- Это, пожалуй, слишком сильно сказано, - ответил Барнс. Он положил
руки на колени. - Я казался им в высшей степени отталкивающим и благодаря
этому привлекал. Я был воплощением невозможного, чем-то запретным, чем-то,
что противоречит миру, понимаемому как естественный порядок вещей, и ужас
их выражался не только в желании бежать, но и в жажде самоуничтожения.
Если даже никто из них не признался себе в этом открыто, я могу сделать
это за них: в их глазах я представлял собой бунт против покорности
биологическим законам. Ибо я был воплощением бунта против Природы, я был
существом, в котором биологически рациональная, а значит, корыстная связь
эмоций с функцией продолжения рода была разорвана. Уничтожена.
Он быстро взглянул на Пиркса.
- Вы думаете, что это философия кастрата? Нет - поскольку я не был
искалечен; таким образом, я не являюсь существом низшего порядка, я только
существо, отличающееся от вас. Существо, любовь которого всегда будет - во
всяком случае может быть - такой же бескорыстной, такой же ни на что не
пригодной, как смерть; и потому эта любовь вместо ценного оружия
становится ценностью в себе. Ценностью, разумеется, с отрицательным знаком
- как дьявол. Почему так случилось? Меня создали мужчины, и им легче было
сконструировать потенциального соперника, чем потенциальный объект
страсти. А как вы думаете?.. Я прав?
- Не знаю, - сказал Пиркс. Он не смотрел на Барнса; он не мог на него
смотреть. - Не знаю. Конструкцию определяли различные факторы - пожалуй,
экономические прежде всего.
- Наверное, - согласился Барнс. - Но и те, о которых я говорил, тоже
сыграли свою роль. Только все это, командор, - одна великая ошибка. Я
говорил о том, что люди чувствуют по отношению ко мне, но ведь они лишь
создают еще одну мифологию, мифологию нелинейника, потому что я никакой не
дьявол - надеюсь, это понятно - и не являюсь также потенциальным
эротическим соперником, что, может быть, несколько менее понятно. Я
выгляжу, как мужчина, и говорю, как мужчина. И психически я, наверное, в
какой-то степени мужчина, но именно в какой-то степени... Впрочем, это уже
не имеет почти никакого отношения к делу, по которому я пришел.
- Ну, неизвестно, неизвестно, - бросил Пиркс. Он смотрел на свои
переплетенные пальцы. - Говорите дальше...
- Если вы желаете... Но я буду говорить только от собственного имени.
Я ничего не знаю о других. Я как личность возникал в два этапа: в ходе
предварительного программирования и в ходе обучения. Человек ведь тоже так
возникает, но первый из этих факторов играет для него меньшую роль, потому
что он появляется на свет едва оформившимся, я же физически сразу был
таким, как сейчас, и мне не пришлось учиться так долго, как ребенку. Но
из-за того, что я не знал ни детства, ни юности, а был мультистатом,
которого сначала загрузили массой предпрограмм, а потом до бесконечности
тренировали и пичкали множеством информации, - из-за этого я стал более
однородным, чем любой из вас. Ведь каждый человек - это ходячая
геологическая формация, прошедшая через тысячу раскаленных эпох и еще
через тысячу - ледниковых, когда слои оседали на слои... Сначала тот,
конечный, ибо первый и потому ни с чем несравнимый мир ребенка до
знакомства с языком - мир, который позже гибнет, поглощенный стихией речи,
но все же таится где-то на дне. Это вторжение красок, форм и запахов в
мозг, вторжение через органы чувств, открывшихся сразу после рождения... и
лишь потом начинается разделение на мир и не-мир, то есть на "не-я" и "я".
Ну а потом - это половодье гормонов, эти противоречивые, на разных уровнях
программы влечений и убеждений... История формирования человека - это
история сражений мозга с самим собой. Я не знал всех этих безумств и
разочарований, я не проходил этих этапов, и потому во мне нет ни малейшего
следа детства. Я способен растрогаться и, наверное, мог бы даже убить - но
не из любви. Слова в моих устах звучат так же, как в ваших, но для меня
они означают нечто иное.
- Это значит, что вы не способны любить? - спросил Пиркс. Он
продолжал смотреть на свои руки. - Но откуда у вас такая уверенность?
Этого никто не знает до поры до времени...
- Этого я не хотел сказать. Может быть, я и способен. Но эта любовь
была бы совершенно не такой, как у вас. В сущности, ваш мир вызывает у
меня только удивление и насмешку. Происходит это, я думаю, потому, что
главная черта вашего мира, которая всюду бросается мне в глаза, - это его
условность. Это относится, не только к форме машин или к вашим обычаям, но
и к вашему телесному облику, который послужил моделью для моего. Я вижу,
что все могло бы выглядеть иначе, могло быть построено иначе и иначе
действовать - и не было бы от этого ни лучше, ни хуже, чем то, что есть.
Для вас мир прежде всего просто существует, и существует как единственная
возможность, а для меня, с тех пор как я вообще начал мыслить, мир был
смешон. Ваш мир - мир городов, театров, улиц, семейной жизни, биржи,
любовных трагедий и кинозвезд. Хотите услышать мое излюбленное определение
человека? Это существо, которое охотнее всего рассуждает о том, в чем
меньше всего разбирается. Древность, считаете вы, характеризуется
вездесущностью мифологии, а современная цивилизация - ее отсутствием? А
откуда же берутся ваши самые фундаментальные понятия? Ваши философские и
религиозные взгляды - следствие вашей биологической конструкции; ведь люди
смертны, а они хотят в каждом поколении узнать все, понять все, объединить
все, и из этого противоречия возникает метафизика - как мост, соединяющий
возможное с невозможным. А наука? Это прежде всего капитуляция. Обычно
подчеркивают ее успехи, но они приходят не сразу и все равно не покрывают
громадных потерь. Ведь наука - это согласие на бренность и ничтожество
индивидуума, который и возникает-то в результате статистической игры
сперматозоидов, борющихся за первенство в оплодотворении яйца. Это
согласие на бренность, на необратимость, на отсутствие возмездия и высшей
справедливости и предельного познания, предельного понимания всего сущего,
- и такое согласие могло бы быть даже героическим, когда б не то, что сами
творцы науки так часто не отдают отчета в том, что они действительно
творят! Выбирая между страхом и насмешкой, я выбрал насмешку, потому что
на это меня хватало.
- Вы ненавидите тех, кто вас создал, правда? - тихо спросил Пиркс.
- Вы ошибаетесь. Я считаю, что любое бытие, даже самое ограниченное,
лучше небытия. Они, эти, мои создатели, конечно, многого не могли
предвидеть, но я им благодарен - даже больше, чем за интеллект, - за то,
что они не наделили меня центром удовольствия. У вас в мозгу есть такой
центр, вы знаете?
- Я где-то читал об этом.
- У меня его, видимо, нет, поэтому я не уподоблюсь безногому, который
хочет только одного - ходить... Только ходить, потому что это невозможно.
- Все остальные смешны, так, что ли? - подсказал Пиркс. - А вы сами?
- О, я тоже. Только на другой манер. Каждый из вас, раз уж он
существует, имеет тело, которое имеет, и все, а я мог бы, например,
выглядеть, как холодильник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23