а еще через три года и сам князь странным образом погибает на охоте. «Нет человека — нет проблемы».
В тот же год по велению Ярослава заключен в тюрьму и последний из братьев — княживший во Пскове Судислав; летописи прибавляют, что его «оклеветали пред старшим братом». Как бы то ни было, в заточении он и скончался, у Ярослава же конкурентов таким образом не осталось вовсе.
Но оставались те, кто привел его ко власти и неоднократно бывал свидетелем его слабости. По счастью, престарелый воевода Будый скончался во благовремении, тем самым избавив великого князя от лишних хлопот. Варяг Эймунд, осознав, к чему идет дело, спешно возвратился в Швецию, где при новом уже короле — Анунде , не связанном родственными отношениями с Ярославом, — судьба его сложилась вполне благополучно. Оставался новгородский посадник Константин Добрынич. Ярослав, говорится в летописи, рассердился на него, заточил в ростовскую тюрьму, оттуда перевел в Муром, а там приказал убить.
Правда, этих деяний на Святополка было уже не списать, но к тому времени Ярослав как-никак был не Хромым, не удельным князем новгородским, а Мудрым и великим князем киевским, так что ни в каких оправданиях не нуждался. Более того, саму хромоту (каковой ничуть не стеснялся, например, Железный Хромец — Тимур) потомки пытались исключить из образа великого правителя. Упоминавшийся уже Костомаров, не желая и малой некрасивой чертою портить великокняжеского обличья, именует его, добавив всего одну букву, Хоромцем, то бишь любителем во множестве строить хоромы, воздвигать дома и города…
В пользу антигероя я могу привести, пожалуй, лишь один аргумент: свалив на покойного Святополка Ярополчича убийство братьев, Ярослав все-таки сделал из него просто человека, не брезгающего никаким преступлением в борьбе за власть (то есть, собственно говоря, свою копию), но не пугало, не «второго Каина» летописи. И в 1050 году Ярославова внука преспокойно нарекли Святополком — именем, которым с тех пор в княжих родах больше не называли никого и никогда. Но эта традиция родилась лет через двадцать после рождения упомянутого младенца, уже после канонизации страстотерпцев Бориса и Глеба.
Реконструкция героя
А теперь, проследив дальнейшую судьбу Ярослава, вернемся к нашему герою.
Его судьба достойна авантюрного исторического романа — в толк не могу взять, почему таковой до сих пор не написан. Не потому ли, что мастерам отечественной изящной словесности не с руки было делать главным героем не какого-нибудь Святого или на худой конец Удалого, а проклятого на века Окаянного? Но это так, a propos …
К моменту смерти Владимира I Святополку исполнилось уже тридцать пять лет — по тем временам возраст мужа куда как зрелого. Летописные (да и в иноземных источниках — тоже) упоминания о нем за все предыдущие годы можно, как говорится, по пальцам перечесть. Известно лишь, что родился он приблизительно в 980 году, восемь лет спустя Владимир посадил нелюбимого сына-пасынка на княжение в Туров, а где-то между 1008-м и 1011 годами женил на младшей из дочерей Болеслава I Храброго, скрепив этим браком мирный договор с Польшей. Годом позже, в 1012-м, обвиненный в измене Святополк, как уже говорилось, был заточен Владимиром в поруб, что неизбежно повлекло разрыв между странами. Вот, собственно, и все.
А за этим — чисто гамлетовская коллизия: отчим-братоубийца; мать, вынужденная с ним сожительствовать; жажда мести и восстановления попранной справедливости, годами копящаяся ненависть к приемному отцу-узурпатору… Да, Святополк не только был нелюбимым сыном, он был еще и сыном-племянником ненавидящим, иначе сложиться просто не могло. Так что, если он и впрямь злоумышлял против Владимира, а не был оболган, — ничего в том удивительного; странным явилось бы скорее противоположное: кровную месть почитала юридическим и нравственным долгом даже «Русская правда» Ярослава Мудрого. К тому же Святополку было на кого положиться — и не только на польского своего тестя.
Во-первых, к югу и востоку наличествовала грозная сила — печенеги, с которыми заключил в свое время мир Ярополк Святославич. По договору с ним печенежский хан Илдея даже переселился со всем своим родом на Русь. А после гибели Ярополка печенеги, вдохновляемые бежавшим в их кочевья ближним Ярополковым воеводой Варяжко, другом и советником князя, тщетно предостерегавшим его перед самым убийством, не раз совершали набеги за земли Владимира I, мстя за предательское убийство их союзника. Так удивительно ли, что на их дружбу вполне мог опереться и Ярополков сын?
Во-вторых, как отмечает в своей монографии «Древняя Русь и Великая степь» Лев Гумилев , «режим князя Владимира потерял популярность среди киевлян». Именно поэтому, хотя Владимир, казалось бы, «обеспечил любимому сыну Борису командование ратью и тем самым золотой стол киевский, а нелюбимому пасынку Святополку — тюрьму и, возможно, казнь. Но все пошло наоборот: Святополка немедленно освободили и посадили на престол, а войско Бориса разбежалось, покинув своего вождя».
