..
Медленно, с тем же видом: разочарования, проходит через комнату. Вслед за ней поднимается и Татьяна Андреевна.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Погоди, Лизочка, пойду уж и я с тобой умирать. Что ж одной-то девочке умирать!.. (Уходит.)
М е н т и к о в. Как жарко!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пойдемте в комнаты, там прохладнее.
М е н т и к о в. Сыграйте что-нибудь, Екатерина Ивановна… Грига.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сейчас?
М е н т и к о в. Мне хочется музыки.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Удивительно у вас все не вовремя, Аркадий Просперович.
М е н т и к о в. Да?
Молчание.
Я сегодня вечером уезжаю, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Это еще что?
М е н т и к о в. Мое присутствие, видимо, не совсем приятно вашей матушке, да и вы сами…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Оставайтесь.
М е н т и к о в. Катя!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Опять? Помните, что я вам сказала, Аркадий Просперович, и сейчас опять повторяю: если вы еще раз осмелитесь назвать меня Катя или чем-нибудь напомнить…
М е н т и к о в. Но ты мне принадлежала, Катя, ты была моей!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Если вы… если вы… Я вас ударю сейчас!
М е н т и к о в. Простите, не буду больше. Не думайте, Екатерина Ивановна, что я боюсь вашего удара… вы уже ударили меня однажды…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я рада, что вы это помните.
М е н т и к о в. Да, я помню. И поверьте, я не боюсь повторения, но моя любовь к вам бескорыстна, и только одного я хочу: день и ночь жертвовать собою для вашего счастья… Я останусь.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы мне напомнили? – сегодня с утра мне было спокойно, и я надела белое платье.
М е н т и к о в. Белое платье – эмблема чистоты: вы невинная жертва, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы напомнили мне… О, какая тоска… Я была несчастна, я была безумна, когда я отдалась вам. Какой вы ничтожный, – разве же вы не понимаете, что я от презрения отдалась вам, от этой горькой обиды… Он отравил меня. Меня он смел заподозрить, что я ваша любовница… ну, так вот, так пусть это будет правдой, так пусть я ваша любовница, – вы довольны?
М е н т и к о в. Поверьте, Екатерина Ивановна, голосу моего сердца: я никогда не забуду тех счастливых мгновений, которые вы мне дали.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А теперь он пишет, он ежедневно пишет. Вчера было опять письмо. Что я ему отвечу?
М е н т и к о в. Надо быть гордой, Екатерина Ивановна: он вас оскорбил, вы невинная жертва.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он хотел меня убить, это ужасно: он хотел меня убить. Я этого не могу понять и все спрашиваю себя, все спрашиваю себя: да неужели моя жизнь так вредна, или ненужна, или противна ему, что он хотел отнять ее – убить? Разве может быть так противна чья-нибудь жизнь? Ведь теперь я была бы мертвая… что это значит? И на днях ночью вдруг мне представилось, что я и есть мертвая, и это ощущение было так странно, что я не могу передать. Не страх, нет, а что-то… Куда вы, Аркадий Просперович? – сидите же…
М е н т и к о в. Я за пепельницей. Я вас слушаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он теперь называет себя подлецом и… но, Боже мой, что мне от его слов… И что такое подлость? Это тоже подлость, что я вам отдалась тогда, или нет?
М е н т и к о в. Вы были оскорблены и оклеветаны…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Молчите. Богу известно, как я была несчастна тогда, как самый последний человек, – и это он отдал меня вам…
М е н т и к о в. Кто он? Бог?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я не понимаю… Муж, конечно. Вдруг я почувствовала, что я должна сойтись с вами, и это было так ужасно – почему должна? Почему?.. Нет, подлость, подлость, подлость. Постойте, сидите неподвижно, я хочу вас рассмотреть.
