Но изоляция от внешнего мира оставалась почти полной. Теперь из всех разнообразных занятий у него оставались только книги. Чтобы их раздобыть, он не считался ни с чем, совершая иной раз поступки не совсем благовидные. Незадолго до его приезда утонул в Енисее ссыльный Дубровинский, после которого осталась небольшая библиотечка. Иосиф ее просто-напросто присвоил и увез с собой на место поселения. Оказалось, что ссыльные хотели библиотеку обобществить, и по поводу возврата общественной собственности к нему поехал разбираться Филипп Захаров. Кандидатура была не самая удачная, поскольку Филипп Иосифа не любил, тот это почувствовал и, по словам Захарова, встретил его как царский генерал рядового солдата, так что ничего хорошего из этой встречи не получилось, кроме еще большего обострения отношений с товарищами по ссылке.
А вот для изучения языков это было самое подходящее время. Иосиф просит некоего Белинского во Франции, члена «Общества интеллектуальной помощи русским ссыльным», прислать ему франко-русский карманный словарь и несколько номеров какой-нибудь английской газеты. Он выписывает книги и газеты, благо появились деньги, и работает по-прежнему много, даже больше, чем раньше. Особенно после того, как остается в полном одиночестве.
…Некоторое время по прибытии Иосиф жил в станке Мироедиха, где было небольшое общество ссыльных, затем в деревушке Костино. Неподалеку, в селе Селиваниха, отбывал ссылку Свердлов, вскоре туда же приехал и Филипп Голощекин. Но тут Кибирову пришло сообщение о том, что эти ссыльные готовят побег — информация пришла «сверху», от начальства, постарался столь горячо защищаемый Кобой депутат Малиновский. Получив предупреждение, Кибиров перевел обоих потенциальных беглецов на север, за Полярный круг, в станок Курейка.
В одной из баек, которые Сталин придумывал о своем революционном прошлом, он рассказывал, что побег все-таки имел место быть. Причем Свердлов прятался в корзине с бельем, которую встреченный на дороге жандарм хотел проткнуть штыком, и Сталину удалось спасти товарища, только дав жандарму денег. Этот случай он приводил как пример плохой конспирации. И что интересно, этой истории верили — Сталин ведь не кто-нибудь…
…В то время в Курейке было восемь домов и числились 67 человек: 38 мужского и 29 женского пола. Местное население — остяки, охотники и рыболовы, из пришлых — несколько ссыльных уголовников. До Монастырского — 200 километров, по местным понятиям, не так уж и далеко.
Сначала Иосиф и Свердлов жили в одном доме, но вскоре разругались напрочь — не сошлись характерами. Свердлов писал жене из Курейки: «Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда». Несколько позднее: «…что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах… С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся…» «Со своим товарищем мы не сошлись характерами и почти не видимся, не ходим друг к другу». И затем жене: «Ты же знаешь, родная, в каких гнусных условиях я жил в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись». Питерский рабочий Борис Иванов, тоже бывший в ссылке в Туруханском крае, вспоминает, что Свердлов говорил ему. «По прибытии в ссылку я поселился в его хижине, но вскоре он не стал со мною разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны…» В общем, совместного житья не получилось. Учитывая, что Свердлов в то время обладал, как он сам говорил, немалыми «талантами разговорными», а Иосиф разговоров не по делу очень не любил, кое-что становится понятным. В общем, очень скоро они стали жить отдельно, а затем Свердлов добился перевода обратно в Селиваниху. Иосиф же остался в Курейке — его не переводили, а скорее всего, он и не добивался перевода. С сообществом ссыльных все равно ведь отношения не сложились — так зачем ему нужна лишняя нервотрепка? Вот он и предпочел общество крестьян-остяков.
Тем более что с крестьянами он, сын сапожника и внук крестьянина, характером вполне сошелся, жил с ними нормально, участвовал в их праздниках, учил их революционным песням, перенимая русские народные. А дети вообще делали с ним, что хотели, детей он, сам бездомный и бессемейный, просто обожал. Именно в этой ссылке он впервые по-настоящему узнал русский народ — и полюбил его на всю жизнь.
