Он записал имена мистера и миссис Филд и предупредил их, что на следующий день им надо будет явиться к судье.
Чета вернулась в свою гостиницу совершенно расстроенная, и что за день, что за ночь она там провела! Если несчастная мысль зайти в кабачок пришлачв голову миссис Титбюри, то такой же несчастной была идея мистера Титбюри спросить вместо эля или портера грог из виски! Какому же штрафу они теперь подвергнутся? И бранные слова, взаимные обвинения, споры продолжались всю ночь!
Судья, некий Р. Т. Ордак, был бесспорно самым неприятным, вечно брюзжащим и на все обижающимся существом, какое только можно себе представить. Когда на следующее утро нарушители закона представил перед ним в его кабинете, он, не обратив никакого внимания на их вежливые приветствия, стал поспешно задавать вопросы крайне резким тоном.
Их имена? .. Мистер и миссис Филд. Их местожительство? .. Они назвали наудачу — Гаррисберг, штат Пенсильвания. Их профессия? .. Рантье.
Судья тотчас пробил им в лицо:
— Подвергаетесь штрафу в размере ста долларов за нарушение закона о запрещении спиртных напитков в штате Мэн.
Это было уже слишком! Как ни умел владеть собой Титбюри и какие усилия ни прилагала миссис Титбюри, чтобы его успокоить, сдержаться на этот раз он не смог и, окончательно выйдя из себя, стал грозить судье Ордаку. А в результате судья Ордак удвоил штраф, наказав мистера Титбюри еще дополнительными ста долларами за неуважение к правосудию.
«Дополнение» еще более взбесило мистера Титбюри. Двести долларов добавочно к уже сделанным ранее расходам, связанным с переездом в самый отдаленный пункт проклятого штата Мэн! Доведенный до полного отчаяния, нарушитель закона забыл всякую осторожность и дошел до того, что пожертвовал даже всеми теми преимуществами, какие давало ему его инкогнито.
Скрестив на груди руки, с пылающим от бешенства лицом, с несвойственной ему силой отталкивая миссис Титбюри, он наклонился к сидевшему за бюро судье и проговорил:
— А знаете ли вы, с кем имеете дело?
— С неучем, которого я награждаю штрафов в триста долларов за то, что он продолжает говорить все тем же тоном, — ответил не менее его выведенный из себя Р. Т. Ордак.
— Триста долларов? — вскричала миссис Титбюри и, почти потеряв сознание, упала на скамейку.
— Да, — ответил судья, напирая на каждый слог, — триста долларов должен уплатить мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания…
— В таком случае, — проревел мистер Титбюри, ударяя по бюро кулаком, — знайте, что я не мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания…
— Кто же вы, в таком случае?
— Мистер Титбюри…. Из Чикаго… Иллинойс…
— Другими словами, субъект, позволяющий себе путешествовать под вымышленным именем! — вскричал судья таким тоном, как если бы он сказал: «еще одно преступление к целой массе других».
— Да… мистер Титбюри, из Чикаго, третий партнер в матче Гиппербона, будущий наследник его колоссального состояния!
Это заявление не произвело, по-видимому, никакого впечатления на Р. Т. Ордака. Этот судья, настолько же несдержанный на язык, насколько и беспристрастный, относился, по-видимому, к третьему партнеру матча Гиппербона совершенно так же, как к любому портовому матросу. Вот почему он проговорил своим свистящим голосом, точно высасывая каждое слово:
— В таком случае, этот мистер Титбюри из Чикаго, Иллинойс, уплатит триста долларов штрафа, а кроме того, за то, что он позволил себе предстать перед правосудием под чужим именем, я приговариваю его к восьмидневному тюремному заключению.
Это было уже слишком, и рядом с миссис Титбюри, продолжавшей лежать на скамейке, грохнулся, в свою очередь, и мистер Титбюри.
Восемь дней тюрьмы! А через пять дней должна была прийти ожидаемая телеграмма, и 19-го предстояло отправиться в дальнейший путь, быть может на другую окраину Соединенных штатов, и надлежало явиться туда в назначенный день, так как иначе это грозило исключением из партии!
Нужно согласиться, что для господина Титбюри это было гораздо серьезнее, чем если бы он был отослан в пятьдесят вторую клетку, штат Миссури, в «тюрьму» Сент-Луис. Там, по крайней мере, он имел надежду быть освобожденным одним из партнеров, тогда как в тюрьме города Кале, по распоряжению судьи Р. Т. Ордака, ему предстояло оставаться в заключении вплоть до отбытия своего наказания.
Глава X. РЕПОРТЕР В ПУТИ
— Да, господа, да! Я смотрю на этот матч Гиппербона как на одно из самых изумительных национальных явлений, которое обогатит историю нашей славной страны! После войны Северных штатов с Южными за Независимость, после провозглашения доктрины Монроэ (Доктрина Монроэ — принцип, провозглашенный президентом США Монроэ в 1823 году: «Америка для американцев». Доктрина Монроэ направлена против вмешательства европейских государств в дела Американского континента.) проведения в жизнь билля Мак-Кинлея — это самое значительное событие, созданное фантазией одного из членов Клуба Чудаков, событие, которое сосредоточило на себе всеобщее внимание.
