»
В команде ленинградцев оказались две девочки – Таня и еще одна, худенькая, но ловкая и крепкая. Большого опасения она, впрочем, не внушала – очень уж хрупка на вид, да и ростом маленькая.
– Девчонки у них, – шепнул над моим ухом Суржик. – Зададим!
– Кто же у нас пятый? Семен Афанасьевич, может, вы?
– Нет, нет! Разве Гриша за нас играет? Что вы! – возмутилась Таня.
– Репин! Вот кто пятый! – сказал Жуков.
Я обернулся и встретился глазами с Андреем. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы он играл в баскетбол, и я даже не подозревал, что он умеет. Но, видно, Саня знал больше моего. Сейчас Репин смотрел на меня с тем замкнутым, оскорбленным выражением, какое он сохранял на лице все последние дни.
– Ты играешь?
Он шевельнул бровями.
– Могу, – ответил он помедлив.
– Ну, давайте, давайте скорее, – вмешался Гриша. – Я буду судить. Найдется у вас свисток?
Поначалу мы играли сильнее. У нас было одно серьезное преимущество: наши игроки знали друг друга, наизусть знали сильные и слабые стороны каждого. Гости были из разных школ и играли вместе впервые. Кроме того, мальчики не принимали в расчет ни Таню, ни другую, худенькую. Надо было быстро передавать мяч, а они искали глазами друг друга, предпочитая терять время, лишь бы не кинуть девочке.
– Несправедливо! – кричала Таня. – Гриша, ты смотри, что же они делают!
Худенькая молчала и только неотрывно следила за мячом, плотно сжав губы. Лицо ее с выпуклым, упрямым лбом было спокойно и внимательно. Но вот она гибко повернулась, перехватила мяч и, хлопая его ладонью оземь и снова ловя, побежала к нашему щиту. Сбоку вынырнул Подсолнушкин, поймал было мяч, но только на секунду: девочка забежала вперед, снова перехватила мяч, с неожиданной силой подбросила, и он, описав высокую дугу, точно притянутый невидимой нитью, окунулся в нашу сетку. Первый гол!
– Ай да она! – крикнули сразу несколько голосов, громче всех – Петька.
Мы даже не в силах были огорчаться – так хорошо, так ловко сыграла эта девочка.
– Вот что значит недооценить противника! – весело и многозначительно произнес Гриша, поглядывая на нас.
Игра продолжалась. Второй гол забил нам белобрысый мальчуган, которого я заметил в столовой по отличному аппетиту. Плотный, почти толстый, белые брови и ресницы, блеклой голубизны глаза… Казалось, он должен быть сонным, вялым, неповоротливым, вроде нашего Суржика, – а вот поди ж ты…
Дальше игру вели главным образом худенькая девочка – попутно выяснилось, что ее зовут Женя, – и этот самый белобрысый мальчуган. Он вытворял чудеса – не уставая, не теряя дыхания, летал из конца в конец площадки, ловил даже самые безнадежные мячи, падал, мгновенно вскакивал – и вот издалека, почти с противоположного края, с такой же легкостью, как и в первый раз, забил нам еще один мяч. Счет стал 6:0 – увы, не в нашу пользу.
Как важно хорошо начать! Никогда не игравшие вместе, гости наши после первых двух попаданий почувствовали себя бодрее, увереннее. Никто из них не метался по площадке без толку, они точно передавали мяч друг другу и не терялись, когда борьба надолго задерживала их у собственной корзинки.
У меня сосало под ложечкой от огорчения. Эх, если бы можно было вмешаться! Трудно стоять и смотреть со стороны, когда так и чешутся руки помочь. А все-таки мне было весело смотреть на своих – на тех, кто не играл и вместе со мной переживал удачи и неудачи игры. Петька – тот был вне себя. Он чуть не плакал и в немом отчаянии поминутно оглядывался на меня. Коробочкин, Суржик, Володин, Коршунов – чье лицо ни попадало мне на глаза, никто не оставался равнодушным, все волновались, тревожились… Может быть, впервые в жизни они боялись и тревожились не за себя.
