Ну что, теперь вы уже пожалели, что взялись меня перебивать?
Птичка-Синичка была прекрасно воспитана и свободно читала по-французски, с каким-то неуловимым шармом чрезвычайно парижского прононса, отчего все заслушивались, а Плюшевый Медведь иной раз ронял слёзки умиления и пытался повторить за ней то или иное слово. Видя свой успех, Птичка-Синичка скромничала и начинал заявлять, что ни слова не понимает из того, что читает по-французски, хотя все знали, что это не страшно. Французский язык вообще не создан для понимания. Как нет необходимости пытаться разлагать щебетание птиц на отдельные слова, так и этот язык следует воспринимать целиком и без остатка, просто погружаясь в него, как в ванну с шипучим шампанским, и выныривать совершенно опьянённым его обворожительным шармом:
J’?tais seul pr?s des flots, par une nuit d’?toiles.
Pas un nuage aux cieux, sur les mers pas de voiles…
Ж’этесёльпрэдэфлё, парёнюид’этуаль
Паз ё нюаж у сьё, сюр ле мэр па дё вуаль…
Какая разница, что там Виктор Гюго имел в виду в этом стихотворении про море, звёзды и облака… Вы вслушайтесь в музыку этих строк, и большего, поверьте, вам не надо!
Et les ?toiles d’or, l?gions infinies,
A voix haute, ? voix basse,
Avec mille harmonies,
Disaient, en inclinant leurs couronnes de feu…
Э лезэтуаль д’ор лежиён энфини,
А вуа о, а вуа ба
Авэк миль армони
Диза ан энклина лёир курон дё фю…
Что может быть волшебнее этой музыки языка, вещающего вам о «тысячах гармоний, с которыми златые звёзды, чьи бесконечные легионы высокими и низкими голосами глаголят, склонив свои огненные короны…»
Птичка-Синичка читала это стихотворение так прочувствованно и поэтично, что и Маськин начинал утирать слёзы. Вот что значит старое классическое воспитание! Утончённость талантов в сочетании с непревзойдённой скромностью и обаятельностью! Где пропавшие куда-то гувернантки? Где спившиеся и позабывшие французский гувернёры?
Нынче у наташ ростовых в 13 лет обнаруживают в портфеле коробочку с тестом для определения беременности и пустую бутылку из-под пива «Балтика», заначенную либо для того, чтобы сдать её в пункт приёма стеклотары, либо для отчаянной самообороны. И не надейтесь, что девочки-шалуньи специально подкладывают эти предметы в свой портфельчик, чтобы разыграть своих опупевших бабушек и дедушек! Увы! Наши девочки утратили чувство юмора задолго до того, как расстались с невинностью. Такие нынче несмешные времена.
А вот Птичка-Синичка была девочкой положительной во всех отношениях. Она могла изучить китайский язык перед обедом и не забывала его даже до обеда следующего дня! Это поразительно для нашего забывчивого века…
Но главным чарующим свойством Птички-Синички было то, что она оказалась удивительной балериной. Как только начинала звучать музыка, она сначала замирала, а затем пускалась в каскад балетных па, и, выражая движением то взволнованность, то холодность, то завороженность, дарила зрителям незабываемое эстетическое наслаждение, которое редко можно получить, даже будучи завсегдатаями настоящих театров с большими колоннами, буфетами и гардеробами. Многие изволят полагать, что театр начинается с вешалки. Я же утверждаю, что театр начинается – а подчас и заканчивается – буфетом. Многие театроманы нынче более всего в спектакле ценят антракт, и недалёк тот день, когда под неизбежным давлением театральных масс, кроме антракта, в театрах более ничего стоящего не будет. Зашёл в буфет – и порядок. Приложился, так сказать, сполна к чаше театрального искусства, и, осушив её, закусил лимоном, ах, да если бы лимоном… а то и просто рукавом вечернего платья элегантной спутницы.
Птичка-Синичка не просто танцевала, как многие другие балерины, что заученно подёргивают конечностями, иногда в такт, а иногда и не очень. Вовсе нет! Она жила в танце и, импровизируя свою собственную хореографию, дарила созерцающим её искусство неповторимое чувство присутствия рядом с чем-то искренним и уникальным, добрым и спонтанным, правдивым и дорогим.
Семья Барачкиных построила для Птички-Синички отдельный театр. В нём было три колонны, небольшой буфет с самообслуживанием и вешалка. Однако едва на сцене появлялась Птичка-Синичка, все зрители замолкали, позабыв о бутербродах. Вот какова бывает сила искусства! Порой потребность в глазении преобладает перед потребностью в жевании, и именно в этот час своим изысканным глазоблудием человек превращается из жвачного существа в существо возвышенное.
Конечно, такой талант невозможно было удерживать взаперти, и вскоре Барачкины повезли Птичку-Синичку на гастроли. К её миниатюрным танцующим пуантам в восторге пали Лондон и Париж, Одесса и Армавир.
Дальше – больше. Птичка-Синичка стала танцевать среди звёзд, туманностей и галактик.