Так говорил Гарри Кембэл, обращаясь к пассажирам того поезда, который 7 мая вышел из Чикаго. Главный репортер газеты Трибуна, преисполненный радости и надежды, шагал сначала по центральному проходу от одного конца вагона к другому, все время безумолку болтая и произнося высокопарные фразы, а потом перешел по тамбуру, соединяющему вагоны, в соседний и стал так путешествовать по всему поезду, мчавшемуся на всех парах по южному берегу озера Мичигана. Гарри Кембэл ехал один. Выразив благодарность тем из своих товарищей, которые предложили его сопровождать, он не принял их предложения. Нет, он поедет один, даже без слуги, один, совершенно один! Как вы видите, он не хотел путешествовать инкогнито, как Макс Реаль или Герман Титбюри. Он ничего ни от кого не скрывал и охотно написал бы на своей шляпе: «Четвертый партнер матча Гиппербона! «
Его провожала на вокзал многочисленная толпа с криками «ура» и с пожеланиями счастливого пути. Он был так возбужден, так самоуверен, его все знали как человека очень решительного, смелого и ловкого, что многие тут же начали держать за него пари. За него ставили один против двух и даже против трех, что льстило ему, ибо он считал это для себя хорошим предзнаменованием.
Но если Гарри Кембэл отказал своим друзьям в просьбах сопровождать его в переездах по Союзу, то он отнюдь не имел намерения, — в чем нетрудно было уже убедиться, — сидеть в полном одиночестве в своем углу, погруженным в собственные мысли, ни с кем не говоря ни слова. Наоборот, все путешественники, с которыми сталкивала его судьба, становились его товарищами. Он принадлежал к тем людям, которые думают только тогда, когда говорят, сказать же, что во время своего пути он был скуп на слова, было, конечно, невозможно. Ни на слова, ни на деньги! Касса богатейшей Трибуны была для него открыта, и он всегда мог возместить свои расходы всевозможными интервью, описаниями, рассказами, статьями всякого рода. Различные перипетии матча должны были доставить ему богатый материал.
— Но, — обратился к нему один из путешественников, янки с головы до ног, — не придаете ли вы слишком большого значения партии, придуманной Вильямом Дж. Гиппербоном?
— Нет, — ответил репортер, — я считаю, что такая оригинальная идея могла зародиться только в ультраамериканском мозгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Чета вернулась в свою гостиницу совершенно расстроенная, и что за день, что за ночь она там провела! Если несчастная мысль зайти в кабачок пришлачв голову миссис Титбюри, то такой же несчастной была идея мистера Титбюри спросить вместо эля или портера грог из виски! Какому же штрафу они теперь подвергнутся? И бранные слова, взаимные обвинения, споры продолжались всю ночь!
Судья, некий Р. Т. Ордак, был бесспорно самым неприятным, вечно брюзжащим и на все обижающимся существом, какое только можно себе представить. Когда на следующее утро нарушители закона представил перед ним в его кабинете, он, не обратив никакого внимания на их вежливые приветствия, стал поспешно задавать вопросы крайне резким тоном.
Их имена? .. Мистер и миссис Филд. Их местожительство? .. Они назвали наудачу — Гаррисберг, штат Пенсильвания. Их профессия? .. Рантье.
Судья тотчас пробил им в лицо:
— Подвергаетесь штрафу в размере ста долларов за нарушение закона о запрещении спиртных напитков в штате Мэн.
Это было уже слишком! Как ни умел владеть собой Титбюри и какие усилия ни прилагала миссис Титбюри, чтобы его успокоить, сдержаться на этот раз он не смог и, окончательно выйдя из себя, стал грозить судье Ордаку. А в результате судья Ордак удвоил штраф, наказав мистера Титбюри еще дополнительными ста долларами за неуважение к правосудию.
«Дополнение» еще более взбесило мистера Титбюри. Двести долларов добавочно к уже сделанным ранее расходам, связанным с переездом в самый отдаленный пункт проклятого штата Мэн! Доведенный до полного отчаяния, нарушитель закона забыл всякую осторожность и дошел до того, что пожертвовал даже всеми теми преимуществами, какие давало ему его инкогнито.
Скрестив на груди руки, с пылающим от бешенства лицом, с несвойственной ему силой отталкивая миссис Титбюри, он наклонился к сидевшему за бюро судье и проговорил:
— А знаете ли вы, с кем имеете дело?
— С неучем, которого я награждаю штрафов в триста долларов за то, что он продолжает говорить все тем же тоном, — ответил не менее его выведенный из себя Р. Т. Ордак.
— Триста долларов? — вскричала миссис Титбюри и, почти потеряв сознание, упала на скамейку.
