В сентябре 1915 года я вернулся в полк. Я сошел с поезда у резиденции дивизионного штаба, деревни Сен-Лежер, и во главе небольшого резервного подразделения направился маршем в Души – расположение нашего полка. Перед нами полным ходом разворачивалось осеннее наступление французов. На фоне просторной местности фронт выделялся длинным клубящимся облаком. Над головой трещали пулеметы авиаэскадр. Если какой-либо французский самолет – чьи пестрые кокарды, казалось, ощупывали землю, словно глаза бабочек, – пролетал слишком низко, я со своим небольшим отрядом искал укрытия под деревьями, росшими вдоль шоссе. Зенитки протягивали по воздуху длинные шнуры белых пушистых хлопьев, и то здесь то там пашню взрывали со свистом падающие осколки.
Этот небольшой марш сразу дал мне возможность применить новые знания. Вероятно, нас высмотрели из одного из многочисленных привязных аэростатов, желтые покрышки которых светились на западной стороне, и, едва мы собрались свернуть в деревню Души, прямо перед нами подпрыгнула черная кегля гранаты. Снаряд попал в ворота небольшого местного кладбища, расположенного у самого шоссе. Здесь я впервые научился угадывать ту секунду, когда на непредвиденное событие нужно отвечать немедленным решением.
– Влево – рассредоточиться, марш, марш!
Колонна быстро распределилась по окрестным полям; я велел ей снова собраться, все время забирая влево, и кружным путем повел ее в деревню.
Души, где располагался 73-й стрелковый полк, было деревушкой, ни большой, ни маленькой, и война ее пока щадила. Приютившаяся среди холмов Артуа, она стала для полка во время его полуторагодовалой позиционной войны в той местности вторым эшелоном, местом отдыха и восстановления сил после тяжелых боевых действий на передовой. Каким же это было утешением, когда в темные дождливые ночи нас встречал своим мерцанием одинокий фонарь, освещавший вход в деревню! Снова были крыша над головой и простая надежная постель в сухом помещении. Можно было спать, не опасаясь, что тебя каждые четыре часа будут выгонять в ночную тьму, и не вскакивать по первому сигналу боевой тревоги, преследующей даже во сне. В первый же день, искупавшись и очистив костюм от окопной грязи, мы почувствовали себя так, словно заново родились. На ровных луговых площадках мы экзерцировали и проделывали всякие упражнения, чтобы размять задеревеневшие кости и снова пробудить дух общности в одичавших за долгие ночные бдения солдатах. Это возвращало нашим телам гибкость и придавало силы для предстоящих испытаний. В первое время роты поочередно ходили на передовую для ночных шанцевых работ. Такое вдвойне утомительное занятие было позднее отменено по распоряжению нашего предусмотрительного полковника фон Оппена. Надежность позиции зиждется на бодрости и неисчерпаемом мужестве ее защитников, а не на бесполезном сооружении подходных путей и глубине окопов.
В свободные часы Души дарила своим серым обитателям некоторые развлечения. Многочисленные столовые изобиловали яствами и напитками; была читальня, кофейня, а рядом и кинозал, искусно встроенный в большой сарай. У офицеров были превосходно оборудованное казино, и в саду, перед домом священника, – кегельбан. Часто устраивались ротные празднества, на которых начальники и команда соревновались друг с другом в возлияниях, вспоминая добрые традиции немецкой старины. Не могу забыть и мясные пиры, жертвами коих были ротные свиньи, прекрасно откормленные отбросами походных кухонь.
Поскольку население все еще находилось в деревне, то использовали каждый клочок земли. Какая-то часть бараков и жилых блиндажей была устроена в садах; большой фруктовый сад в центре деревни был превращен в церковную площадь, другая же площадь, так называемый Эммихплац, – в сад для гуляний. На Эммихплац, в двух прикрытых стволами блиндажах, располагались цирюльня и зубоврачебный кабинет. Большой луг возле церкви служил кладбищем, куда почти ежедневно направлялась какая-нибудь рота, под звуки траурного марша провожая в последний путь одного или нескольких товарищей.
Так на развалинах крестьянской деревушки за какой-нибудь год вырос огромный паразит – целесообразно устроенный военный город. Трудно было увидеть за ним прежнюю мирную картину. В деревенском пруду драгуны купали своих лошадей, в садах упражнялась пехота, повсюду на лужайках загорали солдаты. Все строения развалились, и только необходимое для войны содержалось в безупречном порядке. Так, заборы и изгороди были сломаны или снесены, чтоб не мешать сообщению, зато на каждом углу блестели огромные щиты с дорожными знаками. Крыши рушились, домашней утварью топили печи – и в то же время возводились телефонные станции и загорался электрический свет. Прямо из погребов прорывали штольни, чтобы во время обстрела предоставить жителям надежное убежище; вырытая земля небрежно ссыпалась в сады, громоздясь там кучами. Во всей деревне не было никаких оград и ни одного частного владения.
Французы были размещены в казармах при выходе в сторону Монши. Дети безмятежно играли у порогов готовых вот-вот развалиться домов, и согбенные старики пробирались сквозь этот новый порядок, с жестокой бесцеремонностью лишивший их крыши, под которой они прожили всю жизнь. Молодые люди каждое утро должны были являться на поверку, и местный комендант, обер-лейтенант Оберлендер, добросовестно исполнявший свои обязанности, распределял их по группам для разметки деревни. С жителями мы встречались, только когда приносили им для стирки белье или покупали у них масло и яйца.
Одной из достопримечательностей этого солдатского города были двое осиротевших маленьких французов, прибившихся к нашей части. Оба мальчика, восьми и двенадцати лет, одетые в шинели защитного
цвета, свободно говорили по-немецки. О своих соотечественниках, подражая солдатам, они говорили только презрительно, – «шангели». Их заветным желанием было сопровождать роту на позицию. Мальчики безупречно овладели строевой подготовкой, отдавали приветствие старшим, становились во время поверок на левый фланг и просили увольнительную, увязываясь за дежурным по столовой, шедшим за покупками в Камбре. Когда второй батальон на несколько недель отправился на курсы в Кеант, одному из мальчиков, которого звали Луи, полковник фон Оппен приказал остаться в Души; во время марша его действительно никто не видел, по прибытии же батальона на место мальчишка, сияя от удовольствия, вдруг выпрыгнул из фургона, в котором прятался. Старшего позднее послали в Германию, в школу унтер-офицеров.
Всего в часе пути от Души располагалась Монши-о-Буа, – деревня, где нашли прибежище обе резервные роты полка. Осенью 1914 года за нее велись ожесточенные бои; в конце концов она досталась немцам, и бой, застряв в узком полукольце вокруг развалин некогда богатого места, постепенно истощился.
Дома были выжжены и разгромлены, запустелые сады изборождены снарядами, а фруктовые деревья сломаны. Каменный хаос с помощью окопов, колючей поволоки, баррикад и бетонированных опорных пунктов был приспособлен для обороны. Улицы можно было обстреливать из пулеметного блиндажа, расположенного в центре, – из так называемого форта Торгау. Другим опорным пунктом был «форт Альтенбург», – полевое укрепление справа от деревни, приютившее взвод резервной роты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77