М е н т и к о в. Мне неловко…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сидите же… (Молча и долго рассматривает неподвижного Ментикова, качает головой с выражением отчаяния, быстро отходит в сторону, поднимает, как для полета, обнажившиеся руки с короткими рукавами. Руки бессильно падают. Быстрым поворотом припадает плечом к стене, стоит молча, с опущенной скорбной головой.)
М е н т и к о в. Вы его любите?
Екатерина Ивановна качает головой в знак отрицания. Потом так же молча меняет знак на утвердительный.
Я вас не понимаю, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Не знаю.
М е н т и к о в. Но может быть?..
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Может быть. И от Алеши опять письмо получила: какой он хороший человек!.. Он как моя совесть, и я ему… Нет, ничего я ему не скажу. Куда вы?
М е н т и к о в. Я волнуюсь. Я хочу походить.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он пишет мне о матери, что она также теперь хочет моего возвращения. За что не любила меня эта женщина? – она добрая и любит всех, а ко мне относилась так дурно, всегда в чем-то подозревала… Ну, подумайте, разве я виновата, что я… красива, а Георгий всегда занят работой, и я всегда одна? Нет, нет, я не стану отвечать, я мертвая, я в гробу. На мне и белое платье оттого, что я в гробу. Вы не слушаете меня?
М е н т и к о в. Нет, я внимательно слушаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А отчего же вы вздыхаете?
Ментиков молчит и ходит.
Отчего вы вздыхаете?
М е н т и к о в (останавливаясь). Вы жестоки, Екатерина Ивановна… Пусть я ничтожество, как вы изволите говорить, пусть я маленький и скромный человек, но у меня большое сердце… и ведь я же люблю вас, Екатерина Ивановна…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я вам сказала…
М е н т и к о в. Позвольте, позвольте – разве я требую взаимности? Но нужно же пожалеть человека, который кроме… кроме любви и преданности… и уважения… Вот уже несколько месяцев я состою вашим поверенным, и, конечно, я горжусь этим, но, Екатерина Ивановна… ведь я же люблю вас, и каково мне ежедневно слышать о вашей любви к другому… Я не сплю ночей, Екатерина Ивановна, мое сердце буквально разрывается и… хоть бы какой-нибудь знак вашего внимания… Стоит мне заговорить о моих чувствах, вы кричите на меня, как на собаку, грозите меня… выгнать… Меня… (Садится к столу и плачет, положив руки на колени.)
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Аркадий Просперович… (Подходит ближе и смотрит.) Вы плачете? – Боже мой, какая гадость, он плачет. Перестаньте плакать! – вы слышите!
М е н т и к о в. Я слышу.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Перестаньте же!
М е н т и к о в. Я плачу… я плачу о нашем, о нашем бедном ребенке…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Мол… Молчите.
М е н т и к о в. Я и молчал, но, Катя… Екатерина Ивановна! Когда я услыхал, вы мне сказали, что хотите произвести ту ужасную операцию… в клиниках… и наш ребенок, наше невинное дитя… я всю ночь тогда не спал, я буквально волосы рвал от горя… Я буквально… был в отчаянии, а вы хотите, чтобы я не плакал, когда даже самое жестокое сердце…
В той же позе, прилегая плечом к стене, опустив голову, слушает его женщина и при последних словах – неслышно отделившись от стены – выходит медленными и точно слепыми шагами. Ментиков оглядывается один. Вздыхает, аккуратно вытирает глаза в квадрат сложенным платком и, вынув маленькое зеркальце, поправляет прическу. Вздыхает. По ступенькам из сада быстро взбегает Лиза, кричит.
Л и з а. Катя, Катечка! Где Катя? Алеша приехал. Ментиков, голубчик, ненаглядный, где Катя? Вы знаете, Алеша приехал, и, значит, дело идет на мировую. Какой Алеша красавец, и с ним какой-то, тоже красавец. Ментиков, вы это понимаете: значит, зимой я еду к ним, и никакая мама меня не удержит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Медленно, с тем же видом: разочарования, проходит через комнату. Вслед за ней поднимается и Татьяна Андреевна.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Погоди, Лизочка, пойду уж и я с тобой умирать. Что ж одной-то девочке умирать!.. (Уходит.)