А в нашей команде царило смятение. Шутка ли – счет 6:0, если именно ноль приходится на твою долю! Они так растерялись, словно ни разу вместе не играли. Никогда еще я не видал Сергея Стеклова таким красным и взлохмаченным. Жуков обливался потом. Подсолнушкин ни минуты не мог устоять на месте, защищая свое кольцо; он все порывался вперед, и когда мяч летел к нам, его, в сущности, некому было отбивать. Один Репин оставался спокоен. В каждом его движении был смысл, он не суетился, не терял самообладания. Пожалуй, он слишком мало действовал, словно выжидая, приглядываясь, примериваясь к чему-то.
После того как нам забили третий гол, Репин коротко, сквозь зубы сказал что-то Жукову; тот перешепнулся с Подсолнушкиным, и они поменялись местами – Саня стал на защиту. Пробегая мимо Подсолнушкина, Андрей сказал что-то и ему, и, видно, что-то не слишком любезное – Подсолнушкин только головой повел, точно у него заныл зуб.
Андрей не то что побежал, а заскользил рядом с белобрысым, не мешая ему, не пытаясь выбить мяч у него из рук. Тот передал мяч Тане – Репин оказался рядом с нею. Таня кинула мяч – и неплохо кинула. Но Андрей взлетел за ним, точно и сам весил не больше, чем мяч, и его тоже подкинула невидимая сильная рука. И тут же, на лету, с дальнего конца площадки, послал мяч в корзинку противника. Мяч легонько стукнулся о край кольца, подскочил – и аккуратно нырнул в сетку.
– Ур-ра! Андрей! Ура, наши!
– Не в сухую! Не в сухую! Я уж думал, в сухую! – как одержимый, повторял Петька.
– Хороший удар, – согласился Гриша.
И игра закипела снова. Худенькая Женя, забившая нам первый гол, опять ловко и сильно кинула мяч, но Жуков отбил его, послал Стеклову, а Стеклов уверенно передал Репину. И снова Репин с очень далекого расстояния послал мяч в корзинку противника – и снова попал. Это произошло быстро и легко, как во сне, и, кажется, все наши разом перевели дыхание – только после короткой паузы раздался дружный восторженный вопль. А на лице Андрея, изменив его до неузнаваемости, на какую-то кратчайшую долю секунды показалось выражение самой простой и обыкновенной детской радости. И тут раздался свисток, возвещавший конец игры.
Нам даже не удалось сравнять счет, но счастье от сознания, что все-таки нет позорной сухой, было велико: тесно обступив игроков, ребята хлопали по плечам, по спинам своих и чужих, что-то кричали, доказывали.
– Еще одну! Отыграться! – вопил Петька, добросовестно исполняя роль «гласа народного».
Гриша внимательно посмотрел на него своими смеющимися глазами:
– Верно, отыграться вам следует. Но нам, понимаешь, уже домой пора.
– Мы приедем еще, – великодушно сказала Таня. – Мы приедем… ну… через выходной.
– Испытания начнутся, – возразил белобрысый.
Я невольно поискал глазами Женю. Она уже стушевалась, и я не сразу заметил позади остальных пионеров ее бледное, почти не разгоряченное игрой большелобое лицо. Но, услышав слова белобрысого паренька, она подняла голову и сказала:
– Конечно, надо дать им отыграться.
– Мы обязаны, как ты не понимаешь! – подхватила Таня, наступая на белобрысого. – Это долг… понимаешь, наш долг, раз мы выиграли!
– Вот что, – предложил я, – надо посидеть перед отъездом, как полагается… и спеть что-нибудь.
Через минуту мы все сидели вокруг гостей – на крыльце, на скамьях, которые притащили ребята, и просто на земле. И тут Таня спросила:
– А какие песни вы знаете?
– Какие песни? «Позабыт-позаброшен», – сказал вдруг Репин, словно нарочно обнажил что-то темное, далеко упрятанное, о чем никто уже не хотел вспоминать.