Была здесь у него и женщина, точнее, совсем молоденькая крестьяночка, Лида, четырнадцати-пятнадцати лет, у которой вроде бы даже было от Иосифа двое детей. История странная: Иосиф по части женщин был далеко не аскетом, но чтобы малолеток совращать… Впрочем, когда в 50-е годы КГБ раскопал эту историю, выяснились любопытные подробности. По утверждениям самой Лиды, первый ребенок родился у нее где-то в 1913—1914 году, а Иосиф приехал в Курейку в 1914-м. Так что это многое объясняет, тем более что незадолго до приезда Иосифа со Свердловым там жили ссыльные уголовники. Впрочем, женщин на станке был недостаток, так что Лида вскоре вполне благополучно вышла замуж, муж усыновил ее второго ребенка (первый малыш умер), который потом стал военным. Ни на какое высокое родство он никогда не претендовал.
Жизнь в Курейке была дешевая, что пришлось очень кстати. В 1915 году в очередном письме за границу Иосиф уже привычно упоминает: «Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати».
А с друзьями он по-прежнему щепетилен. Аллилуевым, самым близким из близких, пишет: «Посылку получил, благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге».
Поневоле Иосиф стал жить той же жизнью, что и местные. Он научился ловить рыбу, летом заготовлял ее впрок, зимой у него в проруби всегда стояла снасть. Ходил на охоту, несмотря на то что ссыльным запрещалось иметь оружие, а как жить? Соседи оставляли ему ружье в условленном месте в лесу, Иосиф шел в тайгу с пустыми руками, на виду у стражника, а там забирал оружие. Стрелял песца, бил птицу. Так он кормился. Пособия на все не хватало, а без книг и газет он жить не мог.
Как-то раз Иосиф едва не замерз в пургу, но потом этот случай обернулся благом, да еще каким! Он пошел проверять снасти на дальнюю прорубь. На обратном пути разыгралась пурга, вешек, которыми обозначали путь по замерзшей реке, стало не видно. Что такое пурга на Севере? Снег крутит так, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видать. Ветер валит с ног, да еще рыба тяжелая перекинута через плечо, а бросить нельзя, нечего будет есть. Он идет, идет, а жилья все нет. Неужели прошел деревню? Тогда — все, смерть. И тут, когда силы и надежда уже почти оставили, он почувствовал запах дыма, услышал собачий лай — деревня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
А вот для изучения языков это было самое подходящее время. Иосиф просит некоего Белинского во Франции, члена «Общества интеллектуальной помощи русским ссыльным», прислать ему франко-русский карманный словарь и несколько номеров какой-нибудь английской газеты. Он выписывает книги и газеты, благо появились деньги, и работает по-прежнему много, даже больше, чем раньше. Особенно после того, как остается в полном одиночестве.
…Некоторое время по прибытии Иосиф жил в станке Мироедиха, где было небольшое общество ссыльных, затем в деревушке Костино. Неподалеку, в селе Селиваниха, отбывал ссылку Свердлов, вскоре туда же приехал и Филипп Голощекин. Но тут Кибирову пришло сообщение о том, что эти ссыльные готовят побег — информация пришла «сверху», от начальства, постарался столь горячо защищаемый Кобой депутат Малиновский. Получив предупреждение, Кибиров перевел обоих потенциальных беглецов на север, за Полярный круг, в станок Курейка.
В одной из баек, которые Сталин придумывал о своем революционном прошлом, он рассказывал, что побег все-таки имел место быть. Причем Свердлов прятался в корзине с бельем, которую встреченный на дороге жандарм хотел проткнуть штыком, и Сталину удалось спасти товарища, только дав жандарму денег. Этот случай он приводил как пример плохой конспирации. И что интересно, этой истории верили — Сталин ведь не кто-нибудь…
…В то время в Курейке было восемь домов и числились 67 человек: 38 мужского и 29 женского пола. Местное население — остяки, охотники и рыболовы, из пришлых — несколько ссыльных уголовников. До Монастырского — 200 километров, по местным понятиям, не так уж и далеко.
