смеситель для ванной с длинным изливом 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Отсюда вытекало требование: всем, кто как-то связан со шпионами, – сознаться; а тем, кто что-то знает или подозревает о шпионской деятельности, – донести. Репрессии нанесли страшный урон боеспособности РККА, обескровили ее кадровый состав, но это не помешало Ворошилову, выступая 23 марта 1939 года перед военными – делегатами XVIII съезда ВКП(б), заявить:
«Мы в основном уже очистились от шпионской мрази, но у нас агенты гестапо еще имеются» (Цит. по: Анфилов В. Самые тяжкие годы // Литературная газета. 1989. 22 марта.).
В ряде случаев Ворошилов выступал и в роли прямого соучастника репрессивных органов. И. Федько, назначенный после гибели Тухачевского и Гамарника первым заместителем наркома обороны, оказал явившимся к нему работникам НКВД вооруженное сопротивление и приказал своей охране держать их под прицелом. Одновременно Федько тут же позвонил Ворошилову. Тот сказал Федько, что он, Ворошилов, лично во всем разберется. Но вместе с тем Ворошилов приказал Федько прекратить сопротивление и «временно» подчиниться работникам НКВД. Вскоре Федько был расстрелян по списку, который, несомненно, подписали не только Сталин и Ежов, но и Ворошилов. А вот что рассказывает Г. Л. Блюхер, вдова В. К. Блюхера:
«…нарком (Ворошилов. – Р. М.) предложил „отдохнуть“ Блюхеру В. К. с семьей на его личной даче „Бочаров ручей“ в Сочи.
И там, в роскошной по тем временам «ловушке», были арестованы Василий Константинович Блюхер, затем я, затем брат В. К. Блюхера – Блюхер Павел Константинович, капитан ВВС…» (Военно-исторический журнал. 1989. № 1. С. 3 обложки.)
Некоторых из военных атташе СССР за границей вызывали в Москву на прием к Ворошилову, и их арестовывали в приемной наркома обороны. Было очевидно, что это делается с его согласия и одобрения.
Когда Гитлер готовился к нападению на СССР, то он без обиняков ссылался на уничтожение советских военных кадров как на благоприятный для Германии фактор, а фельдмаршал Ф. фон Бок писал:
«С русской армией можно не считаться как с военной силой, ибо кровавые репрессии подорвали ее дух, превратили в инертную машину» (Цит. по: Чистяков Б. Наркомвоенмор номер три // Смена (Ленинград). 1989. 19 февр.).
Можно оспорить такие суждения, можно показать их опрометчивость, но нельзя отрицать того, что наряду с другими обстоятельствами и эти оценки использовались нацистским руководством при выработке своих планов.
Неудачи в советско-финской войне
Красная армия крайне ослабла в результате массовых репрессий. Дело было не только в потере первоклассного состава высших советских кадров. Снизилась дисциплина в армии, где солдаты и младшие командиры переставали доверять старшим командирам. Быстрое выдвижение новых кадров происходило зачастую просто по анкетным данным. При этом командиры взводов становились командирами батальонов, а то и полков, командиры полков и батальонов – командирами дивизий. Почти парализована была на два-три года деятельность военных академий, ослабла военно-инженерная и конструкторская работа. Многие важнейшие начинания прежних командующих были прекращены: например, формирование партизанских баз в западных областях, остановилось строительство оборонительных рубежей вдоль прежней государственной границы. Армия увеличивалась численно, возрастало число полков, дивизий, армейских соединений, но кадров и военного опыта у новых командиров не хватало. А между тем началась Вторая мировая война, и это обстоятельство повышало требования к Красной армии. Ворошилов, Буденный и новые маршалы СССР – С. К. Тимошенко, Г. И. Кулик, – все из бывшей Первой Конной, пытались навести порядок и дисциплину в армии, но не всегда успешно.
