Пучиморда. Не шарахайся ты так, мой бывший министр, ведь если ты порвешь цепь, я тебя пристрелю, как настоящую собаку. Теперь я служу им – я совершенно изменился. Пойми это, дорогой, и успокойся. Силой внутренней трансформации я решил питаться пулярками, лангустами, спаржей и прочими кулинарными прихотями, капризами и блажью до конца своей жизни. Да, я циник до грязи между пальцами ног – я совершенно перестал мыться и воняю, как протухшая камбала. Храть я хотел на все.
1-й подмастерье. А что такое храть?
Пучиморда. Храть означает не что иное, как облить что-то чем-нибудь очень вонючим. Я хру, ты хрешь, мы хрем, они хрут и так далее.
2-й подмастерье. Давайте лучше сделаем так: если он за четверть часа сошьет сапог, пустим его к ней, если нет – так пусть извоется насмерть.
Пучиморда. Хорошо, Ендрек, валяйте. Это удовлетворит остатки моего угасающего интереса к садизму – сам я уже ничего не могу. (Тихо и стыдливо плачет.)Вот я плачу здесь тихо и стыдливо – я одинок, хоть это некрасиво… Даже хороший стишок не могу написать. У покойного Тувима всегда в конце концов получалось, что бы с ним при жизни ни случалось. А я что? Сирота. Я даже не знаю, кто я такой – в политическом смысле, разумеется. Я – старый шут, таким и останусь до самой своей захраной смерти.
2-й подмастерье (который слушал все это очень внимательно).Ну так я поищу среди этого барахланаши старые инструменты, то, что осталось от нашей первой революционной мастерской, гладь ее в печенку в корень! Когда же это было? Ах, как было хорошо! Это же все должно храниться в музее, на вечную память потомкам. (Роется в барахле.)Ну и пустомеля этот Пучимордочка, еще похлеще нашего Саэтанчика. Мы теперь будем называться только так: саэтанцы. А может быть, мне только снится какой-то невероятный сон? (Обращается к Скурви, который, глядя на мастерскую, скулит, как какой-нибудь последний Скули-ага.)На, ты, Скули-ага, – на, бери все, шей!
Скурви лихорадочно принимается за работу, в спешке нервно скуля и подвывая. Он скулит все жалостнее, а в его движениях все явственнее «прорисовывается» половое нетерпение; у него ничего не получается – все валится из рук, его эрогносеологическое возбуждение достигает апогея.
Скурви. Все большее половое нетерпение рисуется в моих движеньях – окошаченного, особаченного псевдобуржуя. В эрогносеологическом смысле я почти святой, турецкий святой, необходимо добавить ради приличия, потому что я ведь трус, весь провонявший трусостью старый трус. Мне необходимо выть и скулить – иначе я лопну, как детский воздушный шарик. О боже – за что, за что это все, хотя не все ли равно, за что – главное, дорваться бы хоть разик, а там и сдохнуть в одночасье. Мне что-то так хреново, как не было никогда. Ирина, Ирина! Ты уже только символ всей моей жизни, даже более того: твое существование имеет уже метафизическое значение – никогда прежде я этого не понимал! Жизнь на земле дается всего один лишь раз, а я собаке под хвост всю свою жизнь. Такие ощущения, наверное, испытывали приговоренные мной, когда шнур… О боже! Я скулю, как цепной пес, который видит, как мимо него пробегает веселая и свободная собачья свадьба. Впереди бежит сучка, а господа кобели – за ней, единственной, черной или бежевой сучарой, боже мой, боже!
Саэтан. Неужели напоследок в моей жизни уже ничего не произойдет? Неужели я умру в этой попугаячьей комедии, глядя на то, как разлагаются заживо бонзы новой власти, прославившиеся медью своих слов и бронзой речей?! Все мы – раковая опухоль на теле общества в его переходной фазе от разрозненного порошкообразного многообразия к подлинному общественному континууму, в котором индивидуальные язвы отдельных личностей сливаются в одну великую plaque muqueuse абсолютного совершенства всеобщего организма. Все будет блаженно зудеть, пока не заживет. Небытие.
