https://www.dushevoi.ru/products/dushevye-kabiny/malenkie/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В чем был виновен Власик? Недавно опубликованный протокол судебного заседания, состоявшегося в 1955 году, просто неудобно читать — до такой степени хрущевская юстиция старается хоть в чем-то обвинить генерала — а не выходит! В итоге ему припаяли десять лет высылки — не оправдывать же, в самом деле… Но этот протокол подтверждает черным по белому: Власика от Сталина просто убрали. Вождь же, естественно, по вечной своей щепетильности ни за кого не вступился: виноват — получи! Не было к тому времени возле вождя и многолетнего охранника Рыбина — он работал начальником охраны Большого театра. А всей охраной теперь ведал Рясной — человек Хрущева.
Менее известно, что 17 февраля 1953 года внезапно умер комендант Кремля генерал-майор Косынкин, еще один бывший телохранитель Сталина, также преданный ему беззаветно. После этого глава государства в Кремль не приезжал ни разу. А через две недели он и сам умер при весьма странных и так и не выясненных обстоятельствах.
В ночь с 28 февраля на 1 марта на дачу к Сталину приезжали четверо «гостей» — Хрущев, Маленков, Булганин и Берия. Судя по всему, это был ужин-совещание перед заседанием Президиума ЦК, назначенным на 2 марта. Около четырех часов ночи гости разошлись. А вот что было потом — казалось бы, известно, но это только так кажется. На самом деле это совершенно неясно.
После окончания обеда, как рассказывал уже много позднее охранник Лозгачев, Сталин будто бы сказал: «Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать». И они действительно легли спать. Этого быть не могло, потому что не могло быть никогда. Когда Сталин, например, предлагал часовому выпить по рюмочке — а такие случаи бывали, — тот неизменно отвечал что-то вроде: «Не имею права. Я на посту». И ложиться спать охрана тоже не имела права, даже если это позволил сам глава государства.
Хроника следующего дня — 1 марта, воскресенье — со слов того же Лозгачева. В 10 часов утра охрана и обслуга собрались на кухне, чтобы спланировать распорядок дня. В комнатах Сталина было тихо. Не выходил он ни в одиннадцать, ни в двенадцать часов, ни позднее. Все начали волноваться. «Мы сидим со Старостиным, — вспоминает Лозгачев, — и Старостин говорит: „Что-то недоброе, что делать будем?“ Действительно, что делать — идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строю накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже шесть часов, а мы не знаем, что делать».
Этого тоже не могло быть. Во-первых, охранники при необходимости входили к нему совершенно свободно — вспомним, как Орлов ходил по комнатам и искал Сталина. Во-вторых, они просто не имели права ждать — при малейшем подозрении, что что-то не так, охрана ставила на уши все руководство. В-третьих, Сталин никогда никого строго не наказывал, наоборот, часто заступался и спасал от вполне заслуженных взысканий. И уж тем более никаких взысканий за излишнюю заботу о своей персоне он бы не наложил. Однако все эти выдумки очень точно лежат в русле позднейших воспоминаний Хрущева — вот с ними-то они вяжутся идеально!
Но послушаем дальше… «В восемь — ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять — нету движения, в десять — нету. Я говорю Старостину: „Иди ты, ты — начальник охраны, ты должен забеспокоиться“. Он: „Я боюсь“. Я: „Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?“ В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее, я, почта — моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти… Я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: „Товарищ Сталин, что с вами?“ Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: „Может, врача вызвать?“ А он в ответ так невнятно: „Дз… Дз…“ — дзыкнул, и все. На полу лежали карманные часы и газета „Правда“. На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел…»
Ну ладно, охранники преодолели свой страх перед «ужасным» Хозяином, вошли… И вот тогда-то началось самое интересное. Вместо того чтобы вызвать «Скорую», или бригаду из кремлевской поликлиники, или личного врача Сталина, охранники почему-то кинулись звонить руководству. Вспоминает Старостин:
«В первую очередь я позвонил Председателю МГБ С. Игнатьеву и доложил о состоянии Сталина. Игнатьев адресовал меня к Берии. Звоню, звоню Берии — никто не отвечает. Звоню Г. Маленкову и информирую о состоянии Сталина. Маленков что-то промычал в трубку и положил ее на рычаг. Минут через 30 позвонил Маленков и сказал: „Ищите Берию сами, я его не нашел“. Вскоре звонит Берия и говорит: „О болезни товарища Сталина никому не говорите и не звоните“. Положил трубку».
Что охранник делает дальше? Сидит и ждет. «В 3 часа ночи 2 марта около дачи зашуршала машина. Я оживился, полагая, что сейчас я передам больного Сталина медицине. Но я жестоко ошибся. Появились соратники Сталина Берия и Маленков… Стали соратники поодаль от Сталина. Постояли. Берия, поблескивая пенсне, подошел ко мне поближе и произнес: „Лозгачев, что ты панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин спит. Его не тревожь и нас не беспокой“. Постояв, соратники повернулись и покинули больного».
Тем временем взбунтовалась обслуга дачи, требуя немедленного вызова врачей. Тогда охранники вновь позвонили Маленкову и Берии, около 7 утра. И только после этого появились медики.
Этого тоже не могло быть, потому что этого не могло быть никогда и не лезет ни в какие ворота. Если бы все было так, то и Лозгачев, и Старостин как минимум ближайшие десять лет провели бы очень далеко от Москвы. Это как минимум. Нет, все это сказки, рассчитанные на наивных зрителей телесериалов. Мы можем констатировать: что произошло в период с 4 часов утра 1 марта до 9 часов утра 2 марта, неизвестно. Достоверно известно только одно: врачи, вызванные утром 2 марта, нашли главу государства в тяжелейшем состоянии, практически умирающим. Помочь ему было невозможно.
Одним из вызванных на дачу медиков был профессор Мясников. «Наконец мы в доме, — пишет он в своих воспоминаниях. — В одной из комнат уже был министр здравоохранения, проф. П.Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава). Известные невропатологи Роман Ткачев, Н. Филимонов, Иванов-Незнамов — терапевт Лечсанупра Кремля… Диагноз нам представлялся, слава богу, ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза».
Приехали дети Сталина. Светлана вела себя тихо, а Василий с порога закричал: «Сволочи, загубили отца!» Потом он много говорил с охраной и обслугой дачи, о чем — неизвестно. Светлана вспоминает: «Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный. Речь была потеряна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
 https://sdvk.ru/Sanfayans/Rakovini/dvoynye/ 

 керамогранит 400х400