Об одном из таких визитов Ворошилова в расположение полка рассказывал не без юмора известный комедийный артист Ю. Никулин, которого призвали в армию перед Отечественной войной:
«Как-то к нам в полк приехал Климент Ефремович Ворошилов. Он был в кубанке, короткой куртке, отороченной мехом, сбоку – маленький браунинг в кобуре. Побывал он и на нашей батарее. Учебная тревога прошла хорошо. Потом Ворошилов вместе с сопровождающими зашел в столовую. Повар, увидев легендарного маршала, от неожиданности потерял дар речи.
– Что, обед готов? – спросил Климент Ефремович.
– Нет, – чуть слышно пролепетал повар. – Будет через час.
– Ах, хитрец, – сказал, улыбаясь, маршал, – боишься, что обедать у вас останемся? Не останемся, не бойся.
Он вышел из столовой и приказал выстроить батарею. Климент Ефремович за отличную боевую подготовку объявил всем благодарность и, сев в черную «эмку», уехал.
Приезд Ворошилова на нашу батарею стал огромным событием. Мы в деталях подробно обсуждали все, что произошло. У нас-то все прошло хорошо, а вот в соседнем полку, рассказывали, вышел казус. На одну из батарей Ворошилов нагрянул неожиданно. Дневальный, растерявшись, пропустил начальство, не вызвав дежурного по батарее и не доложив ему о приезде маршала.
– Где комбат? – сразу спросил Ворошилов.
– А вон, в домике, – ответил дневальный.
Ворошилов прошел к домику, отворил дверь и видит: сидит за столом спиной к двери командир батареи в одних трусах и что-то пишет в тетрадке. Ворошилов кашлянул. Комбат обернулся и, тут же подскочив, воскликнул:
– Климент Ефремович! Это вы?!
– Это я, – сказал Ворошилов. – А как ваше имя-отчество?
– Да Павлом Алексеевичем зовут.
– Очень приятно, Павел Алексеевич, – ответил Ворошилов и… взяв комбата под руку, повел его на позицию.
Так и шел комбат на глазах у всех – в трусах – и по приказу Ворошилова объявил тревогу.
Когда все собрались, Ворошилов дал задание: там-то, на такой-то высоте самолет противника. Открыть огонь.
От неожиданности и неподготовленности все пошло скверно: орудия смотрели во все стороны, но только не на цель.
Ворошилов, ни слова не говоря, сел в машину и уехал» (Никулин Ю. Почти серьезно… М., 1982. С. 75–76.).
Стремясь создать более выгодные в стратегическом отношении границы на западе, Сталин решил отодвинуть советско-финскую границу, которая на Карельском перешейке проходила слишком близко от Ленинграда. Сам Сталин принял в Кремле финскую делегацию во главе с Юхо Кусти Паасикиви и предложил обменять территорию в 2700 квадратных километров вблизи Ленинграда на 5500 квадратных километров в Карелии. Однако финны должны были потерять при этом не только экономически более освоенные территории, но и свои главные линии укреплений. Финское правительство отклонило это предложение и не реагировало на прямые угрозы войны, с которыми выступил Молотов. Шел ноябрь 1939 года, и финны думали, что Советский Союз не решится начать войну перед началом зимы. Это было заблуждение: утром 30 ноября первые бомбы упали на Хельсинки, и Красная армия перешла советско-финскую границу. Но это была и большая ошибка Сталина, пребывавшего в уверенности, что речь будет идти о короткой и не слишком дорогостоящей военной акции. Ведь против маленькой Финляндии была развернута армия в 450 тысяч человек, 1700 орудий, 1000 танков и 800 самолетов. Финляндия имела под ружьем 215 тысяч солдат, но всего 75 боевых самолетов, 60 старых танков, несколько сотен орудий (Эти данные взяты автором из иностранных источников. В советской прессе см. об этом: Правда. 1989. 30 нояб., Аргументы и факты. 1989. № 47.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
 https://sdvk.ru/ekrany-dlya-vann/razdvizhnye/170sm/ 

 Леонардо Стоун Прованс