— Да, — ответил судья, напирая на каждый слог, — триста долларов должен уплатить мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания…
— В таком случае, — проревел мистер Титбюри, ударяя по бюро кулаком, — знайте, что я не мистер Филд из Гаррисберга, штат Пенсильвания…
— Кто же вы, в таком случае?
— Мистер Титбюри…. Из Чикаго… Иллинойс…
— Другими словами, субъект, позволяющий себе путешествовать под вымышленным именем! — вскричал судья таким тоном, как если бы он сказал: «еще одно преступление к целой массе других».
— Да… мистер Титбюри, из Чикаго, третий партнер в матче Гиппербона, будущий наследник его колоссального состояния!
Это заявление не произвело, по-видимому, никакого впечатления на Р. Т. Ордака. Этот судья, настолько же несдержанный на язык, насколько и беспристрастный, относился, по-видимому, к третьему партнеру матча Гиппербона совершенно так же, как к любому портовому матросу. Вот почему он проговорил своим свистящим голосом, точно высасывая каждое слово:
— В таком случае, этот мистер Титбюри из Чикаго, Иллинойс, уплатит триста долларов штрафа, а кроме того, за то, что он позволил себе предстать перед правосудием под чужим именем, я приговариваю его к восьмидневному тюремному заключению.
Это было уже слишком, и рядом с миссис Титбюри, продолжавшей лежать на скамейке, грохнулся, в свою очередь, и мистер Титбюри.
Восемь дней тюрьмы! А через пять дней должна была прийти ожидаемая телеграмма, и 19-го предстояло отправиться в дальнейший путь, быть может на другую окраину Соединенных штатов, и надлежало явиться туда в назначенный день, так как иначе это грозило исключением из партии!
Нужно согласиться, что для господина Титбюри это было гораздо серьезнее, чем если бы он был отослан в пятьдесят вторую клетку, штат Миссури, в «тюрьму» Сент-Луис. Там, по крайней мере, он имел надежду быть освобожденным одним из партнеров, тогда как в тюрьме города Кале, по распоряжению судьи Р. Т. Ордака, ему предстояло оставаться в заключении вплоть до отбытия своего наказания.
Глава X. РЕПОРТЕР В ПУТИ
— Да, господа, да! Я смотрю на этот матч Гиппербона как на одно из самых изумительных национальных явлений, которое обогатит историю нашей славной страны! После войны Северных штатов с Южными за Независимость, после провозглашения доктрины Монроэ (Доктрина Монроэ — принцип, провозглашенный президентом США Монроэ в 1823 году: «Америка для американцев». Доктрина Монроэ направлена против вмешательства европейских государств в дела Американского континента.) проведения в жизнь билля Мак-Кинлея — это самое значительное событие, созданное фантазией одного из членов Клуба Чудаков, событие, которое сосредоточило на себе всеобщее внимание.
Так говорил Гарри Кембэл, обращаясь к пассажирам того поезда, который 7 мая вышел из Чикаго. Главный репортер газеты Трибуна, преисполненный радости и надежды, шагал сначала по центральному проходу от одного конца вагона к другому, все время безумолку болтая и произнося высокопарные фразы, а потом перешел по тамбуру, соединяющему вагоны, в соседний и стал так путешествовать по всему поезду, мчавшемуся на всех парах по южному берегу озера Мичигана. Гарри Кембэл ехал один. Выразив благодарность тем из своих товарищей, которые предложили его сопровождать, он не принял их предложения. Нет, он поедет один, даже без слуги, один, совершенно один! Как вы видите, он не хотел путешествовать инкогнито, как Макс Реаль или Герман Титбюри. Он ничего ни от кого не скрывал и охотно написал бы на своей шляпе: «Четвертый партнер матча Гиппербона! «
Его провожала на вокзал многочисленная толпа с криками «ура» и с пожеланиями счастливого пути. Он был так возбужден, так самоуверен, его все знали как человека очень решительного, смелого и ловкого, что многие тут же начали держать за него пари. За него ставили один против двух и даже против трех, что льстило ему, ибо он считал это для себя хорошим предзнаменованием.
Но если Гарри Кембэл отказал своим друзьям в просьбах сопровождать его в переездах по Союзу, то он отнюдь не имел намерения, — в чем нетрудно было уже убедиться, — сидеть в полном одиночестве в своем углу, погруженным в собственные мысли, ни с кем не говоря ни слова. Наоборот, все путешественники, с которыми сталкивала его судьба, становились его товарищами. Он принадлежал к тем людям, которые думают только тогда, когда говорят, сказать же, что во время своего пути он был скуп на слова, было, конечно, невозможно. Ни на слова, ни на деньги! Касса богатейшей Трибуны была для него открыта, и он всегда мог возместить свои расходы всевозможными интервью, описаниями, рассказами, статьями всякого рода. Различные перипетии матча должны были доставить ему богатый материал.
— Но, — обратился к нему один из путешественников, янки с головы до ног, — не придаете ли вы слишком большого значения партии, придуманной Вильямом Дж. Гиппербоном?
— Нет, — ответил репортер, — я считаю, что такая оригинальная идея могла зародиться только в ультраамериканском мозгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106