А пайки у нас были разные, одни получше, другие похуже.
Так мы и воевали. Скучная это материя, хоть и поучительная. Вот как бывает на войне — не знаю только, кому это интересно.
Вот как это бывает. В тринадцать ноль-ноль Красные передают, что двинутся вслед за Белыми. В тринадцать ноль пять (запомни, если можешь, дочка, это пять минут второго) Синие запрашивают (надеюсь, ты знаешь, кто такие Синие!): «Сообщите, когда выступаете». Красные сообщают, что двинутся вслед за Белыми.
Видишь, как просто. Каждый может поупражняться в этом перед завтраком.
— Но не могут же все служить в пехоте, — вполголоса сказала девушка. — Пехотинцев я уважаю больше всего на свете, кроме разве что хороших, честных летчиков. Пожалуйста, рассказывай; а я тебя обниму.
— Хорошие летчики — молодцы, их и надо уважать, — сказал полковник.
Он поднял глаза, посмотрел, как мерцает свет на потолке, и с отчаянием вспомнил о потерянных батальонах и загубленных людях. Никогда больше не будет у него такого полка, никогда! Правда, не он его сколачивал. Он получил его в наследство. Но какое-то время полк доставлял ему огромную радость. Теперь половина его убита, а остальные покалечены. Кто был ранен в живот, кто в голову, в руки или в ноги, в шею, в спину, кому повезло — в ягодицы, кому нет — в грудь. В лесу людей ранило в такие места, куда ни за что не попало бы в открытом месте. И раненые становились инвалидами на всю жизнь.
— Это был хороший полк, — сказал он. — Можно даже сказать, прекрасный полк, пока я не уничтожил его но приказу начальства.
— Но зачем слушаться чужих приказов, если ты знаешь, что они неправильные?
— В нашей армии ты должен слушаться, как собака, — пояснил полковник. — Одна надежда, что тебе попадется хороший хозяин.
— А какие тебе попадались на самом деле?
— Хорошие мне попадались только два раза. После того как я сам стал командовать, мне часто попадались славные люди, но хорошие хозяева — только два раза.
— И поэтому ты сейчас не генерал? Мне бы хотелось, чтобы ты был генералом.
— Мне тоже, — сказал полковник. — Хотя, может быть, и не так, как тебе.
— А ты не попробуешь заснуть? Засни, я тебя прошу.
— Хорошо, — сказал полковник.
— Я подумала, что, если ты заснешь, ты хотя бы во сне избавишься от дурных воспоминаний.
— Хорошо, — сказал полковник. — Большое тебе спасибо.
Что поделаешь, господа! Повиноваться — удел мужчины.
ГЛАВА 32
— Ты хорошо поспал, — нежно и ласково сказала ему девушка. — Тебе ничего не нужно?
— Ничего, — сказал полковник. — Спасибо. Тут он вдруг ощетинился и добавил:
— Дочка, я бы мог заснуть, сидя на электрическом стуле с разрезанными штанинами и остриженной головой. Я сплю, когда нужно и сколько нужно.
— Я так не могу, — ответила сонным голосом девушка. — Я сплю, только когда меня клонит ко сну.
— Ты мое чудо, — сказал полковник. — Ты и спишь лучше всех.
— Вот уж нечем хвастать, — сквозь сон сказала девушка. — Мне просто хорошо спится.
— Вот и поспи, пожалуйста.
— Нет. Рассказывай мне тихо-тихо и положи свою больную руку в мою.
— А ну ее к черту, мою руку! — сказал полковник. — И с каких это пор она такая больная?
— Она больная, — сказала девушка. — Больнее, чем ты даже можешь себе представить. Ну, рассказывай, пожалуйста, о войне, но не будь таким кровожадным.
— Что ж, это не трудно, — сказал полковник. — Не будем уточнять время.
