Я спросил своего сопровождающего, как такое может получаться в благодатнейшем крае, но он только пожал плечами "я на рынок не хожу". Закономерный ответ!
Затем я зашел в столовую, которая именовалась ресторанам и съел (и заставил съесть моего спутника) "стандартный обед", который стоил рубль, по тем деньгам и времени года, отнють не дешево. Оказалось, что наш обед - весьма посредственное нарпитовское произведение. Снова вопрос и снова немое пожатие плечами. Я думаю, что мой спутник уже давно не был в обычной столовой в роли простого смертного.
Затем, к неудовольствию сопровождающего инструктора, пошел в городскую библиотеку - несколько чистеньких и уютных комнат. Заведующая - ушедшая недавно на пенсию учительница русского языка, из местных казачек - была интеллигентна, умна и не лишена чувства юмора. Разговор настроил меня на добрый лад. Почувствовав мой интерес, она мне долго рассказывала о своем житие - бытие, о крае и его традициях. А я, в это время думал - какие приятные люди живут в этих станицах. Как с ними легко иметь дело. Как они все понимают, знают и умеют. Как важно им не мешать! Не мешать и жить и работать.
Я распрощался и получил приглашение зайти еще и завтра: меня собирались напоить чаем. Дав обещание обязательно приехать, я уже совсем в добром настроении поехал к председателю колхоза.
В правлении его не было. Мой инструктор выразил неудовольствие: "его же предупредили, что я приеду!" Председатель был на полевом стане - еще киллометров 20 по бескрайней, уже убранной пустынной степи. Неожиданно мы очутились в совершенно удивительном месте. Небольшой хуторок в глубокой балке, журчащий ручеек наполняющий ставок, а кругом яблоневый сад - я подумал: "а как же здесь хорошо в апреле или мае?" Впрочем, хорошо было и в августе.
Председатель, оказался моим ровесником и, увидев среди моих колодок ленинградскую медаль сразу же настроился благожелательно к заезжему гостю. И, для начала завел военный разговор. Оказалось, что мы с ним в одно и тоже время были на станция Хвойная, что на Волховском фронте. Только тогда я был старшим лейтенантом, а председатель старшим сержантом. 3-5 минут общих воспоминаний и наш хозяин перешел со мной на "ТЫ" и я стал для него просто любопытствующим Николаичем. Имя Никита ему, что-то не понравилось.
Председатель повел нас обедать. Это было не совсем лишнее после стандартного нарпитовского обеда. Свежайший борщ со сметаной, какое-то мясо на второе. На столе кувшин с молоком, арбуз на закуску. А хлеб - давно я не ел такого хлеба! Я рассказал моему председателю и о рынке, где торгуют кавказцы и о нарпитовском обеде... Он нахмурился:"Знаю, все знаю Николаич! Не мешали бы мне эти молодчики - он покосился на моего спутника - завалил бы всю станицу продуктами. И моим усатым гостям здесь и делать было бы нечего. И обеды в ресторане не из консервов бы делали. А знаешь, сколько я беру за обед, который ты сейчас съел? - он совсем оживился - не поверишь. Полтинник. И доход еще с него имею. Иногда до 20 копеек. А нарпит даже с его рублем прогорает!"
Вечером я долго сидел с главным агрономом. Тоже из казаков, лет пятидесяти. Кончил заочно сельхозинститут. Всю жизнь в поле. Меня интересовало как реализуются рекомендации ставропольских ученых. "А никак. По весне получаем из Ставрополя разнарядку - где и что и как...Тут не до самодеятельности. Даже вместе с учеными".
Утром, покидая наш гостеприимный хуторок, я застал отвратительную сцену. Мой спутник, тыкая орал на нашего агронома. А пожилой человек стоял перед ним на вытяжку и оправдываясь говорил:"Вы не волнуйтесь Николай Степанович, все будет в ажуре.."
Когда мы сели в машину и поднялись из балки на степные просторы, я не выдержал и устроил моему спутнику разнос. "Николай Степанович! Ну как Вы так можете?. Вы же ему в сыновья годитесь. Какое Вы имеете право говорить ему "ТЫ"? Откуда такая грубость? Да и понимает он все в сто раз лучше чем Вы". Мой спутник явно обиделся. Но говорить резко побаивался. Вроде бы гость от Горбачева, да и с нашим первым обедает вместе. Но насупившись он мне сказал фразу, которая была хуже любого крика:" Вы же их не знаете, дай им только волю. Они такое..." Что "такое" я уже не слушал. И до самого Ставрополя угрюмо молчал погрузившись в собственные мысли.
Через месяц или через два, А.А.Никонова и меня пригласил к себе М.С.Горбачев. Он был тогда секретарем ЦК по сельскому хозяйству, т.е. ведал в те времена всем сельским хозяйством страны. Александр Александрович уже был тогда избран президентом ВАСХНИЛ,а. Разговор шел о Ставрополье, о взаимодействии Большой Академии со ставропольским сельхозинститутом, в частности. Обстановка была рабочая и более чем доброжелательная. Михаил Сергеевич интересовался успехами института, проявлял понимание многих деталей - обсуждение шло легко и деловито.
Но в конце произошел сбой. Михаил Сергеевич меня спросил о моем общем впечатлении о состоянии дел в Ставрополье, о том как используются результаты работ института, как они внедряются в практику. Успокоенный мирным деловым тоном разговора я сказао то, о чем думал последнее время. "Край на подъеме. Это очевидно. Там много дельных и знающих людей. Но есть одна беда - аппарат крайкома: вмешивается когда не надо и во что не надо!" И начал приводить примеры.
По ходу моего рассказа, Горбачев все больше и больше мрачнел. И неожиданно, лаконичной репликой прервал мой рассказ; "Аппарат, это гораздо сложнее чем Вы думаете". Никакого обычного монолога. Сухое расставание без каких либо пожеланий на прощание. Хозяин кабинета был явно рассержен. Только позднее я понял свою бестактность - нельзя прикасаться к святая святых.
В системе власти и, прежде всего партийной власти, существовали определенные неписанные правила игры, обязательные для всех и для рядового инструктора, и для секретаря ЦК и, как потом мы поняли, и для генсека, тоже. Все они были в системе и все держались на одностороннем "ТЫ", в частности. Именно аппарату принадлежало все, он был истинным владетелем собственности. Но каждому было отпущено только то, что было ему положено, и отдыха, и продовольствия, и других жизненных благ, ну и конечно, обращения "ТЫ" со всеми, стоящими ниже, чем ты в партийной иерерхии. И категорический запрет обсуждать что-либо, относящиеся к этим прерогативам, с кем либо из нас, стоящих вне системы, вне номенклатурного аппарата и даже со своими коллегами, стоящими на нижних ступеньках. То, что происходило за зелеными заборами, то о чем говорили там, что ели и что пили нас не касалось. Это была тайна, которая охранялась куда строже, чем все военные секреты вместе взятые.
И мой инструктор безобразничал в колхозах, орал на пожилых людей не потому, что это требовало дело, не потому, что они допустили те или иные огрехи, а для того, чтобы люди каждодневно, ежечастно чувствовали, кто есть настоящий хозяин на этой земле. Если бы они потеряли, хоть одну из ниточек, которыми был связан Гуливер, то они потеряли бы все. Я думаю, что Горбачев, лучше чем кто либо понимал эти правила игры. Сейчас я уже знаю, что эти правила игры сложились постепенно, сами собой. Что они даже противоречили интересам партии и ее власти, что следование им вело саму партию к гибели. Но сделать никто ничего не мог, даже если и понимал трагизм положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103