На самом деле Анжела не была столь уж эмоциональна, чтобы незаконная любовная связь доставляла ей удовольствие. Она не чувствовала бы себя счастливой, если бы ей пришлось нарушить моральные устои общества ради своей страсти или променять свое спокойствие на тревоги и нервотрепку, которые будут сопровождать тайную любовь. Интуиция подсказывала мне, что Анжела в конце концов успокоится в своих метаниях, и если ей так и не удастся полюбить Генри, то она, по крайней мере, будет удовлетворена своей жизнью с ним. К тому же с годами дети будут иметь для нее более важное значение, чем сейчас.
Раздался похожий на звон серебряного колокольчика бой часов, стоявших на камине. Увидев, что уже половина девятого, Анжела проговорила:
— Я уже давным-давно не вставала так рано. У меня масса времени до ухода, и я не знаю, чем заняться.
— Ты собиралась поехать в лечебницу к одиннадцати, — напомнил Генри.
— Да, я знаю, — сказала Анжела. — Ты поедешь со мной?
— Конечно, дорогая, — ответил Генри.
— Отлично. А пока я займусь письмами и списком приглашенных на свадьбу Лин, — сообщила Анжела.
— Не напоминай мне о письмах! — с притворным ужасом воскликнула я. — Вчера вечером я получила более тридцати, причем все они пришли от совершенно незнакомых мне людей. Одни из них были в детстве знакомы с мамой, а другие оказались твоими давними приятельницами.
— Ага, — проговорила Анжела, — вот тебе и наказание за то, что удачно выходишь замуж. Каждый хватается за возможность напомнить о себе!
— Я сойду с ума, если мне придется писать им всем еще и письма с благодарностью за присланные подарки. Жаль, что я не могу штамповать ответы.
— Ты только представь, что сказал бы папа, если бы ты действительно это сделала! — рассмеялась Анжела. — Не ленись, Лин. Если ты всем будешь писать один и тот же ответ, то работа не займет у тебя много времени.
— О, я не собираюсь выдумывать ничего оригинального, — ответила я. — Между прочим, мне стало страшно, когда я увидела, какая гора поздравлений пришла Филиппу — там, должно быть, сотни писем.
— Радуйся, что тебе только девятнадцать, а не за сорок, — заметил Генри, — ведь количество знакомых растет пропорционально возрасту.
— Очевидно, Генри хочет предостеречь тебя от повторного замужества, — сказала Анжела. — Возможно, он прав. Пусть первая любовь останется последней…
Она улыбнулась своему мужу. Он прошептал ей что-то на ухо, и они оба засмеялись. Попрощавшись со мной, они вышли из комнаты.
После их ухода я еще некоторое время лежала в постели и думала о них — нет худа без добра. Как будто некая сила, сравни извержению вулкана, выдернула их из болота равнодушия, в которое они погружались все глубже и глубже. Возможно, каждый человек нуждается в подобной встряске, в своего рода потрясении, которое заставит его понять, что же главное в жизни. Может быть, и Филипп нуждается в таком же шоке, который покажет ему, что возможность жить на свете и быть любимым гораздо важнее его чувств к Наде. Я вздохнула, мне стало грустно. С каждым днем наша свадьба приближается…
Я читала прибывшие с утренней почтой письма с поздравлениями и пожеланиями всего наилучшего и рекламные проспекты с приглашением посетить различные магазины для покупки приданого, когда зазвонил телефон. Это была Элизабет. Она пребывала в крайнем возбуждении. Ее слова были преисполнены таинственности.
— Ты одна? — спросила она.
— Да, — ответила я.
— Нас могут подслушивать?
— Сомневаюсь, — сказала я. — Если только дворецкий, но это кажется мне маловероятными — обычно в это время у слуг много работы.
— У меня для тебя новости, — сообщила Элизабет.
— И какие же?
— Я кое-что выяснила о матери Нади. Ее зовут госпожа Мелинкофф. Сэр Филипп выплачивает ей пенсию, по крайней мере, выплачивал два или три года назад. Я не смогла узнать, где она живет. Думаю, она тоже когда-то выступала на сцене.
— О Элизабет! Какая же ты молодец! — воскликнула я. — Как тебе это удалось?
— Ну, кое-что я вытянула из мамы, а кое-что — из дяди. Вчера вечером он приходил к нам на ужин, и мне удалось выставить их всех на разговор о Филиппе. Жаль, что я узнала так мало, но, честно говоря, это все, что им известно.
— Ты умница, — ласково проговорила я. — Я так тебе благодарна за то, что ты для меня делаешь. Как твоя работа?
— Вчера я была в клубе, — ответила Элизабет.
— Там страшно интересно.
— Я очень рада за тебя, — сказала я и сообщила ей о Джеральде. — Он вне опасности, но я не знаю, что буду делать в течение ближайших двух-трех дней, так как из-за его болезни нарушились все наши планы. Как только все наладится, мы с тобой должны встретиться.
— А пока я буду продолжать свое расследование, — проговорила Элизабет. — Если что-нибудь узнаю, я позвоню тебе, но у меня мало надежды.
Повесив трубку, я схватила телефонный справочник и открыла его на букве «М». К своему разочарованию, я не нашла ни одного абонента с такой фамилией. Внезапно мне в голову пришла одна идея.
На прошлой неделе, когда мы с Филиппом обедали в «Ритце», к нам подошел один старичок.
— Позвольте мне поздравить вас, сэр Филипп, — сказал он.
У него было забавное морщинистое лицо и совершенно седые волосы. Он был одет в старомодный сюртук с галунами, в петлицу которого была вставлена ярко-желтая гвоздика.
— А, господин Гроссман, — воскликнул Филипп.
— Давно мы с вами не виделись. Как поживаете?
— Очень хорошо, спасибо, — ответил старичок.
— К сожалению, я уже не так молод! Филипп повернулся ко мне.
— Лин, — сказал он, — познакомься — это господин Гроссман, самый важный человек в театральном мире. Еще никому не удавалось достичь его высот!
— О, вы льстите мне, сэр Филипп, — проговорил господин Гроссман, однако было совершенно очевидно, что комплимент доставил ему огромное удовольствие. — Счастлив познакомиться с вами, моя дорогая, — обратился он ко мне. — Простите меня за вольность, но я осмелюсь заметить, что вам очень повезло. Сэр Филипп великий человек.
Мы еще немного побеседовали, и наконец господин Гроссман распрощался. Как только он отошел от нас, я тут же повернулась к Филиппу:
— Кто он такой?
— Израиль Гроссман, — ответил он, — самый известный в Англии театральный агент. Он так давно работает в этой области, что теперь никто не может вспомнить, было ли такое время, когда он не брал огромных комиссионных со всех известных в настоящее время звезд или не вынуждал менеджеров театров заключать контракты на его условиях. Для него не существует никаких законов, он никого не боится. Он обосновался в своей конторе на Хеймаркете еще задолго до войны и восседал там подобно пауку, подстерегающему свою добычу. Он совсем не изменился с тех пор, когда я познакомился с ним — а это было в 1918 году. Уже тогда он казался нам стариком. С его смертью Лондон лишится еще одной своей достопримечательности — ведь он не пропускает ни одной премьеры, да и его появления на ежегодных приемах на открытом воздухе, которые устраиваются для артистов и других деятелей театрального мира, были своего рода спектаклями.
С тех пор я ни разу не вспомнил об Израиле Гроссмане. Но сейчас меня осенило, что он, должно быть, является агентом Нади. У меня появился шанс — слабый, но в то же время единственный, чтобы не упускать его — выяснить адрес матери Нади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64