Погода облачная, а место действия — отметка 986 342. Обстановка? Выкуриваем противника огнем артиллерии и минометов. Начальник оперотдела передает приказ начальника штаба — привести себя в боевую готовность и пустить в ход побольше артиллерии. Белые сообщают, что дела идут недурно. Начальник штаба передает, что рота "А" перебрасывается на усиление роты "Б". Рота "Б" остановлена огнем противника и, не выполнив задания, застряла. Начальник штаба недоволен оборотом дела. Но это совершенно секретно. Он приказывает усилить артподготовку, а в резерве артиллерии не осталось…
И на что тебе сдалась эта война, дочка? Не понимаю. А может, и понимаю.
Кому нужна правда о войне? Ну да ладно, вот тебе настоящая война, война по телефону, а потом, если хочешь, я опишу звуки, запахи и распишу, кто, когда и где был убит.
— Я хочу, чтобы ты рассказал только то, что сам хочешь.
— Я расскажу тебе все, как было, — сказал полковник. — А генерал Уолтер Беделл Смит и по сей день этого не знает. Но, может, я и ошибаюсь, как ошибался не раз.
— Хорошо, что нам не нужно встречаться ни с ним, ни с тем салонным шаркуном, — сказала девушка.
— На этом свете они нам не встретятся, — сказал полковник. — А к воротам ада я приставлю караул, чтобы туда таких типов не впускали.
— Ты говоришь, как Данте, — сказала она спросонок.
— Я и есть мистер Данте, — сказал он. — В данный момент.
Так оно теперь и было, и он описал все круги ада. Он был так же пристрастен, как когда-то Данте, но он их все-таки описал.
ГЛАВА 33
— Я опущу подробности, тебе ведь хочется спать, и в этом нет ничего удивительного, — сказал полковник.
Он снова стал наблюдать за причудливой игрой света на потолке. Потом посмотрел на девушку — она была красивее всех девушек на свете.
Он видел, как красота приходит и уходит, а уж когда уходит, то летит быстрее, чем на крыльях. Красавицы так быстро превращаются в старую рухлядь! Но эта, пожалуй, долго не сойдет с круга. «Темноволосые женщины сохраняются лучше, — подумал он и потом посмотрел, какое у нее тонкое лицо. — У нее хорошая порода, она может держаться вечно. В Америке большинство знаменитых красавиц вышли из-за прилавка, торговали газированной водой и не помнят фамилии деда, разве что он был из немцев и звался Шульц. Или Шлиц.»
«Ну, это уже нехорошо, — сказал он себе, — не смей говорить такие вещи этой девушке, они ей не понравятся, а она крепко спит, свернувшись калачиком, как кошка».
— Спи спокойно, дорогая, любовь моя, а я, так и быть, расскажу тебе, как было дальше.
Девушка спала, она все еще держала его искалеченную руку, которая ему так опротивела, и он чувствовал ее дыхание — так дышат только в молодости, когда заснуть легко.
Полковник рассказывал ей, не произнося ни слова.
"Итак, после того, как я имел честь услышать от генерала Уолтера Беделла Смита, как легко будет наступать, мы перешли в наступление. Тут была и знаменитая Красная дивизия, она свято верила во всю ту шумиху, которую сама вокруг себя подняла. И Девятая — та была лучше, чем наша. Наконец, были мы — когда нам говорили «вперед», мы поднимались и шли.
На чтение комиксов времени у нас не хватало, да, впрочем, и ни на что другое: еще не рассвело, а мы уже на марше. Это не так-то легко, тут уж не до Великого Плана, думаешь о своей дивизии, и только.
Мы носили четырехлистник клевера — это ничего не означало, но нам нравилось. И стоит мне теперь увидеть такую нашивку, как внутри у меня все переворачивается. Люди принимали это за плющ. Но ничего подобного, это был клевер с четырьмя листиками, делавший вид, будто он плющ.
Согласно приказу, мы должны были наступать вместе со знаменитой Красной дивизией — Первой пехотной дивизией американской армии, а эта дивизия и ее офицер по связи с печатью, вечно напевавший модную песенку, не давали нам забыть, с кем мы имеем дело. Сам он был славный малый, да такая уж у него была должность.