Но всему есть предел. Как только Птичка-Синичка вырастет, она собирается стать адвокатом, потому что это ведь так правильно и естественно, когда балетный талант применяется в суде, для защиты разгулявшихся подонков, пропившихся мужей и неверных жён…
– Моя жена – неверная!
– Что, она вам изменяет?
– Нет, я просто выбрал себе в жёны неправильную женщину…
Смотрите, не выбирайте себе неверную судьбу, потому что если с неверной женой можно, на худой конец, развестись, то судьба может оказаться гораздо привязчивее…
Глава 27
Кашатка, Версачи и Тамагучи
Если балетно-адвокатская судьба Птички-Синички всё-таки по большей части была головной болью семейства Барачкиных, то Кашаткино будущее волновало Маськина чрезвычайно, ибо он считал себя ответственным за неё непосредственно.
Вечные вопросы воспитания девочек… Чему их учить, а чему нет? Баловать или не баловать? Хвалить их внешность или не хвалить? Воспитывать в духе скромности или в духе настырности, более соответствующем реальности? Прививать романтику или открывать глаза на грязную правду жизни? Покупать игрушечных принцев или плюшевых мишек? Давать затягиваться вашими длинными томными дамскими сигаретами и потчевать винцом или с выражением лица эсесовца шарить в их сумочках в поисках контрацептивного компромата? А может быть, наоборот, подкладывать им в эти самые сумочки надёжное средство для безопасной любви? Пугать жадными до разврата мужчинами или готовить к полноценным отношениям между полами? Ориентировать на счастливый ранний брак или убивать в самом зачатке веру в возможность безмятежной семейной жизни в обозримом будущем? Готовить становиться матерью или юристом? Водить в Большой или в анатомический театр? Закалять нервы или изнеживать чувства? Давать читать Толстого или Камасутру?
В наше время смешались все возможные течения и убеждения. Можно встретить любой подход – от строгой чадры до тошнотворной наготы. И ничто не считается совершенно верным или абсолютно неверным. Если раньше общество ожидало, что родители будут придерживаться определённых рамок в воспитании своих отпрысков, то теперь обществу наплевать, или, по крайней мере, оно делает такой вид, и ему трудно не поверить, потому что наплевательство выходит особенно убедительным. Совершенно сбитые с толку родители, буквально помешавшись на этой своей свободе выбора, выдают такие уродливые формы идиотической заботы или приблатыканного равнодушия, что впору воскресать Бальзаку и заново переписывать свою «Человеческую комедию», переименовав её в «Нечеловеческую трагедию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Птичка-Синичка была прекрасно воспитана и свободно читала по-французски, с каким-то неуловимым шармом чрезвычайно парижского прононса, отчего все заслушивались, а Плюшевый Медведь иной раз ронял слёзки умиления и пытался повторить за ней то или иное слово. Видя свой успех, Птичка-Синичка скромничала и начинал заявлять, что ни слова не понимает из того, что читает по-французски, хотя все знали, что это не страшно. Французский язык вообще не создан для понимания. Как нет необходимости пытаться разлагать щебетание птиц на отдельные слова, так и этот язык следует воспринимать целиком и без остатка, просто погружаясь в него, как в ванну с шипучим шампанским, и выныривать совершенно опьянённым его обворожительным шармом:
J’?tais seul pr?s des flots, par une nuit d’?toiles.
Pas un nuage aux cieux, sur les mers pas de voiles…
Ж’этесёльпрэдэфлё, парёнюид’этуаль
Паз ё нюаж у сьё, сюр ле мэр па дё вуаль…
Какая разница, что там Виктор Гюго имел в виду в этом стихотворении про море, звёзды и облака… Вы вслушайтесь в музыку этих строк, и большего, поверьте, вам не надо!
Et les ?toiles d’or, l?gions infinies,
A voix haute, ? voix basse,
Avec mille harmonies,
Disaient, en inclinant leurs couronnes de feu…
Э лезэтуаль д’ор лежиён энфини,
А вуа о, а вуа ба
Авэк миль армони
Диза ан энклина лёир курон дё фю…
Что может быть волшебнее этой музыки языка, вещающего вам о «тысячах гармоний, с которыми златые звёзды, чьи бесконечные легионы высокими и низкими голосами глаголят, склонив свои огненные короны…»
Птичка-Синичка читала это стихотворение так прочувствованно и поэтично, что и Маськин начинал утирать слёзы. Вот что значит старое классическое воспитание! Утончённость талантов в сочетании с непревзойдённой скромностью и обаятельностью! Где пропавшие куда-то гувернантки? Где спившиеся и позабывшие французский гувернёры?
Нынче у наташ ростовых в 13 лет обнаруживают в портфеле коробочку с тестом для определения беременности и пустую бутылку из-под пива «Балтика», заначенную либо для того, чтобы сдать её в пункт приёма стеклотары, либо для отчаянной самообороны. И не надейтесь, что девочки-шалуньи специально подкладывают эти предметы в свой портфельчик, чтобы разыграть своих опупевших бабушек и дедушек! Увы! Наши девочки утратили чувство юмора задолго до того, как расстались с невинностью. Такие нынче несмешные времена.
