- Казалось, что Айрин смешно. Какой-то русский черный юмор, как будто она соскользнула в сточную канаву и была этому рада - по крайней мере понимала, где она находится. - Я знала, что когда-нибудь встречу янки-цыгана. Гангстер американской мафии!
- Я - один. Цыгане и мафия - у них семьи, таборы.
- Меня сегодня ограбили, а теперь я с гангстером.
- Ты это говоришь, как будто тебя это радует.
- Я нашла что-то настоящее. Наконец-то - настоящая Америка.
- Айрин, это - пустыня.
Айрин смотрит в окно:
- Да.
- Нью-Мексико - это не только пустыня. Тебе надо побывать в Калифорнии. Или в Орегоне.
- Америка - вся, как пустыня, Джим. Не во что упереться. Когда тебе не во что упереться, не чувствуешь давления - это как будто вообще ничего нет. Ты можешь кричать и говорить все, абсолютно все - и никто даже не настучит. Это… как будто нет воздуха. Как в космосе.
- Какая вообще жизнь там, в России? Действительно так сильно отличается?
Айрин отвечает спокойным, ровным голосом:
- Джим, там в сотни раз хуже, чем американцы могут себе представить.
- Я был во Вьетнаме. Я много чего повидал.
- Вы все здесь - невинные дети. Младенцы. Америка против России - как испорченный ребенок в нарядном костюмчике против старого бандита с дубиной.
Голос ее становится сдавленным.
- Ты их так сильно ненавидишь?
- Они ненавидят вас. В один прекрасный день они раздавят вас, если смогут. Они ненавидят все свободное, все, что не принадлежит им.
- А как же Горбачев? С которым они подписывали договор? По TV говорят, что он - другой.
- Не может быть. Если бы он был другим - он никогда не стал бы начальником.
- Может, он всех обманул? А они были слишком тупы, чтобы заметить?
Айрин коротко смеется.
- Но ты же обманула их? - настаивает Джим. - Ты же вырвалась!
- Да, мы вырвались. А что хорошего? Мой муж мертв. Он хотел сражаться за свободу, помочь американцам оставаться свободными. Поэтому мы отправились в Лос-Аламос.
- Да? Почему?
- Звездные Войны. Космический щит.
Джим заходится нервным смехом:
- Айрин, только не говори, что ты веришь в эту чушь! Ей-Богу, эта хреновина не взлетит и через тысячу лет.
- Американцы были на Луне! Американцы могут изобрести все!
Ранние зимние сумерки скрыли горизонт. Джим включает фары.
- Похоже, что вы не угадали, да?
- Разработчики «Звездных Войн» не верили моему мужу. Они думали, что он марксист, прислан шпионить, как Клаус Фукс. Ему не дали никакой работы, вообще никакой! Он был готов подметать, убирать - все, что угодно. Он был идеалистом.
- Тогда он пошел не в ту контору. «Звездные Войны» - это просто способ для правительства перебросить наши деньги в Bell Labs, TRW, General Dynamics - всей этой шайке толстомордых с сигарами.
- Русские боятся Космического Щита. Они знают, что это сделает их дурацкие ракеты бесполезными.
- Послушай, я служил в американской армии. Я чинил такие вещи, понимаешь? Вертолеты с восьмидесятидолларовыми болтами, которые любой кретин может купить на углу за десять центов - все это просто перевод денег.
- Америка - богатая и свободная, - протестует Айрин. - Вьетнам - концентрационный лагерь!
- Мда? Тогда как получилось, что нам там надавали по заднице?
- Крестьянам промыли мозги марксистской ложью.
Джим вытирает нос.
- Знаешь, Айрин, с тобой не очень легко общаться.
- Мне это говорили и раньше, в Магнитогорске. Правда горька, да?
- Попробуй - узнаешь, - бормочет Джим.
Она не реагирует. Миля за милей проходят в тишине, но не в напряженной тишине а в спокойном, почти уютном молчании.
Ему это нравится. Нравится, что в соседнем кресле сидит сбежавшая русская вдова со странностями. Она как-то попадает в его настроение. Все события складываются во что-то, напоминающее авантюру.