– Это же беспризорники поют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
В команде ленинградцев оказались две девочки – Таня и еще одна, худенькая, но ловкая и крепкая. Большого опасения она, впрочем, не внушала – очень уж хрупка на вид, да и ростом маленькая.
– Девчонки у них, – шепнул над моим ухом Суржик. – Зададим!
– Кто же у нас пятый? Семен Афанасьевич, может, вы?
– Нет, нет! Разве Гриша за нас играет? Что вы! – возмутилась Таня.
– Репин! Вот кто пятый! – сказал Жуков.
Я обернулся и встретился глазами с Андреем. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы он играл в баскетбол, и я даже не подозревал, что он умеет. Но, видно, Саня знал больше моего. Сейчас Репин смотрел на меня с тем замкнутым, оскорбленным выражением, какое он сохранял на лице все последние дни.
– Ты играешь?
Он шевельнул бровями.
– Могу, – ответил он помедлив.
– Ну, давайте, давайте скорее, – вмешался Гриша. – Я буду судить. Найдется у вас свисток?
Поначалу мы играли сильнее. У нас было одно серьезное преимущество: наши игроки знали друг друга, наизусть знали сильные и слабые стороны каждого. Гости были из разных школ и играли вместе впервые. Кроме того, мальчики не принимали в расчет ни Таню, ни другую, худенькую. Надо было быстро передавать мяч, а они искали глазами друг друга, предпочитая терять время, лишь бы не кинуть девочке.
– Несправедливо! – кричала Таня. – Гриша, ты смотри, что же они делают!
Худенькая молчала и только неотрывно следила за мячом, плотно сжав губы. Лицо ее с выпуклым, упрямым лбом было спокойно и внимательно. Но вот она гибко повернулась, перехватила мяч и, хлопая его ладонью оземь и снова ловя, побежала к нашему щиту. Сбоку вынырнул Подсолнушкин, поймал было мяч, но только на секунду: девочка забежала вперед, снова перехватила мяч, с неожиданной силой подбросила, и он, описав высокую дугу, точно притянутый невидимой нитью, окунулся в нашу сетку. Первый гол!
– Ай да она! – крикнули сразу несколько голосов, громче всех – Петька.
Мы даже не в силах были огорчаться – так хорошо, так ловко сыграла эта девочка.
– Вот что значит недооценить противника! – весело и многозначительно произнес Гриша, поглядывая на нас.
Игра продолжалась. Второй гол забил нам белобрысый мальчуган, которого я заметил в столовой по отличному аппетиту. Плотный, почти толстый, белые брови и ресницы, блеклой голубизны глаза… Казалось, он должен быть сонным, вялым, неповоротливым, вроде нашего Суржика, – а вот поди ж ты…
Дальше игру вели главным образом худенькая девочка – попутно выяснилось, что ее зовут Женя, – и этот самый белобрысый мальчуган. Он вытворял чудеса – не уставая, не теряя дыхания, летал из конца в конец площадки, ловил даже самые безнадежные мячи, падал, мгновенно вскакивал – и вот издалека, почти с противоположного края, с такой же легкостью, как и в первый раз, забил нам еще один мяч. Счет стал 6:0 – увы, не в нашу пользу.
Как важно хорошо начать! Никогда не игравшие вместе, гости наши после первых двух попаданий почувствовали себя бодрее, увереннее. Никто из них не метался по площадке без толку, они точно передавали мяч друг другу и не терялись, когда борьба надолго задерживала их у собственной корзинки.
У меня сосало под ложечкой от огорчения. Эх, если бы можно было вмешаться! Трудно стоять и смотреть со стороны, когда так и чешутся руки помочь. А все-таки мне было весело смотреть на своих – на тех, кто не играл и вместе со мной переживал удачи и неудачи игры. Петька – тот был вне себя. Он чуть не плакал и в немом отчаянии поминутно оглядывался на меня. Коробочкин, Суржик, Володин, Коршунов – чье лицо ни попадало мне на глаза, никто не оставался равнодушным, все волновались, тревожились… Может быть, впервые в жизни они боялись и тревожились не за себя.
