Далеко над горизонтом проступало зарево, то разгораясь, то угасая. Над головой высоко, где-то под самыми осенними звездами, ныли моторы самолетов.
Мы сидели в маленькой натопленной сторожке; шумел самовар; разомлевшая от чая Ариша лениво слушала наш разговор. Под столом пищал, вставая на задние лапки, стараясь передними дотянуться до скатерти, иногда уцепившись коготками, повисая на бахроме, маленький белый котенок с рыженькими пятнышками над розовым носом. Он тоненько мяукал и, когда ему бросали что-нибудь со стола, урча, утаскивал добычу в уголок и там ел, продолжая мурзиться.
– От дачников остался. Тут соседи были, – объяснила Ариша. – Они эвакуировались, а он потерялся было, а после пришел, остался бездомный. Ходил, ходил под окнами у нас, мяучил, мяучил, всю мне душу разбередил, ну я и его взяла.
– Его звать Эвка, – сказал Игорь, – потому что он тоже эвакуированный был, да потом убежал и вернулся. Вроде меня, – добавил он, смотря на меня хитрющими глазами, ставшими еще больше после болезни.
И каждый раз, когда Ариша выходила за чем-нибудь из горницы, Игорь, торопясь, шептал мне:
– Вот папа когда вернется, я ему расскажу, как ты ко мне хорошо относилась, Сима… Ты знаешь, Сима, ты мне лучше чем сестра. Вот как тебе Расщепей был, так ты мне. Честное слово! Я тебе всю жизнь буду во всем помогать. Знаешь, как я рад, что ты за мной приехала!
– Ну вот, а ты от меня сам убежал!
– Ты думаешь, Сима, я кто? Ты думаешь, я трус? Нет, я просто не мог вытерпеть, что вы мне не доверять стали… И потом, я хотел Москву защищать. А тебя что, за мной командировали?
– Командировали…
Игорь хитро посмотрел на меня:
– Ох, ты хитрая, Сима! Думаешь, я не знаю, какая ты хитрая? Ты знаешь какая? Ты такая: не просто хитрая, а ты выдержанная и тактичная, вот ты какая! Так все ребята про тебя говорят.
Глава 25
На отнятой земле
Ночью я проснулась от тяжелых и гулких ударов. Мне казалось, что пушки били теперь у меня над самой головой. Я открыла глаза. Шаль, которой было завешено окно, просвечивала какими-то бегающими огнями. Мне показалось, что два огромных глаза смотрят на меня, вперившись прямо в лицо. Они делались все больше и больше, и в комнате стало светло от них. Они приближались, оглушительно скрежеща и рыча. И вдруг исчезли. В комнате стало темно, наступила тишина, сквозь которую я услышала гулкую беготню во дворе, быстро переговаривающиеся голоса и топот многих ног.
И опять над самой головой раздались тяжелые удары. Теперь я поняла, что кто-то стучит кулаком в дверь.
– Тетя Ариша, тетя Ариша! – стала я будить Арину Парфеновну.
Она вскочила с лежанки, заметалась со сна и, крестясь и причитая, побежала к дверям:
– Кто там?.. Батюшки!
Сиплый голос пролаял за дверью что-то непонятное. И опять дверь затряслась от страшных ударов.
– Да, господи боже мой, сейчас отомкну, погодите вы! – бормотала в перепуге тетя Ариша.
Грохнула щеколда, пахнуло свежим воздухом, в сенях упало ведро, затопали крупные, мужские, тяжелые шаги, и мне в глаза ударил слепящий и колющий свет. Я зажмурилась. Но и закрыв глаза, я чувствовала, как по моим векам, по лицу скользит, словно ощупывая, луч электрического фонарика. Потом он соскользнул с моего лица. Я приоткрыла глаза. Вошедших не было видно в темноте. Только по полу, по кровати, по стенам скользили два светлых круга. Они сходились, разбегались, шныряли по всей горнице, и от них шли прозрачные конусы, острыми своими вершинами упиравшиеся в две ослепительные точки, которые то взлетали, то опускались. И свет фонарика выхватывал то край белой печки, то перекошенное от ужаса лицо Игоря, то вдруг в луче ярко загорался самовар.
