Е л е н а П е т р о в н а (пробуя его голову) . Тебе не лучше?
С т о р и ц ы н (осторожно отводя руку) . При чем же здесь голова! Что у меня – дизентерия, как у грудного младенца?
Е л е н а П е т р о в н а. Не волнуйся. Прокопий Евсеевич сказал, что прежде всего ты должен избегать волнений. Ах, Валентин, я так беспокоюсь! Ну, послушай меня, ну, поедем за границу, ты там отдохнешь, рассеешься. Будем ходить по музеям, слушать музыку…
С т о р и ц ы н. Нет. Мне надо работать, Лена.
Е л е н а П е т р о в н а. Тогда зачем же ты жалуешься?
С т о р и ц ы н. Я не жалуюсь, это тебе показалось.
Е л е н а П е т р о в н а. Тогда не надо жаловаться, если не хочешь лечиться! Ну, не волнуйся, не волнуйся, я уже давно привыкла все делать по-твоему. Но, если тебе лучше, то, быть может, ты выйдешь в столовую: Гавриил Гавриилыч очень беспокоится и хотел сам поговорить с тобой о твоем здоровье.
С т о р и ц ы н. Саввич? Нет, нет, пожалуйста, Лена: извинись и, вообще помягче, скажи, что я немного утомлен.
Е л е н а П е т р о в н а. И княжна пришла.
С т о р и ц ы н (медленно) . Людмила Павловна?
Е л е н а П е т р о в н а. Да, и непременно хочет видеть тебя. Я уже говорила ей, что ты не совсем здоров, но она такая назойливая…
С т о р и ц ы н. Назойливая?
Е л е н а П е т р о в н а. Не придирайся к словам, пожалуйста, у меня и так нервы расстроены. Если хочешь, я пришлю ее сюда, она тебя развлечет. О тех не беспокойся, они люди свои, и я им скажу, что это по делу. Я добрая, Валентинчик?
С т о р и ц ы н (целуя руку) . Но, пожалуйста, извинись, Лена, вообще помягче.
Е л е н а П е т р о в н а. Ах, Валентинчик, я сегодня весь день плачу! Нет, не беспокойся, это я так, у меня ужаснейшие нервы. Будь умницей и не волнуйся, а я сейчас приведу ее. Кажется, девочка не на шутку влюблена в тебя, пожалей ее. Je ne suis pas jalouse…
С т о р и ц ы н (укоризненно и резко). Елена!
Но Елена Петровна уже уходит.
М о д е с т П е т р о в и ч. Людмила Павловна очень гордый человек. Прекрасная девушка!
С т о р и ц ы н (сухо) . Да? Где мой галстук, ты не видал, Модест? Дай скорей, голубчик! Если тебе когда-нибудь захочется сказать настоящую пошлость, то говори по-французски – удивительно удобный язык. И если тебе случится когда-нибудь захворать, Модест, то скрывай это так, как будто ты убийца и кого-нибудь зарезал…
У дверей Елена Петровна и княжна.
Е л е н а П е т р о в н а (церемонно) . Пожалуйте, княжна. Вот он, мой больной, развлеките его, он, бедненький, скучает. Un moment! Venez ici, Modeste!
М о д е с т П е т р о в и ч (торопливо) . Иду, сестра, иду.
Поздоровавшись с княжной, уходит. Сторицын и княжна одни.
С т о р и ц ы н. Людмила Павловна, я очень рад… Простите великодушно, здесь такой ужасный беспорядок. Этот поднос я уберу, эти бумаги я отложу, эти гранки – так; теперь садитесь, пожалуйста, Людмила Павловна.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы нездоровы, Валентин Николаевич?
С т о р и ц ы н. Пустяки, о которых чем меньше говорить, тем приятнее.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Хорошо. Ваш кабинет теперь не такой, чем днем.
С т о р и ц ы н. Лучше?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Я вам не мешаю?
С т о р и ц ы н. Нет, Людмила Павловна, вы были больны?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, я была здорова. Я теперь каждый день езжу верхом на острова.
С т о р и ц ы н. На острова? Да, конечно. Но я успел немного привыкнуть, чтобы мы вместе возвращались с курсов, и эти две недели…
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Вы привыкли, чтобы я вас провожала? Я не хотела.