Вот два показательных факта, свидетельствующих об отношении киевлян к великой княгине Анне и ее отпрыскам.
«Повесть временных лет» опустила важную деталь, сохраненную Тверской летописью: когда ладья с телом Бориса прибыла в Киев, киевляне оттолкнули судно от берега и не позволили похоронить убитого в стольном граде. Так где же оно было предано земле? Представьте себе — в Вышгороде, где последнее время пребывал Святополк, «у црькве святаго Василия». Надо полагать, по Святополкову же велению.
И второе. Мать Бориса и Глеба, «цесарица» Анна, как именует ее летопись, «дщерь Священной империи», как назвал ее будущий папа Сильвестр II , сестра византийских императоров Василия II и Константина VIII, скончалась в 1011 году и была с почестями погребена в Десятинной церкви, где впоследствии упокоился и ее супруг. Но уже к середине XI века саркофаг Анны с центрального места под куполом был сдвинут под спуд, тогда как княжеский остался на прежнем месте. Нет, не жаловали на Руси родню гордых ромейских базилевсов!
Так что, занимая киевский стол, Святополк тем самым лишь восстанавливал попранную справедливость, и так полагали многие — потому-то вокняжение его и не встретило никакого сопротивления.
Зато сам он, будучи окончательно изгнан из Киева, сопротивлялся отчаянно. Вынужденный в 1019 году после разгрома на Альте бежать в Берестье (Брест), он еще долго удерживался там, на окраине своего Турово-Пинского княжества, так что уже в 1022 году Ярославу Мудрому пришлось отправиться туда походом, чтобы добить наконец упорного соперника. До сражения, правда, не дошло: исполнительные варяги Эймунд с Рагнаром втихую разобрались, наконец, и с этим искателем верховной власти — так же, как ранее с Борисом, Глебом и Святославом II…
Что ж, Гамлет на то и Гамлет, чтобы неизбежно погибнуть в финале. Вы уже знаете, как это произошло, — может, не столь театрально, как у Шекспира, но зато вполне достойно рыцаря и государя. В этом смысле я вполне могу уподобить Святополка Макбету и Ричарду III, речь о которых еще впереди.
Правда, как и любой исторический деятель, он был не только движущей силой разворачивающихся событий, но и фигурой, которой манипулировали иные силы. Ведь за всеми его злосчастьями стоял не только отчим-братоубийца, не только неистово жаждущий власти Ярослав Хромой, не только киевский клир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
В тот же год по велению Ярослава заключен в тюрьму и последний из братьев — княживший во Пскове Судислав; летописи прибавляют, что его «оклеветали пред старшим братом». Как бы то ни было, в заточении он и скончался, у Ярослава же конкурентов таким образом не осталось вовсе.
Но оставались те, кто привел его ко власти и неоднократно бывал свидетелем его слабости. По счастью, престарелый воевода Будый скончался во благовремении, тем самым избавив великого князя от лишних хлопот. Варяг Эймунд, осознав, к чему идет дело, спешно возвратился в Швецию, где при новом уже короле — Анунде , не связанном родственными отношениями с Ярославом, — судьба его сложилась вполне благополучно. Оставался новгородский посадник Константин Добрынич. Ярослав, говорится в летописи, рассердился на него, заточил в ростовскую тюрьму, оттуда перевел в Муром, а там приказал убить.
Правда, этих деяний на Святополка было уже не списать, но к тому времени Ярослав как-никак был не Хромым, не удельным князем новгородским, а Мудрым и великим князем киевским, так что ни в каких оправданиях не нуждался. Более того, саму хромоту (каковой ничуть не стеснялся, например, Железный Хромец — Тимур) потомки пытались исключить из образа великого правителя. Упоминавшийся уже Костомаров, не желая и малой некрасивой чертою портить великокняжеского обличья, именует его, добавив всего одну букву, Хоромцем, то бишь любителем во множестве строить хоромы, воздвигать дома и города…
В пользу антигероя я могу привести, пожалуй, лишь один аргумент: свалив на покойного Святополка Ярополчича убийство братьев, Ярослав все-таки сделал из него просто человека, не брезгающего никаким преступлением в борьбе за власть (то есть, собственно говоря, свою копию), но не пугало, не «второго Каина» летописи. И в 1050 году Ярославова внука преспокойно нарекли Святополком — именем, которым с тех пор в княжих родах больше не называли никого и никогда. Но эта традиция родилась лет через двадцать после рождения упомянутого младенца, уже после канонизации страстотерпцев Бориса и Глеба.
Реконструкция героя
А теперь, проследив дальнейшую судьбу Ярослава, вернемся к нашему герою.