М е н т и к о в. Как жарко!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пойдемте в комнаты, там прохладнее.
М е н т и к о в. Сыграйте что-нибудь, Екатерина Ивановна… Грига.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сейчас?
М е н т и к о в. Мне хочется музыки.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Удивительно у вас все не вовремя, Аркадий Просперович.
М е н т и к о в. Да?
Молчание.
Я сегодня вечером уезжаю, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Это еще что?
М е н т и к о в. Мое присутствие, видимо, не совсем приятно вашей матушке, да и вы сами…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Оставайтесь.
М е н т и к о в. Катя!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Опять? Помните, что я вам сказала, Аркадий Просперович, и сейчас опять повторяю: если вы еще раз осмелитесь назвать меня Катя или чем-нибудь напомнить…
М е н т и к о в. Но ты мне принадлежала, Катя, ты была моей!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Если вы… если вы… Я вас ударю сейчас!
М е н т и к о в. Простите, не буду больше. Не думайте, Екатерина Ивановна, что я боюсь вашего удара… вы уже ударили меня однажды…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я рада, что вы это помните.
М е н т и к о в. Да, я помню. И поверьте, я не боюсь повторения, но моя любовь к вам бескорыстна, и только одного я хочу: день и ночь жертвовать собою для вашего счастья… Я останусь.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы мне напомнили? – сегодня с утра мне было спокойно, и я надела белое платье.
М е н т и к о в. Белое платье – эмблема чистоты: вы невинная жертва, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы напомнили мне… О, какая тоска… Я была несчастна, я была безумна, когда я отдалась вам. Какой вы ничтожный, – разве же вы не понимаете, что я от презрения отдалась вам, от этой горькой обиды… Он отравил меня. Меня он смел заподозрить, что я ваша любовница… ну, так вот, так пусть это будет правдой, так пусть я ваша любовница, – вы довольны?
М е н т и к о в. Поверьте, Екатерина Ивановна, голосу моего сердца: я никогда не забуду тех счастливых мгновений, которые вы мне дали.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А теперь он пишет, он ежедневно пишет. Вчера было опять письмо. Что я ему отвечу?
М е н т и к о в. Надо быть гордой, Екатерина Ивановна: он вас оскорбил, вы невинная жертва.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он хотел меня убить, это ужасно: он хотел меня убить. Я этого не могу понять и все спрашиваю себя, все спрашиваю себя: да неужели моя жизнь так вредна, или ненужна, или противна ему, что он хотел отнять ее – убить? Разве может быть так противна чья-нибудь жизнь? Ведь теперь я была бы мертвая… что это значит? И на днях ночью вдруг мне представилось, что я и есть мертвая, и это ощущение было так странно, что я не могу передать. Не страх, нет, а что-то… Куда вы, Аркадий Просперович? – сидите же…
М е н т и к о в. Я за пепельницей. Я вас слушаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он теперь называет себя подлецом и… но, Боже мой, что мне от его слов… И что такое подлость? Это тоже подлость, что я вам отдалась тогда, или нет?
М е н т и к о в. Вы были оскорблены и оклеветаны…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Молчите. Богу известно, как я была несчастна тогда, как самый последний человек, – и это он отдал меня вам…
М е н т и к о в. Кто он? Бог?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я не понимаю… Муж, конечно. Вдруг я почувствовала, что я должна сойтись с вами, и это было так ужасно – почему должна? Почему?.. Нет, подлость, подлость, подлость. Постойте, сидите неподвижно, я хочу вас рассмотреть.
