К сожалению, мы стояли слишком плотно; сколько мы потеряли во время штурма, на наше счастье, не выяснилось.
Не встретив сопротивления, мы достигли высоты. Из правого окопа выскочили несколько фигур в хаки, в спину которым мы выстреливали с локтя. Большинство из них тут же падали. Высота была укреплена рядом блиндажей. Дымящиеся облака были знаком того, что в отдельных случаях ручные гранаты действовали без церемоний, часть же обитателей выходила с поднятыми руками и дрожащими коленями. У них отнимали фляжки и сигареты и указывали направление в тыл, куда они удирали с величайшей скоростью. Один молодой англичанин уже было сдался мне, как вдруг развернулся и опять исчез в своем блиндаже. Поскольку, несмотря на мое требование выйти, он упорно оставался внизу, мы при помощи гранат покончили с его медлительностью и пошли дальше. Узкая тропинка исчезала по ту сторону высоты. Дорожный знак указывал, что путь ведет во Врокур. Пока другие все еще копошились у блиндажей, мы с лейтенантом Хайнсом перевалили через высоту.
По ту сторону поля лежали руины деревни Врокур. Перед ней вспыхивали выстрелы огневой батареи, расчет которой при первой же штурмовой волне бежал в деревню. Команда, расположенная в нескольких встроенных в ущелье блиндажах, выскочила оттуда и тоже сбежала. Одного я подстрелил в тот момент, когда он выбегал из входа в первый блиндаж. С двумя людьми из своей роты, успевшими доложить о себе, я вошел в ущелье. Справа от него находилась занятая позиция, с ее стороны шла сильная пальба. Мы вернулись в первый блиндаж, и над ним тут же засвистели снаряды обеих партий. По всей видимости, он служил убежищем для связных и велосипедистов батареи. Перед ним лежал мой англичанин, совсем еще молодой паренек; мой выстрел раздробил ему череп. Странно смотреть в глаза человеку, которого застрелил сам.
На усиливающийся огонь мы не обращали внимания, а устроились в блиндаже и поубавили оставшиеся там продукты, поскольку наш желудок напомнил нам, что за время штурма у нас во рту не было и сухой крошки. Мы обнаружили ветчину, белый хлеб, повидло и глиняную бутыль имбирного ликера. Подкрепившись, я уселся на пустую коробку из-под бисквита и полистал несколько английских журналов, напичканных довольно-таки безвкусными выпадами против “the Huns”. Постепенно нам стало скучно, и мы короткими перебежками вернулись к началу ущелья, где уже собралась уйма народу. Оттуда, левей Врокура, виден был батальон 164-го. Мы решили атаковать деревню и снова побежали вперед по ущелью. Недалеко от околицы наша собственная артиллерия, до самого утра упрямо обстреливавшая одно и то же место, преградила нам путь. Тяжелый снаряд разорвался прямо на дороге и убрал четверых. Остальные ринулись назад.
Позднее я узнал, что артиллерия получила приказ продолжать обстрел с дальней дистанции. Это непонятное распоряжение вырвало из наших рук лучшие плоды победы. Стиснув зубы, мы вынуждены были остановиться перед стеной огня.
Чтобы найти брешь в этом пламени, мы снова отправились направо, где ротный командир 76-го пехотного полка как раз начал штурм позиции Врокур. Мы присоединились к ним с криками «ура», но, едва выступив, опять были выбиты собственной же артиллерией. Бранясь, мы заняли несколько воронок, где нам сильно досаждало развязанное гранатами пожарище, из-за которого погибло множество раненых. Английские пули тоже уложили нескольких человек, например ефрейтора моей роты Грютцмахера.
Медленно приближался рассвет. Местами вновь вспыхивал ружейный огонь, постепенно затухая. Измученные бойцы занялись поиском места для ночевки. Офицеры безостановочно выкрикивали свои имена, собирая рассеянные роты.
