В эту минуту к нам присоединились Скауль и Садуко, оба сильно возбужденные.
Оказалось., что Скауль видел, как буйволы вошли в камыши, и предполагал, что их должно быть двести или триста штук. Садуко исследовал проход, по которому они прошли, и заявил, что он так узок, что мы можем убить любое количество при их попытке выйти из болота.
187
– Я понимаю, – сказал я. – Но, по моему мнению, лучше дать им возможность уйти. Только четверо из нас, считая Умбези, вооружены ружьями, а копья против буйволов не очень пригодны. Пусть уходят подобру-поздорову.
Умбези, думая о дешевом сыром материале для щитов, сильно запротестовал, и Садуко, для того ли, чтобы понравиться своему будущему тестю или просто из любви к охоте, к которой он чувствовал всегда страсть, поддержал его. Только Скауль, который в качестве готтентота был хитер и осторожен, принял мою сторону, указывая, что у нас мало пороха, а буйволы много едят свинца. Наконец Садуко сказал:
– Макумазан наш начальник. Мы должны повиноваться ему, хотя это и очень жалко. Но, без сомнения, он думает о своей безопасности, а потому ничего не поделаешь.
Слова Садуко задели меня за живое, так как совесть подсказала мне, что в них была доля правды.
– Я не думаю, чтобы нам удалось уложить больше восьми или десяти буйволов, а этого слишком мало для щитов, – сказал я, обращаясь к Умбези. – Иное дело, если бы стадо завязло в тине, но на это нельзя надеяться, так как болото очень сухое. Все равно, идемте и составим план действий. Нам нельзя терять времени, потому что, я думаю, буйволы двинутся раньше, чем солнце взойдет.
Полчаса спустя четверо из нас, вооруженные ружьями, заняли позиции по обе стороны крутой дороги, прорытой водой и ведущей вниз к болоту, и с нами же засело несколько людей Умбези. Сам Умбези встал рядом со мной – это был почетный пост, который он сам себе выбрал. По правде сказать, я и не противился этому, так как считал безопаснее для себя такое положение, чем если бы он стоял напротив меня: старое ружье могло выстрелить по собственному влечению и попасть в меня.
По-видимому, стадо буйволов улеглось в камышах; поэтому, заняв наши посты, мы предварительно послали троих туземцев-носильщиков к дальнему краю болота, дав им инструкцию разбудить зверей криками. Остальные зулусы – их было десять или двенадцать человек, вооруженных метательными копьями, – остались с нами.
Но что сделали эти туземцы? Вместо того, чтобы поднять шум, как им приказали, они, очевидно, боясь зайти в болото, где могли в любую минуту наткнуться на рога буйволов, подожгли сухие камыши в трех или четырех местах одновременно. Минуту или две спустя дальний край болота превратился в сплошное море пламени, из которого вырывались столбы белого густого дыма. Затем началось столпотворение.
Спавшие буйволы вскочили на ноги и после некоторых секунд нерешительности бросились по направлению к нам, рыча и мыча как безумные. Предвидя, что должно случиться, я быстро отскочил за большую глыбу, а Скауль, с быстротой кошки, вскарабкался на колючее дерево и, не обращая внимания на его шипы, уселся на верхушке в гнездо ягнятника. Зулусы с копьями рассыпались в разные стороны искать прикрытия. Что сталось с Садуко, я не видел, но старик Умбези, обезумев от волнения, прыгнул на самую середину дороги, крича:
– Они идут!.. Они идут!.. Нападайте, буйволы, если хотите!.. Гроза Слонов ожидает вас!..
– Старый болван! – закричал я, но не мог продолжать дальше, потому что как раз в эту минуту первый буйвол, огромнейшее животное (вероятно, вожак стада), принял приглашение Умбези и уже бежал к нему с направленными против него рогами. Ружье Умбези выстрелило, а в следующий момент он сам взлетел кверху. Сквозь дым я увидел в воздухе его черное тело, а затем услышал, как оно с шумом упало на вершину скалы, за которой я прятался.