Сначала Иосиф и Свердлов жили в одном доме, но вскоре разругались напрочь — не сошлись характерами. Свердлов писал жене из Курейки: «Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни. Я же сторонник минимального порядка. На этой почве нервничаю иногда». Несколько позднее: «…что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах… С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся…» «Со своим товарищем мы не сошлись характерами и почти не видимся, не ходим друг к другу». И затем жене: «Ты же знаешь, родная, в каких гнусных условиях я жил в Курейке. Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись». Питерский рабочий Борис Иванов, тоже бывший в ссылке в Туруханском крае, вспоминает, что Свердлов говорил ему. «По прибытии в ссылку я поселился в его хижине, но вскоре он не стал со мною разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны…» В общем, совместного житья не получилось. Учитывая, что Свердлов в то время обладал, как он сам говорил, немалыми «талантами разговорными», а Иосиф разговоров не по делу очень не любил, кое-что становится понятным. В общем, очень скоро они стали жить отдельно, а затем Свердлов добился перевода обратно в Селиваниху. Иосиф же остался в Курейке — его не переводили, а скорее всего, он и не добивался перевода. С сообществом ссыльных все равно ведь отношения не сложились — так зачем ему нужна лишняя нервотрепка? Вот он и предпочел общество крестьян-остяков.
Тем более что с крестьянами он, сын сапожника и внук крестьянина, характером вполне сошелся, жил с ними нормально, участвовал в их праздниках, учил их революционным песням, перенимая русские народные. А дети вообще делали с ним, что хотели, детей он, сам бездомный и бессемейный, просто обожал. Именно в этой ссылке он впервые по-настоящему узнал русский народ — и полюбил его на всю жизнь.
Была здесь у него и женщина, точнее, совсем молоденькая крестьяночка, Лида, четырнадцати-пятнадцати лет, у которой вроде бы даже было от Иосифа двое детей. История странная: Иосиф по части женщин был далеко не аскетом, но чтобы малолеток совращать… Впрочем, когда в 50-е годы КГБ раскопал эту историю, выяснились любопытные подробности. По утверждениям самой Лиды, первый ребенок родился у нее где-то в 1913—1914 году, а Иосиф приехал в Курейку в 1914-м. Так что это многое объясняет, тем более что незадолго до приезда Иосифа со Свердловым там жили ссыльные уголовники. Впрочем, женщин на станке был недостаток, так что Лида вскоре вполне благополучно вышла замуж, муж усыновил ее второго ребенка (первый малыш умер), который потом стал военным. Ни на какое высокое родство он никогда не претендовал.
Жизнь в Курейке была дешевая, что пришлось очень кстати. В 1915 году в очередном письме за границу Иосиф уже привычно упоминает: «Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати».
А с друзьями он по-прежнему щепетилен. Аллилуевым, самым близким из близких, пишет: «Посылку получил, благодарю. Прошу только об одном — не тратиться больше на меня: вам деньги самим нужны. Я буду доволен и тем, если время от времени будете присылать открытые письма с видами природы и прочее. В этом проклятом крае природа скудна до безобразия — летом река, зимой снег, это все, что дает здесь природа, — и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге».
Поневоле Иосиф стал жить той же жизнью, что и местные. Он научился ловить рыбу, летом заготовлял ее впрок, зимой у него в проруби всегда стояла снасть. Ходил на охоту, несмотря на то что ссыльным запрещалось иметь оружие, а как жить? Соседи оставляли ему ружье в условленном месте в лесу, Иосиф шел в тайгу с пустыми руками, на виду у стражника, а там забирал оружие. Стрелял песца, бил птицу. Так он кормился. Пособия на все не хватало, а без книг и газет он жить не мог.
Как-то раз Иосиф едва не замерз в пургу, но потом этот случай обернулся благом, да еще каким! Он пошел проверять снасти на дальнюю прорубь. На обратном пути разыгралась пурга, вешек, которыми обозначали путь по замерзшей реке, стало не видно. Что такое пурга на Севере? Снег крутит так, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видать. Ветер валит с ног, да еще рыба тяжелая перекинута через плечо, а бросить нельзя, нечего будет есть. Он идет, идет, а жилья все нет. Неужели прошел деревню? Тогда — все, смерть. И тут, когда силы и надежда уже почти оставили, он почувствовал запах дыма, услышал собачий лай — деревня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61