Втирать очки — дерьмовое дело, и оно легко может осточертеть, если только вы не любите запаха или вкуса дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Так мы и воевали. Скучная это материя, хоть и поучительная. Вот как бывает на войне — не знаю только, кому это интересно.
Вот как это бывает. В тринадцать ноль-ноль Красные передают, что двинутся вслед за Белыми. В тринадцать ноль пять (запомни, если можешь, дочка, это пять минут второго) Синие запрашивают (надеюсь, ты знаешь, кто такие Синие!): «Сообщите, когда выступаете». Красные сообщают, что двинутся вслед за Белыми.
Видишь, как просто. Каждый может поупражняться в этом перед завтраком.
— Но не могут же все служить в пехоте, — вполголоса сказала девушка. — Пехотинцев я уважаю больше всего на свете, кроме разве что хороших, честных летчиков. Пожалуйста, рассказывай; а я тебя обниму.
— Хорошие летчики — молодцы, их и надо уважать, — сказал полковник.
Он поднял глаза, посмотрел, как мерцает свет на потолке, и с отчаянием вспомнил о потерянных батальонах и загубленных людях. Никогда больше не будет у него такого полка, никогда! Правда, не он его сколачивал. Он получил его в наследство. Но какое-то время полк доставлял ему огромную радость. Теперь половина его убита, а остальные покалечены. Кто был ранен в живот, кто в голову, в руки или в ноги, в шею, в спину, кому повезло — в ягодицы, кому нет — в грудь. В лесу людей ранило в такие места, куда ни за что не попало бы в открытом месте. И раненые становились инвалидами на всю жизнь.
— Это был хороший полк, — сказал он. — Можно даже сказать, прекрасный полк, пока я не уничтожил его но приказу начальства.
— Но зачем слушаться чужих приказов, если ты знаешь, что они неправильные?
— В нашей армии ты должен слушаться, как собака, — пояснил полковник. — Одна надежда, что тебе попадется хороший хозяин.
— А какие тебе попадались на самом деле?
— Хорошие мне попадались только два раза. После того как я сам стал командовать, мне часто попадались славные люди, но хорошие хозяева — только два раза.
— И поэтому ты сейчас не генерал? Мне бы хотелось, чтобы ты был генералом.
— Мне тоже, — сказал полковник. — Хотя, может быть, и не так, как тебе.
— А ты не попробуешь заснуть? Засни, я тебя прошу.
— Хорошо, — сказал полковник.
— Я подумала, что, если ты заснешь, ты хотя бы во сне избавишься от дурных воспоминаний.
— Хорошо, — сказал полковник. — Большое тебе спасибо.
Что поделаешь, господа! Повиноваться — удел мужчины.
ГЛАВА 32
— Ты хорошо поспал, — нежно и ласково сказала ему девушка. — Тебе ничего не нужно?
— Ничего, — сказал полковник. — Спасибо. Тут он вдруг ощетинился и добавил:
— Дочка, я бы мог заснуть, сидя на электрическом стуле с разрезанными штанинами и остриженной головой. Я сплю, когда нужно и сколько нужно.
— Я так не могу, — ответила сонным голосом девушка. — Я сплю, только когда меня клонит ко сну.
— Ты мое чудо, — сказал полковник. — Ты и спишь лучше всех.
— Вот уж нечем хвастать, — сквозь сон сказала девушка. — Мне просто хорошо спится.
— Вот и поспи, пожалуйста.
— Нет. Рассказывай мне тихо-тихо и положи свою больную руку в мою.
— А ну ее к черту, мою руку! — сказал полковник. — И с каких это пор она такая больная?
— Она больная, — сказала девушка. — Больнее, чем ты даже можешь себе представить. Ну, рассказывай, пожалуйста, о войне, но не будь таким кровожадным.
— Что ж, это не трудно, — сказал полковник. — Не будем уточнять время.