«Конец бедняге», – подумал я и в виде заупокойного поминания всадил буйволу, отправившему его на тот свет, порцию свинца в ребра в то время, как он пробегал мимо меня. После этого я больше не стрелял, так как подумал, что лучше не выдавать своего присутствия.
За всю свою охотничью жизнь я никогда не видел подобного тому, что произошло потом. Буйволы десятками выскакивали из болота, и каждый из них ревел и мычал на свой лад. Они столпились в узком проходе и, не находя выхода, прыгали друг другу на спины. Они визжали, лягались, ревели. Они с такой силой ударялись о скалу, за которой я лежал, что я чувствовал, как она трясется. Они сломали дерево, на котором засел Скауль, и выбросили бы его из гнезда ягнятника, если бы, к счастью, верхушка не зацепилась за другое, более устойчивое дерево. А вместе с буйволами на нас неслись облака едкого дыма, смешанного с частицами горящего камыша и порывами раскаленного воздуха.
Наконец все кончилось. За исключением нескольких телят, растоптанных во время бегства, все стадо ушло. Теперь, подобно римскому императору (мне кажется, это был император), я стал подсчитывать свои легионы.
– Умбези! – крикнул я, откашливаясь от удушливого дыма. – Ты умер?
– Да, да, Макумазан, – ответил с верхушки скалы грустный, задыхающийся голос, – я умер, совершенно умер. О! Зачем я вообразил себя охотником!.. Зачем я не остался в своем крале?..
– Уж этого я не знаю, старый дурень, – ответил я, карабкаясь на скалу, чтобы проститься с ним.
Скала кончалась острым ребром, похожим на конек крыши, и поперек этого конька, подобно кальсонам на веревке, висел Гроза Слонов.
– Куда он ранил тебя, Умбези? – спросил я, потому что из-за дыма не мог видеть его раны.
– Назади, Макумазан, назади, – простонал он. – Я повернулся, чтобы бежать, но было слишком поздно… Осмотри, что скверное животное мне наделало. Тебе легко будет взглянуть, потому что моя повязка содрана.
Я внимательно осмотрел внушительный зад Умбези, но не мог ничего обнаружить, кроме широкой полосы черной грязи. Тогда я догадался, в чем было дело. Буйвол не попал в него рогами. Он только ударил его своей грязной мордой, которая, будучи почти такой же ширины, как зад Умбези, и причинила ему лишь ссадины. Убедившись, что никакого серьезного ранения не было, я вышел из себя и угостил его таким звонким шлепком – его положение было очень удобное, – какого он не получал со времени своего детства.
– Вставай, идиот ты этакий! – закричал я. – И поищи остальных. Вот к чему привела твоя дурацкая мысль напасть на целое стадо буйволов. Вставай! Ждать мне здесь, что ли, пока я задохнусь!
– Неужели ты хочешь сказать, что у меня нет смертельной раны, Макумазан? – спросил он уже веселым тоном. – Я очень рад это слышать. Я хочу жить, чтобы заставить этих негодяев, которые подожгли камыши, пожалеть, что они родились на свет. А также я хочу покончить с этим буйволом. Я попал в него, Макумазан! Я попал в него!..
– Не знаю, попал ли ты в него, но знаю, что он попал в тебя, – ответил я, снимая его со скалы, а затем побежал к дереву, где в последний раз видел Скауля.
Здесь мне представилась другая картина. Скауль все еще сидел в гнезде ягнятника вместе с двумя наполовину оперившимися орлятами. Одного из них он, вероятно, придавил, и тот испускал жалобные крики. И он кричал не напрасно, так как его родители, принадлежавшие к той разновидности огромных орлов, которых буры называют ягнятниками, прилетели к нему на помощь и клювом и когтями расправлялись с непрошеным гостем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54