Ему нравится, что она молчит после того, как все сказала. Он сам не любитель трепаться. Прошло немало времени с тех пор, как он действительно говорил с кем-нибудь. Случайные попутчики - но и они нынче стали другими.
Нет больше улыбающихся хипов, угощающих косячком случайных друзей. Теперь почти все, кого он подбирал - бедняги, ищущие работу, с усталыми голодными глазами и грустной историей, длинной, как шоссе.
Постепенно темнеет, мир теряет грани, сворачивается в конусы света от фар. Джим чувствует уют. Он любит ехать ночью, в белой блестящей воронке.
Это его место, здесь мир легко проплывает мимо под монотонное шуршание шин.
Он любит быстро ездить по темным дорогам. Никогда не видно далеко вперед, но каким-то чудом впереди всегда оказывается шоссе. Для Джима всегда было чудом то, что ночная лента асфальта никогда не кончается внезапно - и все, как когда кончается кассета. Дорога никогда его не подводила.
Джим протягивает руку, вставляет в магнитофон первую попавшуюся кассету. «Sweethearts of the Rodeo». Джим видел их однажды по Country Music Television, в отеле в Таксоне. Это сестры. Пара очень симпатичных девиц.
За последние месяцы он прокрутил эту кассету не меньше пары сотен раз, и теперь он не слышал музыку - но она как бы окружала его, как дым.
- У тебя есть джаз?
- Что? Например?
- Дюк Эллингтон. Дэйв Брубек. Брубек - великий артист.
- Я могу слушать почти все. Однако джаза нет. Можно купить где-нибудь, в Эль-Пасо.
- Я не могу разобрать, что эти женщины поют.
- Айрин, это не надо понимать. Просто впитывай их.
Они проезжают ровный, пыльный городок под названием Эспаньола. Неоновые вывески над закусочными и заправками. Джим нашел поворот на 76 шоссе на юг.
- Я думаю, мы заночуем в Санта-Фе. Тебя это устраивает?
- Согласна.
- Знаешь там дешевые отели?
- Нет. Я никогда не была там.
- Почему? Это же недалеко.
Она пожимает плечами:
- Я никогда много не путешествовала. В Советском Союзе с внутренним паспортом много проблем. И у меня никогда не было машины, и я не умею водить.
- Не умеешь водить? - Джим барабанит пальцами по рулю. - А чем ты занимаешься?
- Читаю книги. Солженицын, Пастернак, Аксенов, Исаак Бабель…
- Звучит угрожающе.
- Я много узнала про советскую ложь, которой нас пичкали всю жизнь. Не так просто узнавать правду. Я сидела и думала, пыталась понять. На это уходит много времени.
- Да, у тебя такой вид. - Джим чувствует к ней острую жалость. Сидит в убогой квартире, читает книги. - У тебя есть тут друзья? Родственники?
Айрин качает головой:
- Нет, Джим, нет друзей. А у тебя?
Джим заерзал в кресле, откинулся:
- Ну, я же путешествую…
- Джим, у тебя одинокое лицо.
- Наверное, мне пора побриться.
- У тебя есть жена, дети?
- Нет. Не люблю быть привязанным. Я люблю свободу. Перемещаться, смотреть вокруг…
Айрин вглядывается через стекло в летящие световые конусы.
- Да, - произносит наконец. - Очень красиво.
Они останавливаются размяться в национальном парке к северу от Санта-Фе. Джим вдруг начал беспокоиться о том, что кто-то мог сообщить в полицию о стрельбе; возможно, кто-то запомнил номер фургона. Он открывает потайной ящичек в задней панели, просит Айрин вынуть новые номерные знаки.
Айрин выбирает колорадские номера, которые Джим снял в свое время с грузовика в Боулдере. Разумеется, он изменил номер - перебил восьмерки на нули, потрескавшиеся места подкрасил краской из набора авиамоделистов.
Все запасные номера были переделаны. У Джима в запасе их было всегда не меньше десятка. Он достиг мастерства в такой переделке, сделал из нее своего рода искусство. Помогает от скуки.