М е н т и к о в. Мне неловко…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сидите же… (Молча и долго рассматривает неподвижного Ментикова, качает головой с выражением отчаяния, быстро отходит в сторону, поднимает, как для полета, обнажившиеся руки с короткими рукавами. Руки бессильно падают. Быстрым поворотом припадает плечом к стене, стоит молча, с опущенной скорбной головой.)
М е н т и к о в. Вы его любите?
Екатерина Ивановна качает головой в знак отрицания. Потом так же молча меняет знак на утвердительный.
Я вас не понимаю, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Не знаю.
М е н т и к о в. Но может быть?..
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Может быть. И от Алеши опять письмо получила: какой он хороший человек!.. Он как моя совесть, и я ему… Нет, ничего я ему не скажу. Куда вы?
М е н т и к о в. Я волнуюсь. Я хочу походить.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он пишет мне о матери, что она также теперь хочет моего возвращения. За что не любила меня эта женщина? – она добрая и любит всех, а ко мне относилась так дурно, всегда в чем-то подозревала… Ну, подумайте, разве я виновата, что я… красива, а Георгий всегда занят работой, и я всегда одна? Нет, нет, я не стану отвечать, я мертвая, я в гробу. На мне и белое платье оттого, что я в гробу. Вы не слушаете меня?
М е н т и к о в. Нет, я внимательно слушаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А отчего же вы вздыхаете?
Ментиков молчит и ходит.
Отчего вы вздыхаете?
М е н т и к о в (останавливаясь). Вы жестоки, Екатерина Ивановна… Пусть я ничтожество, как вы изволите говорить, пусть я маленький и скромный человек, но у меня большое сердце… и ведь я же люблю вас, Екатерина Ивановна…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я вам сказала…
М е н т и к о в. Позвольте, позвольте – разве я требую взаимности? Но нужно же пожалеть человека, который кроме… кроме любви и преданности… и уважения… Вот уже несколько месяцев я состою вашим поверенным, и, конечно, я горжусь этим, но, Екатерина Ивановна… ведь я же люблю вас, и каково мне ежедневно слышать о вашей любви к другому… Я не сплю ночей, Екатерина Ивановна, мое сердце буквально разрывается и… хоть бы какой-нибудь знак вашего внимания… Стоит мне заговорить о моих чувствах, вы кричите на меня, как на собаку, грозите меня… выгнать… Меня… (Садится к столу и плачет, положив руки на колени.)
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Аркадий Просперович… (Подходит ближе и смотрит.) Вы плачете? – Боже мой, какая гадость, он плачет. Перестаньте плакать! – вы слышите!
М е н т и к о в. Я слышу.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Перестаньте же!
М е н т и к о в. Я плачу… я плачу о нашем, о нашем бедном ребенке…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Мол… Молчите.
М е н т и к о в. Я и молчал, но, Катя… Екатерина Ивановна! Когда я услыхал, вы мне сказали, что хотите произвести ту ужасную операцию… в клиниках… и наш ребенок, наше невинное дитя… я всю ночь тогда не спал, я буквально волосы рвал от горя… Я буквально… был в отчаянии, а вы хотите, чтобы я не плакал, когда даже самое жестокое сердце…
В той же позе, прилегая плечом к стене, опустив голову, слушает его женщина и при последних словах – неслышно отделившись от стены – выходит медленными и точно слепыми шагами. Ментиков оглядывается один. Вздыхает, аккуратно вытирает глаза в квадрат сложенным платком и, вынув маленькое зеркальце, поправляет прическу. Вздыхает. По ступенькам из сада быстро взбегает Лиза, кричит.
Л и з а. Катя, Катечка! Где Катя? Алеша приехал. Ментиков, голубчик, ненаглядный, где Катя? Вы знаете, Алеша приехал, и, значит, дело идет на мировую. Какой Алеша красавец, и с ним какой-то, тоже красавец. Ментиков, вы это понимаете: значит, зимой я еду к ним, и никакая мама меня не удержит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18