Погода облачная, а место действия — отметка 986 342. Обстановка? Выкуриваем противника огнем артиллерии и минометов. Начальник оперотдела передает приказ начальника штаба — привести себя в боевую готовность и пустить в ход побольше артиллерии. Белые сообщают, что дела идут недурно. Начальник штаба передает, что рота "А" перебрасывается на усиление роты "Б". Рота "Б" остановлена огнем противника и, не выполнив задания, застряла. Начальник штаба недоволен оборотом дела. Но это совершенно секретно. Он приказывает усилить артподготовку, а в резерве артиллерии не осталось…
И на что тебе сдалась эта война, дочка? Не понимаю. А может, и понимаю.
Кому нужна правда о войне? Ну да ладно, вот тебе настоящая война, война по телефону, а потом, если хочешь, я опишу звуки, запахи и распишу, кто, когда и где был убит.
— Я хочу, чтобы ты рассказал только то, что сам хочешь.
— Я расскажу тебе все, как было, — сказал полковник. — А генерал Уолтер Беделл Смит и по сей день этого не знает. Но, может, я и ошибаюсь, как ошибался не раз.
— Хорошо, что нам не нужно встречаться ни с ним, ни с тем салонным шаркуном, — сказала девушка.
— На этом свете они нам не встретятся, — сказал полковник. — А к воротам ада я приставлю караул, чтобы туда таких типов не впускали.
— Ты говоришь, как Данте, — сказала она спросонок.
— Я и есть мистер Данте, — сказал он. — В данный момент.
Так оно теперь и было, и он описал все круги ада. Он был так же пристрастен, как когда-то Данте, но он их все-таки описал.
ГЛАВА 33
— Я опущу подробности, тебе ведь хочется спать, и в этом нет ничего удивительного, — сказал полковник.
Он снова стал наблюдать за причудливой игрой света на потолке. Потом посмотрел на девушку — она была красивее всех девушек на свете.
Он видел, как красота приходит и уходит, а уж когда уходит, то летит быстрее, чем на крыльях. Красавицы так быстро превращаются в старую рухлядь! Но эта, пожалуй, долго не сойдет с круга. «Темноволосые женщины сохраняются лучше, — подумал он и потом посмотрел, какое у нее тонкое лицо. — У нее хорошая порода, она может держаться вечно. В Америке большинство знаменитых красавиц вышли из-за прилавка, торговали газированной водой и не помнят фамилии деда, разве что он был из немцев и звался Шульц. Или Шлиц.»
«Ну, это уже нехорошо, — сказал он себе, — не смей говорить такие вещи этой девушке, они ей не понравятся, а она крепко спит, свернувшись калачиком, как кошка».
— Спи спокойно, дорогая, любовь моя, а я, так и быть, расскажу тебе, как было дальше.
Девушка спала, она все еще держала его искалеченную руку, которая ему так опротивела, и он чувствовал ее дыхание — так дышат только в молодости, когда заснуть легко.
Полковник рассказывал ей, не произнося ни слова.
"Итак, после того, как я имел честь услышать от генерала Уолтера Беделла Смита, как легко будет наступать, мы перешли в наступление. Тут была и знаменитая Красная дивизия, она свято верила во всю ту шумиху, которую сама вокруг себя подняла. И Девятая — та была лучше, чем наша. Наконец, были мы — когда нам говорили «вперед», мы поднимались и шли.
На чтение комиксов времени у нас не хватало, да, впрочем, и ни на что другое: еще не рассвело, а мы уже на марше. Это не так-то легко, тут уж не до Великого Плана, думаешь о своей дивизии, и только.
Мы носили четырехлистник клевера — это ничего не означало, но нам нравилось. И стоит мне теперь увидеть такую нашивку, как внутри у меня все переворачивается. Люди принимали это за плющ. Но ничего подобного, это был клевер с четырьмя листиками, делавший вид, будто он плющ.
Согласно приказу, мы должны были наступать вместе со знаменитой Красной дивизией — Первой пехотной дивизией американской армии, а эта дивизия и ее офицер по связи с печатью, вечно напевавший модную песенку, не давали нам забыть, с кем мы имеем дело. Сам он был славный малый, да такая уж у него была должность.
Втирать очки — дерьмовое дело, и оно легко может осточертеть, если только вы не любите запаха или вкуса дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50