Джим электрической отверткой отвинчивает старые номера, вешает новые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
- Я - один. Цыгане и мафия - у них семьи, таборы.
- Меня сегодня ограбили, а теперь я с гангстером.
- Ты это говоришь, как будто тебя это радует.
- Я нашла что-то настоящее. Наконец-то - настоящая Америка.
- Айрин, это - пустыня.
Айрин смотрит в окно:
- Да.
- Нью-Мексико - это не только пустыня. Тебе надо побывать в Калифорнии. Или в Орегоне.
- Америка - вся, как пустыня, Джим. Не во что упереться. Когда тебе не во что упереться, не чувствуешь давления - это как будто вообще ничего нет. Ты можешь кричать и говорить все, абсолютно все - и никто даже не настучит. Это… как будто нет воздуха. Как в космосе.
- Какая вообще жизнь там, в России? Действительно так сильно отличается?
Айрин отвечает спокойным, ровным голосом:
- Джим, там в сотни раз хуже, чем американцы могут себе представить.
- Я был во Вьетнаме. Я много чего повидал.
- Вы все здесь - невинные дети. Младенцы. Америка против России - как испорченный ребенок в нарядном костюмчике против старого бандита с дубиной.
Голос ее становится сдавленным.
- Ты их так сильно ненавидишь?
- Они ненавидят вас. В один прекрасный день они раздавят вас, если смогут. Они ненавидят все свободное, все, что не принадлежит им.
- А как же Горбачев? С которым они подписывали договор? По TV говорят, что он - другой.
- Не может быть. Если бы он был другим - он никогда не стал бы начальником.
- Может, он всех обманул? А они были слишком тупы, чтобы заметить?
Айрин коротко смеется.
- Но ты же обманула их? - настаивает Джим. - Ты же вырвалась!
- Да, мы вырвались. А что хорошего? Мой муж мертв. Он хотел сражаться за свободу, помочь американцам оставаться свободными. Поэтому мы отправились в Лос-Аламос.
- Да? Почему?
- Звездные Войны. Космический щит.
Джим заходится нервным смехом:
- Айрин, только не говори, что ты веришь в эту чушь! Ей-Богу, эта хреновина не взлетит и через тысячу лет.
- Американцы были на Луне! Американцы могут изобрести все!
Ранние зимние сумерки скрыли горизонт. Джим включает фары.
- Похоже, что вы не угадали, да?
- Разработчики «Звездных Войн» не верили моему мужу. Они думали, что он марксист, прислан шпионить, как Клаус Фукс. Ему не дали никакой работы, вообще никакой! Он был готов подметать, убирать - все, что угодно. Он был идеалистом.
- Тогда он пошел не в ту контору. «Звездные Войны» - это просто способ для правительства перебросить наши деньги в Bell Labs, TRW, General Dynamics - всей этой шайке толстомордых с сигарами.
- Русские боятся Космического Щита. Они знают, что это сделает их дурацкие ракеты бесполезными.
- Послушай, я служил в американской армии. Я чинил такие вещи, понимаешь? Вертолеты с восьмидесятидолларовыми болтами, которые любой кретин может купить на углу за десять центов - все это просто перевод денег.
- Америка - богатая и свободная, - протестует Айрин. - Вьетнам - концентрационный лагерь!
- Мда? Тогда как получилось, что нам там надавали по заднице?
- Крестьянам промыли мозги марксистской ложью.
Джим вытирает нос.
- Знаешь, Айрин, с тобой не очень легко общаться.
- Мне это говорили и раньше, в Магнитогорске. Правда горька, да?
- Попробуй - узнаешь, - бормочет Джим.
Она не реагирует. Миля за милей проходят в тишине, но не в напряженной тишине а в спокойном, почти уютном молчании.
Ему это нравится. Нравится, что в соседнем кресле сидит сбежавшая русская вдова со странностями. Она как-то попадает в его настроение. Все события складываются во что-то, напоминающее авантюру.