С т о р и ц ы н. Да, конечно. Не прикажете ли чаю, княжна?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, благодарю вас, я в это время не пью. У вас в столовой сидит Саввич? Он всегда там сидит?
С т о р и ц ы н. Да, почти всегда. Во всяком случае – пять лет.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. И в кабинет вы его также пускаете?
С т о р и ц ы н. Оставим Саввича. Вы и у нас долго не были, отчего?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Тоже не хотела. Мне очень не нравится ваш дом. Вы ничего не имеете против, чтобы я так говорила? – я могу иначе.
Молчание. Сторицын тихо и нехотя смеется.
С т о р и ц ы н. Я смотрю на ваши длинные перчатки и чувствую себя, как студент, который на балу случайно познакомился с великосветской барышней и не знает, о чем с ней говорить. На вас особенное платье – обыкновенно я не вижу, как одеваются женщины, но на вас особенное платье, и от этого я просто не узнаю своего кабинета. Интересно было бы видеть вас в амазонке. Впрочем, все это пустяки… и вы хорошо делаете, что молчите. Скажите, Людмила Павловна, вы прочли книги, которые я вам рекомендовал?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет.
С т о р и ц ы н (сухо) . Вероятно, не было времени?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да. Я все думала, и мне некогда было читать.
С т о р и ц ы н. О чем же?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. О жизни думала. И о вас думала.
Молчание. Сторицын быстро ходит.
С т о р и ц ы н. Вы знаете, о чем я всегда мечтал?..
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Ваша жена сказала, что вам вредно волноваться.
С т о р и ц ы н. Оставьте!.. Я мечтал о красоте. Как это ни странно, но я, книжник, профессор в калошах, ученый обыватель, трамвайный путешественник, – я всегда мечтал о красоте. Я не помню, когда я был на выставке, я почти совсем лишен величайшего наслаждения – музыки, мне некогда прочесть стихи; наконец, мой дом… Вы слушаете?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. Но не в картинах дело, да и не в музыке. Вот говорят, что жить надо так и этак… много говорят, как, когда-нибудь вы все это узнаете, – я же знаю одно: жить надо красиво. Вы слушаете? Надо красиво мыслить, надо красиво чувствовать; конечно, и говорить надо красиво. Это пустяки, когда человек заявляет: у меня некрасивое лицо, у меня безобразный нос. Каждый человек – вы слушаете? – должен и может иметь красивое лицо.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Как у вас?
С т о р и ц ы н. Я вам очень благодарен, что вы мое лицо считаете красивым: я сам его сделал таким. Но это я, – а как же другие? Объясните мне эту загадку… эту печальнейшую загадку моей жизни: почему вокруг меня так мало красоты? Я надеюсь, я верю, что кто-нибудь из моих слушателей, которого я не знаю, которого я никогда не видел близко, унес с собой мой завет о красивой жизни и уже взрастил целый сад красоты, – но почему же вокруг меня такая… Аравийская пустыня? Или мне суждено только искать и говорить, а делать, а пользоваться должны другие? Но это тяжело, это очень тяжело, Людмила Павловна.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Наш дом очень красив, но от этого он еще хуже. Кто вам поставил розочку?
С т о р и ц ы н. Модест. Это значит: или ваш дом в действительности некрасив, или же не так плох, как вы думаете.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет, очень плох, я знаю.
С т о р и ц ы н. Но ведь вы же из этого дома? Простите, княжна.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Я не люблю, когда вы называете меня: княжна. И вы искренно думаете, профессор, что я красивая?
Сторицын смеется.
С т о р и ц ы н. Да.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Потом буду – да, а сейчас нет. Вы знаете, я бросила живопись. Это такой ужас! – я смешивала красивые краски, и вдруг на бумаге выходила гадость. А они хвалят. И вы знаете, зачем я езжу на острова? – думать. Однажды вы, Валентин Николаевич, посмотрели на меня с презрением…
С т о р и ц ы н. Я?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да, вы, Валентин Николаевич, – и даже с отвращением. И с тех пор я все думаю, и если бы вы знали, как это трудно! Иногда я даже плачу, так это трудно, а иногда радуюсь, как на Пасху, и мне хочется петь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17