Пучиморда. Иисусе Назаретский – этот шпарит свою предсмертную лекцию без всякого сострадания к нам!
Княгиня танцует.
Саэтан. А что же вы думали – что мы из другого теста сделаны? Проклятый демон материализма барон фон Гольбах, который все хотел свести к бильярдной теории мертвой материи, а вовсе не Дидро, проторивший нам путь к абсолютной правде, в которой диалектический материализм рассматривает жизнь как борьбу чудовищ, результатом которой является человеческое существование и так далее, и далее, и далее.
Неартикулированное бормотанье Саэтана продолжается. Признаки безумного нетерпения видны у всех. Неистовствует на цепи Скурви. Все, что он говорит, звучит на фоне неартикулированного бормотанья Саэтана, который болтает до посинения.
Скурви (скуля).Я не могу сшить этих трижды проклятых, астрально-блевотных сапог. Из-за этого проклятого эротического возбуждения у меня все из рук валится. Я ничего не могу, я знаю, что у меня ничего не получится, и все же в отчаянии продолжаю работать, потому что умереть от неудовлетворенного желания было бы чудовищной гасконадой судьбы, – просто черт знает чем! О! Теперь-то уж я знаю, что такое сапоги, что такое женщина, жизнь, наука, искусство и социальные проблемы, – я знаю все, но слишком поздно! Упивайтесь моими страданиями, вампиры!
Начинает выть – уже не скулить, а выть, просто выть, дико и жалобно, а Саэтан все продолжает невнятно бубнить, при этом невероятно жестикулируя.
2-й подмастерье (одевая княгиню).Абсолютная пустота – мне уже ничто не интересно.
1-й подмастерье. Мне тоже. Что-то в нас оборвалось, и уже неизвестно, зачем жить.
Княгиня. Вы добились того, чего хотели, что мы, аристократы, всегда предчувствовали и сознавали. Теперь вы по ту сторону, радуйтесь.
Саэтан (из непрерывного бормотального потока выделяются отдельные слова и тут же вновь пропадают в нем.)…так всегда случается на вершине власти, братья мои по абсолютной пустоте…
В глубине внезапно возникает красный пьедестал – это может быть кафедра прокурора из второго действия.
Княгиня. Быстрее, быстрее возведите меня на пьедестал, я не могу жить без пьедестала! (Поет.)
Помогите мне, помогите добраться до пьедестала! Возведите меня, возведите, сама я смертельно устала. (Взбегает на пьедестал и застывает на нем, расставив крылья костюма летучей мыши, в зареве бенгальских и обычных огней, которые неизвестно каким чудом зажигаются по правую и по левую сторону. Скурви взвыл, как какое-то неземное создание.)Вот я стою в расцвете своего наивысшего могущества на переломе двух гибнущих миров!
Скурви. Простите меня, товарищи мои по страданиям, не нужно себя обманывать, мы страдаем все. Я говорю это не для собственного утешения, а констатируя фактическое положение вещей, – простите меня за то, что я взвыл, как неземное создание, позоря тем самым человеческий род, но я уже больше не мог, не мог, и шлюс! (Отбрасывает сапог после нескольких судорожных попыток согнуть и прошить толстую кожу – пытается сделать это сидя. После чего ползет на четырех лапах по направлению к княгине, завывая все ужаснее. Его сдерживает цепь, и тут вой Скурви становится просто непереносимым.)
Пучиморда. Невозможно больше выносить этот пошлый бордель. Мои фашистские выкрутасы были лучшей марки. И это мой бывший министр! Это же шкандал, как говорят в Малополыые, безграничье мерзопакостности. Однако он так убедительно все это переживает, что мне тоже захотелось чего-то такого же…
Саэтан (продолжает бормотать).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20