Ему нравится, что она молчит после того, как все сказала. Он сам не любитель трепаться. Прошло немало времени с тех пор, как он действительно говорил с кем-нибудь. Случайные попутчики - но и они нынче стали другими.
Нет больше улыбающихся хипов, угощающих косячком случайных друзей. Теперь почти все, кого он подбирал - бедняги, ищущие работу, с усталыми голодными глазами и грустной историей, длинной, как шоссе.
Постепенно темнеет, мир теряет грани, сворачивается в конусы света от фар. Джим чувствует уют. Он любит ехать ночью, в белой блестящей воронке.
Это его место, здесь мир легко проплывает мимо под монотонное шуршание шин.
Он любит быстро ездить по темным дорогам. Никогда не видно далеко вперед, но каким-то чудом впереди всегда оказывается шоссе. Для Джима всегда было чудом то, что ночная лента асфальта никогда не кончается внезапно - и все, как когда кончается кассета. Дорога никогда его не подводила.
Джим протягивает руку, вставляет в магнитофон первую попавшуюся кассету. «Sweethearts of the Rodeo». Джим видел их однажды по Country Music Television, в отеле в Таксоне. Это сестры. Пара очень симпатичных девиц.
За последние месяцы он прокрутил эту кассету не меньше пары сотен раз, и теперь он не слышал музыку - но она как бы окружала его, как дым.
- У тебя есть джаз?
- Что? Например?
- Дюк Эллингтон. Дэйв Брубек. Брубек - великий артист.
- Я могу слушать почти все. Однако джаза нет. Можно купить где-нибудь, в Эль-Пасо.
- Я не могу разобрать, что эти женщины поют.
- Айрин, это не надо понимать. Просто впитывай их.
Они проезжают ровный, пыльный городок под названием Эспаньола. Неоновые вывески над закусочными и заправками. Джим нашел поворот на 76 шоссе на юг.
- Я думаю, мы заночуем в Санта-Фе. Тебя это устраивает?
- Согласна.
- Знаешь там дешевые отели?
- Нет. Я никогда не была там.
- Почему? Это же недалеко.
Она пожимает плечами:
- Я никогда много не путешествовала. В Советском Союзе с внутренним паспортом много проблем. И у меня никогда не было машины, и я не умею водить.
- Не умеешь водить? - Джим барабанит пальцами по рулю. - А чем ты занимаешься?
- Читаю книги. Солженицын, Пастернак, Аксенов, Исаак Бабель…
- Звучит угрожающе.
- Я много узнала про советскую ложь, которой нас пичкали всю жизнь. Не так просто узнавать правду. Я сидела и думала, пыталась понять. На это уходит много времени.
- Да, у тебя такой вид. - Джим чувствует к ней острую жалость. Сидит в убогой квартире, читает книги. - У тебя есть тут друзья? Родственники?
Айрин качает головой:
- Нет, Джим, нет друзей. А у тебя?
Джим заерзал в кресле, откинулся:
- Ну, я же путешествую…
- Джим, у тебя одинокое лицо.
- Наверное, мне пора побриться.
- У тебя есть жена, дети?
- Нет. Не люблю быть привязанным. Я люблю свободу. Перемещаться, смотреть вокруг…
Айрин вглядывается через стекло в летящие световые конусы.
- Да, - произносит наконец. - Очень красиво.
Они останавливаются размяться в национальном парке к северу от Санта-Фе. Джим вдруг начал беспокоиться о том, что кто-то мог сообщить в полицию о стрельбе; возможно, кто-то запомнил номер фургона. Он открывает потайной ящичек в задней панели, просит Айрин вынуть новые номерные знаки.
Айрин выбирает колорадские номера, которые Джим снял в свое время с грузовика в Боулдере. Разумеется, он изменил номер - перебил восьмерки на нули, потрескавшиеся места подкрасил краской из набора авиамоделистов.
Все запасные номера были переделаны. У Джима в запасе их было всегда не меньше десятка. Он достиг мастерства в такой переделке, сделал из нее своего рода искусство. Помогает от скуки.
Джим электрической отверткой отвинчивает старые номера, вешает новые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9