А вот Птичка-Синичка была девочкой положительной во всех отношениях. Она могла изучить китайский язык перед обедом и не забывала его даже до обеда следующего дня! Это поразительно для нашего забывчивого века…
Но главным чарующим свойством Птички-Синички было то, что она оказалась удивительной балериной. Как только начинала звучать музыка, она сначала замирала, а затем пускалась в каскад балетных па, и, выражая движением то взволнованность, то холодность, то завороженность, дарила зрителям незабываемое эстетическое наслаждение, которое редко можно получить, даже будучи завсегдатаями настоящих театров с большими колоннами, буфетами и гардеробами. Многие изволят полагать, что театр начинается с вешалки. Я же утверждаю, что театр начинается – а подчас и заканчивается – буфетом. Многие театроманы нынче более всего в спектакле ценят антракт, и недалёк тот день, когда под неизбежным давлением театральных масс, кроме антракта, в театрах более ничего стоящего не будет. Зашёл в буфет – и порядок. Приложился, так сказать, сполна к чаше театрального искусства, и, осушив её, закусил лимоном, ах, да если бы лимоном… а то и просто рукавом вечернего платья элегантной спутницы.
Птичка-Синичка не просто танцевала, как многие другие балерины, что заученно подёргивают конечностями, иногда в такт, а иногда и не очень. Вовсе нет! Она жила в танце и, импровизируя свою собственную хореографию, дарила созерцающим её искусство неповторимое чувство присутствия рядом с чем-то искренним и уникальным, добрым и спонтанным, правдивым и дорогим.
Семья Барачкиных построила для Птички-Синички отдельный театр. В нём было три колонны, небольшой буфет с самообслуживанием и вешалка. Однако едва на сцене появлялась Птичка-Синичка, все зрители замолкали, позабыв о бутербродах. Вот какова бывает сила искусства! Порой потребность в глазении преобладает перед потребностью в жевании, и именно в этот час своим изысканным глазоблудием человек превращается из жвачного существа в существо возвышенное.
Конечно, такой талант невозможно было удерживать взаперти, и вскоре Барачкины повезли Птичку-Синичку на гастроли. К её миниатюрным танцующим пуантам в восторге пали Лондон и Париж, Одесса и Армавир.
Дальше – больше. Птичка-Синичка стала танцевать среди звёзд, туманностей и галактик.
Но всему есть предел. Как только Птичка-Синичка вырастет, она собирается стать адвокатом, потому что это ведь так правильно и естественно, когда балетный талант применяется в суде, для защиты разгулявшихся подонков, пропившихся мужей и неверных жён…
– Моя жена – неверная!
– Что, она вам изменяет?
– Нет, я просто выбрал себе в жёны неправильную женщину…
Смотрите, не выбирайте себе неверную судьбу, потому что если с неверной женой можно, на худой конец, развестись, то судьба может оказаться гораздо привязчивее…
Глава 27
Кашатка, Версачи и Тамагучи
Если балетно-адвокатская судьба Птички-Синички всё-таки по большей части была головной болью семейства Барачкиных, то Кашаткино будущее волновало Маськина чрезвычайно, ибо он считал себя ответственным за неё непосредственно.
Вечные вопросы воспитания девочек… Чему их учить, а чему нет? Баловать или не баловать? Хвалить их внешность или не хвалить? Воспитывать в духе скромности или в духе настырности, более соответствующем реальности? Прививать романтику или открывать глаза на грязную правду жизни? Покупать игрушечных принцев или плюшевых мишек? Давать затягиваться вашими длинными томными дамскими сигаретами и потчевать винцом или с выражением лица эсесовца шарить в их сумочках в поисках контрацептивного компромата? А может быть, наоборот, подкладывать им в эти самые сумочки надёжное средство для безопасной любви? Пугать жадными до разврата мужчинами или готовить к полноценным отношениям между полами? Ориентировать на счастливый ранний брак или убивать в самом зачатке веру в возможность безмятежной семейной жизни в обозримом будущем? Готовить становиться матерью или юристом? Водить в Большой или в анатомический театр? Закалять нервы или изнеживать чувства? Давать читать Толстого или Камасутру?
В наше время смешались все возможные течения и убеждения. Можно встретить любой подход – от строгой чадры до тошнотворной наготы. И ничто не считается совершенно верным или абсолютно неверным. Если раньше общество ожидало, что родители будут придерживаться определённых рамок в воспитании своих отпрысков, то теперь обществу наплевать, или, по крайней мере, оно делает такой вид, и ему трудно не поверить, потому что наплевательство выходит особенно убедительным. Совершенно сбитые с толку родители, буквально помешавшись на этой своей свободе выбора, выдают такие уродливые формы идиотической заботы или приблатыканного равнодушия, что впору воскресать Бальзаку и заново переписывать свою «Человеческую комедию», переименовав её в «Нечеловеческую трагедию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76