А в нашей команде царило смятение. Шутка ли – счет 6:0, если именно ноль приходится на твою долю! Они так растерялись, словно ни разу вместе не играли. Никогда еще я не видал Сергея Стеклова таким красным и взлохмаченным. Жуков обливался потом. Подсолнушкин ни минуты не мог устоять на месте, защищая свое кольцо; он все порывался вперед, и когда мяч летел к нам, его, в сущности, некому было отбивать. Один Репин оставался спокоен. В каждом его движении был смысл, он не суетился, не терял самообладания. Пожалуй, он слишком мало действовал, словно выжидая, приглядываясь, примериваясь к чему-то.
После того как нам забили третий гол, Репин коротко, сквозь зубы сказал что-то Жукову; тот перешепнулся с Подсолнушкиным, и они поменялись местами – Саня стал на защиту. Пробегая мимо Подсолнушкина, Андрей сказал что-то и ему, и, видно, что-то не слишком любезное – Подсолнушкин только головой повел, точно у него заныл зуб.
Андрей не то что побежал, а заскользил рядом с белобрысым, не мешая ему, не пытаясь выбить мяч у него из рук. Тот передал мяч Тане – Репин оказался рядом с нею. Таня кинула мяч – и неплохо кинула. Но Андрей взлетел за ним, точно и сам весил не больше, чем мяч, и его тоже подкинула невидимая сильная рука. И тут же, на лету, с дальнего конца площадки, послал мяч в корзинку противника. Мяч легонько стукнулся о край кольца, подскочил – и аккуратно нырнул в сетку.
– Ур-ра! Андрей! Ура, наши!
– Не в сухую! Не в сухую! Я уж думал, в сухую! – как одержимый, повторял Петька.
– Хороший удар, – согласился Гриша.
И игра закипела снова. Худенькая Женя, забившая нам первый гол, опять ловко и сильно кинула мяч, но Жуков отбил его, послал Стеклову, а Стеклов уверенно передал Репину. И снова Репин с очень далекого расстояния послал мяч в корзинку противника – и снова попал. Это произошло быстро и легко, как во сне, и, кажется, все наши разом перевели дыхание – только после короткой паузы раздался дружный восторженный вопль. А на лице Андрея, изменив его до неузнаваемости, на какую-то кратчайшую долю секунды показалось выражение самой простой и обыкновенной детской радости. И тут раздался свисток, возвещавший конец игры.
Нам даже не удалось сравнять счет, но счастье от сознания, что все-таки нет позорной сухой, было велико: тесно обступив игроков, ребята хлопали по плечам, по спинам своих и чужих, что-то кричали, доказывали.
– Еще одну! Отыграться! – вопил Петька, добросовестно исполняя роль «гласа народного».
Гриша внимательно посмотрел на него своими смеющимися глазами:
– Верно, отыграться вам следует. Но нам, понимаешь, уже домой пора.
– Мы приедем еще, – великодушно сказала Таня. – Мы приедем… ну… через выходной.
– Испытания начнутся, – возразил белобрысый.
Я невольно поискал глазами Женю. Она уже стушевалась, и я не сразу заметил позади остальных пионеров ее бледное, почти не разгоряченное игрой большелобое лицо. Но, услышав слова белобрысого паренька, она подняла голову и сказала:
– Конечно, надо дать им отыграться.
– Мы обязаны, как ты не понимаешь! – подхватила Таня, наступая на белобрысого. – Это долг… понимаешь, наш долг, раз мы выиграли!
– Вот что, – предложил я, – надо посидеть перед отъездом, как полагается… и спеть что-нибудь.
Через минуту мы все сидели вокруг гостей – на крыльце, на скамьях, которые притащили ребята, и просто на земле. И тут Таня спросила:
– А какие песни вы знаете?
– Какие песни? «Позабыт-позаброшен», – сказал вдруг Репин, словно нарочно обнажил что-то темное, далеко упрятанное, о чем никто уже не хотел вспоминать.
– Это же беспризорники поют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93