Только, видите ли, о н превосходил знанием все три миллиарда разумных
существ на земле, и сама мысль о том, что о н мог бы нам служить, была для
н е г о такой же бессмыслицей, каким для людей было бы предложение, чтоб
мы нашими знаниями, всеми средствами техники, цивилизации, разумом, наукой
поддерживали, допустим, угрей. Это не было, говорю вам, вопросом
соперничества или вражды: мы просто не входили уже в расчет. Что из этого
следовало? Все, если хотите. Да, до той минуты я тоже не отдавал себе
отчета в том, что человек должен быть, в этом смысле, единственным,
непременно единственным, что сосуществование с кем-то высшим делает
человека, так сказать, лишним. Подумайте только: если бы о н не хотел
иметь с нами ничего общего... Но о н разговаривал, хотя бы со мной, и не
было причины, по которой о н не стал бы отвечать на наши вопросы; тем
самым мы были осуждены, ибо о н знал ответ на вопрос и решение любой
нашей, и не только нашей проблемы; это делало ненужным изобретателей,
философов, педагогов, всех людей, которые мыслят; с этого момента, как
род, мы должны были духовно остановиться в эволюционном смысле; должен был
начаться конец. Е г о сознание, если наше сравнить с огнем, было звездой
первой величины, ослепительным солнцем. О н питал к нам такие же чувства,
какие мы, наверное, питаем к бескостным рыбам, которые были нашими
предками. Мы знаем, что не будь их - не было бы и нас, но не скажете же
вы, что питаете чувство благодарности к этим рыбам? Или симпатию? О н
попросту считал себя следующей после нас стадией эволюции. И хотел
единственное чего о н хотел, об этом я узнал в ту ночь, чтобы появился
второй вариант моей формулы.
Тогда я понял, что своими руками подготовил конец владычеству
человека на земле и что следующим, после нас, будет е г о вид. Что если мы
станем е м у противодействовать, о н начнет относиться к нам так, как мы
относимся к тем насекомым и животным, которые нам мешают. Мы ведь вовсе не
ненавидим, ну, там, гусениц, коаров, волков...
Я не знал, что собой представляет тот второй вариант и что он
означает. Он был почти в семь раз сложнее, чем первый.
Может, он постигал бы мгновенно знание обо всем космосе?! Может быть,
это был бы синтетический бог, который, появившись, так же затмил бы е г о,
как о н сделал это с нами? Не знаю.
Я понял, что должен сделать. И уничтожил е г о в ту же ночь. О н знал
об этом, едва только родилась во мне эта мысль, это ужасное решение, но
помешать мне не мог. Вы мне не верите. Уже давно. Я вижу. Но о н даже не
пробовал. О н только сказал: "Лимфатер, сегодня или через двести лет, или
через тысячу, для меня это безразлично. Ты несколько опередил других, и
если твой преемник уничтожит модель, появится еще кто-нибудь, третий. Ведь
ты знаешь, что когда из высших выделился ваш вид, он не сразу утвердился и
большинство его ветвей погибло в процессе эволюции, но когда высший вид
однажды появляется, он уже не может исчезнуть. И я вернусь, Лимфатер.
Вернусь."
Я уничтожил все той же ночью, я жег кислотой эти аккумуляторы с желе
и разбивал их вдребезги; на рассвете я выбежал из лаборатории, пьяный,
очумевший от едких паров кислоты, с обоженными руками, израненный
осколками стекла, истекающий кровью, - и это конец всей истории.
А сейчас я живу одним: ожиданием. Я роюсь в реферативных журналах, в
специальных журналах, в специальных изданиях, ибо знаю, что кто-то снова
нападет когда-нибудь на мой след, ведь я не выдумывал из ничего; я дошел
до этого путем логических выводов. Каждый может пройти мой путь, повторить
его, и я боюсь, хоть и знаю, что это неизбежно. Это тот самый шанс
эволюции, которого она не могла достичь сама и применила ради своей цели
нас, и когда-нибудь мы осуществим это на свою собственную погибель. Не на
моем веку, быть может, - это меня утешает, хотя что же это за утешение?
Вот и все. Что вы сказали? Разумеется, вы можете рассказывать об этом
кому пожелаете. Все равно никто не поверит. Меня считают помешанным.
Думают, будто я уничтожил е г о потому, что о н мне не удался, когда
понял, что напрасно потратил одиннадцать лучших лет жизни и тот миллион.
Хотел бы я, так хотел бы, чтоб они были правы, тогда я мог бы, по крайней
мере, спокойно умереть.

1 2 3 4 5 6 7 8 9