрать у теледубля, который куда-то проник… или что-то открыл, но не знаю что и даже не знаю, какой это был теледубль. Молекулярный – вряд ли. Я не помню, куда он делся.
– Тот, в порошке?
– Ну да. А ты, наверное, знаешь… – осторожно подсказал я.
– Сначала расскажи до конца. Что тебе кажется в другой раз?
– Что никакого теледубля там не было, а может, и был но я уже его не искал, потому что…
– Что?
Я заколебался. Признаться ему, что мое воспоминание – словно кошмарный сон, который не передать словами и после которого остается только ощущение чего-то необычайного?
– Не знаю, что ты думаешь, – скребла она по мне, – но знаю, ты что-то затеваешь. Я это чувствую.
– Зачем мне что-то затевать?
– Затем. Интуиция – это я. Говори. Что тебе кажется «в другой раз»?
– Иногда у меня такое впечатление, будто я высадился по вызову. Но не знаю, кто меня вызывал.
– Что ты написал в протоколе?
– Об этом – ничего.
– Но они все контролировали. Значит, у них есть записи. Они знают, получил ты вызов с Луны или нет. Они все прослушивали. Агентство знает.
– Не знаю, что знают в Агентстве. Я не видел никаких записей, сделанных на базе, ни звуковых, ни телевизионных. Ничего. Ты же знаешь.
– Знаю. И еще кое-что.
– Что?
– Ты потерял порошкового?
– Дисперсанта? Конечно, потерял, а то зачем бы мне лезть в скафандр и…
– Дурень. Ты потерял его иначе.
– Как? Он распался?
– Его забрали.
– Кто?
– Не знаю. Луна. Что-то. Или кто-то. Он там преображался. Сам. Это было видно с борта.
– Я это видел?
– Да. Но не мог уже контролировать. Его.
– Тогда кто им управлял?
– Не знаю. От корабля он был отключен, но продолжал преображаться. По всем своим программам.
– Не может быть.
– Но было. Больше я ничего не знаю. Снова Луна, внизу. Я был там. То есть ты и я. Вместе. А потом Тихий упал.
– Что ты говоришь?
– Упал. Наверное, это и была каллотомия. Тут у меня провал. Потом снова корабль, и ты укладывал скафандр в контейнер, и песок сыпался.
– Значит, я высадился, чтобы узнать, что случилось с молекулярным дублем?
– Не знаю. Может быть. Не знаю. Тут провал. Для того и нужно была каллотомия.
– Умышленная?
– Да. Может быть. Наверное, так Чтобы ты вернулся и не вернулся.
– Это мне уже говорили – Шапиро, и Грамер вроде бы тоже. Но не так уверенно.
– Потому что это игра Что-то знают, чего-то им недостает. Видно, и у них есть провал.
– Подожди. Почему я упал?
– Глупый. Из-за каллотомии. Сознание потерял. Как не упасть?
– А этот песок? Эта пыль? Откуда она взялась?
– Не знаю. Ничего не знаю.
Я надолго умолк. Уже совсем рассвело. Было около восьми утра. Но я не замечал ничего, погруженный в лихорадочные мысли. Лунный проект рухнул? Но среди его обломков не только продолжалось бессмысленное состязание и подкопы – в этих развалинах одновременно возникло такое, чего никто на Земле не программировал и не ожидал? И это нечто сокрушило теледубль Лакса? Или перехватило контроль над ним? Но я не помнил этого – очевидно, не мог запомнить из-за каллотомии. И теперь вопрос стоял так: либо перехваченный теледубль заманил меня на Луну с враждебными намерениями, либо с какими-то иными. С враждебными? Чтобы лишить меня памяти? Какая ему от этого выгода? Вроде бы никакой. Может, он хотел что-то мне отдать. Если ему надо было что-нибудь сообщить, моя посадка была бы излишней. Допустим, он передал мне эту пыль. Тогда что-то – или кто-то, – не желая, чтобы операция удалась, рассек мой мозг. Предположим, так оно и было. Тогда то, что управляло дисперсантом, спасло меня? Но только ли в этом было дело, чтобы спасти Ийона Тихого? Вряд ли. Нужно было, чтобы информация попала на Землю. А информацией как раз и была та мелкая, тяжелая пыль. Хотя нет, она не могла быть исключительно информацией. Она была материальна. Я должен был привезти ее с собой. Так. Теперь собранная мною часть головоломки позволяла догадываться о целом. Но только догадываться. И я как можно быстрее пересказал эту гипотезу своей второй половине.
– Может быть, – ответила она наконец. – У них есть пыль. Но им этого мало.
– И оттого все эти нападения, спасения, уговоры, визиты, кошмары?
– Похоже, так. Чтобы ты согласился на обследование. То есть выдал меня.
– Но они ничего не узнают, если ты знаешь не больше, чем говоришь.
– Скорее всего, не узнают.
– Но если там возникло нечто настолько могущественное, что смогло овладеть молекулярным теледублем, оно могло и напрямую связаться с Землей? С Агентством, с базой, с кем угодно. И уж во всяком случае, с теми, кого Агентство послало после моего возвращения.
– Не знаю. Где высаживались те, новые?
– Мне неизвестно. В любом случае, похоже, что противоположные интересы существуют и здесь, и там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62