– Свэт нет? – раздался хриплый голос оттуда, откуда шел свет. – Русский зольдат нет? Это кто есть?
– Да детишки, господа солдаты, детишки, племянница с племяшкой, вы их уж не пужайте! Мальчик-то больной совсем, только после тифа.
– Зидеть тут, – рявкнул голос из-за фонарика, – зовсем тихо! Ходить никуда нет. Понимать?
– Понимать, понимать, – отвечала тетя Ариша.
– Зо! – крикнул фашист.
Фонари уперлись лучами в дверь, осветили щеколду, опять пахнуло холодом, дверь захлопнулась.
А на улице, во дворе, в усадьбе продолжалась какая-то возня, слышались слова команды, урчали моторы. Мы сидели онемевшие от ужаса. Только Игорь прошептал то, что было и так ясно:
– Немцы…
Никто из нас не заснул до утра. А когда рассвело, зябко и блекло, я тихонько приоткрыла на окне шаль и выглянула во двор. Все было заиндевевшим, роился в воздухе легкий снежок. Но мне показалось, что все выглядит уже не своим. И дом, на окнах которого все ставни были распахнуты и железные засовы висели словно вывихнутые, и сама осенняя, запорошенная снежком земля со следами чужих ног, обутых в ботинки, подбитые выпуклыми гвоздями. Ограда была проломана, прямо перед сторожкой стоял небольшой танк; башня его была повернута вбок, и орудие направлено в парк. На башне хорошо был виден желто-черный крест, а две маленькие и злые фары уставились на сторожку. Это их свет и видела я через шаль на окне. По двору ходил часовой. Другой стоял у колонн.
Как мы узнали потом, гитлеровцы глубоко вклинились на участке Кореваново и выбросили здесь свой танковый десант.
Мы были теперь отрезаны от Москвы.
Утром в сторожку заявился пухлый рыжеватый немец с маленьким красным носом пуговичкой и совершенно розовыми бровями.
– Здраз-твай-ти! – старательно прокартавил он. Верно, в его познаниях русского языка смешалось «раз-два-три» и «здравствуйте». – Я есть денщик обер-лейтенант Отто Штрупф, который есть штаб ваш больший дом. Надо вода, надо дрова.
Пока тетя Ариша накидывала телогрейку и шаль, немец разглядывал нас с Игорем.
– Здоров-поживаешь, мальшык и девошка. Я иметь также мальшык и девошка. Зо унд зо! – Он показал низко от пола рукой, потом немножко повыше. – Ви хейст? Звать имя?
Я назвала себя.
– О… Зима… Русский зима! Шреклих… страшно… Хватать ноз.
Он громко засмеялся, выставив редкие зубы, и сделал пальцами около своего носа, словно взмахнул ножницами:
– Шик-шик… ноз нет. Зима.
– Нос боится отморозить, – тихо объяснил мне Игорь.
И солдат ушел, покровительственно хлопая ладонью по спине тетю Аришу, которая повела его к колодцу.
Так мы оказались у фашистов. Двор усадьбы перегородили забором из колючей проволоки. Там всегда стояли часовые. Подъезжали юркие, низенькие серые машины с приплюснутым туловищем и длинным, узким, опущенным спереди мотором. Они были похожи на огромных принюхивающихся крыс. Выходили из машин какие-то офицеры. Солдаты что-то дважды гавкали. Офицеры вскидывали руки, как семафоры.
Мы старались не показываться на улице. Я видела, что Кореваново оцеплено, тщательно охраняется, – о побеге нечего пока было и думать.
На другой день толстый денщик опять явился к нам сияющий и сказал:
– Скоро ехать дальше! – Подмигивая, он махнул рукой по направлению к Москве. – Москва капут! Фью! – И он сделал в воздухе такой жест, словно зачеркивал что-то.
– Врет все! – зашептал мне Игорь. – Просто агитирует.
Все же это было самое страшное. Нам казалось, что фронт, перемахнув через места, где мы находились, откатывал свой грохот все дальше и дальше к юго-востоку, все ближе и ближе к Москве. Но потом звуки фронта как бы остановились. Они не удалялись и не приближались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84