Его судьба достойна авантюрного исторического романа — в толк не могу взять, почему таковой до сих пор не написан. Не потому ли, что мастерам отечественной изящной словесности не с руки было делать главным героем не какого-нибудь Святого или на худой конец Удалого, а проклятого на века Окаянного? Но это так, a propos …
К моменту смерти Владимира I Святополку исполнилось уже тридцать пять лет — по тем временам возраст мужа куда как зрелого. Летописные (да и в иноземных источниках — тоже) упоминания о нем за все предыдущие годы можно, как говорится, по пальцам перечесть. Известно лишь, что родился он приблизительно в 980 году, восемь лет спустя Владимир посадил нелюбимого сына-пасынка на княжение в Туров, а где-то между 1008-м и 1011 годами женил на младшей из дочерей Болеслава I Храброго, скрепив этим браком мирный договор с Польшей. Годом позже, в 1012-м, обвиненный в измене Святополк, как уже говорилось, был заточен Владимиром в поруб, что неизбежно повлекло разрыв между странами. Вот, собственно, и все.
А за этим — чисто гамлетовская коллизия: отчим-братоубийца; мать, вынужденная с ним сожительствовать; жажда мести и восстановления попранной справедливости, годами копящаяся ненависть к приемному отцу-узурпатору… Да, Святополк не только был нелюбимым сыном, он был еще и сыном-племянником ненавидящим, иначе сложиться просто не могло. Так что, если он и впрямь злоумышлял против Владимира, а не был оболган, — ничего в том удивительного; странным явилось бы скорее противоположное: кровную месть почитала юридическим и нравственным долгом даже «Русская правда» Ярослава Мудрого. К тому же Святополку было на кого положиться — и не только на польского своего тестя.
Во-первых, к югу и востоку наличествовала грозная сила — печенеги, с которыми заключил в свое время мир Ярополк Святославич. По договору с ним печенежский хан Илдея даже переселился со всем своим родом на Русь. А после гибели Ярополка печенеги, вдохновляемые бежавшим в их кочевья ближним Ярополковым воеводой Варяжко, другом и советником князя, тщетно предостерегавшим его перед самым убийством, не раз совершали набеги за земли Владимира I, мстя за предательское убийство их союзника. Так удивительно ли, что на их дружбу вполне мог опереться и Ярополков сын?
Во-вторых, как отмечает в своей монографии «Древняя Русь и Великая степь» Лев Гумилев , «режим князя Владимира потерял популярность среди киевлян». Именно поэтому, хотя Владимир, казалось бы, «обеспечил любимому сыну Борису командование ратью и тем самым золотой стол киевский, а нелюбимому пасынку Святополку — тюрьму и, возможно, казнь. Но все пошло наоборот: Святополка немедленно освободили и посадили на престол, а войско Бориса разбежалось, покинув своего вождя».
Вот два показательных факта, свидетельствующих об отношении киевлян к великой княгине Анне и ее отпрыскам.
«Повесть временных лет» опустила важную деталь, сохраненную Тверской летописью: когда ладья с телом Бориса прибыла в Киев, киевляне оттолкнули судно от берега и не позволили похоронить убитого в стольном граде. Так где же оно было предано земле? Представьте себе — в Вышгороде, где последнее время пребывал Святополк, «у црькве святаго Василия». Надо полагать, по Святополкову же велению.
И второе. Мать Бориса и Глеба, «цесарица» Анна, как именует ее летопись, «дщерь Священной империи», как назвал ее будущий папа Сильвестр II , сестра византийских императоров Василия II и Константина VIII, скончалась в 1011 году и была с почестями погребена в Десятинной церкви, где впоследствии упокоился и ее супруг. Но уже к середине XI века саркофаг Анны с центрального места под куполом был сдвинут под спуд, тогда как княжеский остался на прежнем месте. Нет, не жаловали на Руси родню гордых ромейских базилевсов!
Так что, занимая киевский стол, Святополк тем самым лишь восстанавливал попранную справедливость, и так полагали многие — потому-то вокняжение его и не встретило никакого сопротивления.
Зато сам он, будучи окончательно изгнан из Киева, сопротивлялся отчаянно. Вынужденный в 1019 году после разгрома на Альте бежать в Берестье (Брест), он еще долго удерживался там, на окраине своего Турово-Пинского княжества, так что уже в 1022 году Ярославу Мудрому пришлось отправиться туда походом, чтобы добить наконец упорного соперника. До сражения, правда, не дошло: исполнительные варяги Эймунд с Рагнаром втихую разобрались, наконец, и с этим искателем верховной власти — так же, как ранее с Борисом, Глебом и Святославом II…
Что ж, Гамлет на то и Гамлет, чтобы неизбежно погибнуть в финале. Вы уже знаете, как это произошло, — может, не столь театрально, как у Шекспира, но зато вполне достойно рыцаря и государя. В этом смысле я вполне могу уподобить Святополка Макбету и Ричарду III, речь о которых еще впереди.
Правда, как и любой исторический деятель, он был не только движущей силой разворачивающихся событий, но и фигурой, которой манипулировали иные силы. Ведь за всеми его злосчастьями стоял не только отчим-братоубийца, не только неистово жаждущий власти Ярослав Хромой, не только киевский клир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94