Двенадцать человек седьмой в течение последнего часа сгруппировались вокруг меня. Поскольку становилось холодно, я повел их в маленький блиндаж, перед которым лежал мой англичанин, и отправил разыскивать среди раненых одеяла и шинели. Расселив всех, я дал волю своему любопытству и заглянул в лежащую перед нами артиллерийскую лощину. Речь шла о частном удовольствии, поэтому я взял с собой стрелка Халлера, имевшего авантюристические наклонности. С винтовками наготове, мы отправились по лощине, в которой все еще свирепствовал наш же собственный огонь, и прежде всего исследовали блиндаж, по-видимому незадолго до этого покинутый английскими офицерами. На одном столе помещался огромный граммофон, который Халлер тотчас включил. Веселая мелодия, спорхнувшая с пластинки, произвела на нас жуткое впечатление. Я швырнул ящик на землю, где он, как зарубленный, издал еще несколько скользящих звуков и затих. Блиндаж был обставлен в высшей степени уютно; не обошлось даже без маленького камина с расставленными вокруг креслами, на его балке лежали табак и курительные трубки. Merry old England! He принуждая себя, мы взяли только то, что нам понравилось. Я выбрал себе вещевой мешок, белье, маленькую металлическую бутылку виски, планшет и несколько обворожительных предметов туалета от Рожера и Галле, вероятно нежные воспоминания о фронтовом отпуске в Париже. Видно было, что жильцы убегали в ужасной спешке.
В маленьком помещении по соседству находилась кухня, на ее запасы мы взирали с благоговейным изумлением. Там был ящик с сырыми яйцами, доброе количество которых мы тут же высосали, так как знали о них едва ли не понаслышке. Вдоль стен штабелями лежали мясные консервы, коробки превосходного концентрированного повидла, бутылки с кофейным экстрактом, помидоры и лук – короче говоря, все то, что только может пожелать себе гурман.
Эта картина часто всплывала у меня в памяти, когда мы неделями торчали в окопах на скудном хлебном пайке, водянистом супе и жидком повидле.
Взглянув на экономические условия противника, которым можно было только позавидовать, мы покинули блиндаж и ступили в ущелье, где тут же нашли два новехоньких бесхозных орудия. Груды сверкающей, только что расстрелянной картечи свидетельствовали, что во время атаки и они сказали свое веское слово. Я взял кусок мела и написал на них номер своей роты. Но как показал последующий опыт, преемники вовсе не соблюдали право победителя: каждое отделение стирало отметку предыдущего и заменяло ее своей, пока на обоих орудиях не закрепился знак какой-то шанцевой роты.
Затем мы вернулись, так как наша собственная артиллерия беспрерывно глушила нас своим железом. Передовая линия, пополнившаяся за наше отсутствие вновь прибывшими частями, находилась в двухстах метрах за нами. Я выставил перед блиндажом двойной пост и приказал остальным не выпускать из рук винтовок. Урегулировав порядок смены, наскоро поев и записав в главных словах дневные события, я уснул.
В час мы были подняты криками «ура!» и оживленным огнем справа. Схватив винтовки, мы выбежали из помещения и расположились в большой воронке. С передовой пришли несколько немцев, обстрелянных из нашей линии. Двое из них остались лежать на дороге. Наученные этим происшествием, мы подождали, пока сзади уляжется первое возбуждение, согласовали, перекрикиваясь, свои действия и вернулись на линию. Там находился раненный в руку командир второй роты лейтенант Козик, который из-за простуды не мог открыть рта, и с ним примерно шестьдесят людей 73-го. Поскольку он должен был идти на перевязочный пункт, я принял команду его отрядом, в котором было три офицера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Не встретив сопротивления, мы достигли высоты. Из правого окопа выскочили несколько фигур в хаки, в спину которым мы выстреливали с локтя. Большинство из них тут же падали. Высота была укреплена рядом блиндажей. Дымящиеся облака были знаком того, что в отдельных случаях ручные гранаты действовали без церемоний, часть же обитателей выходила с поднятыми руками и дрожащими коленями. У них отнимали фляжки и сигареты и указывали направление в тыл, куда они удирали с величайшей скоростью. Один молодой англичанин уже было сдался мне, как вдруг развернулся и опять исчез в своем блиндаже. Поскольку, несмотря на мое требование выйти, он упорно оставался внизу, мы при помощи гранат покончили с его медлительностью и пошли дальше. Узкая тропинка исчезала по ту сторону высоты. Дорожный знак указывал, что путь ведет во Врокур. Пока другие все еще копошились у блиндажей, мы с лейтенантом Хайнсом перевалили через высоту.
По ту сторону поля лежали руины деревни Врокур. Перед ней вспыхивали выстрелы огневой батареи, расчет которой при первой же штурмовой волне бежал в деревню. Команда, расположенная в нескольких встроенных в ущелье блиндажах, выскочила оттуда и тоже сбежала. Одного я подстрелил в тот момент, когда он выбегал из входа в первый блиндаж. С двумя людьми из своей роты, успевшими доложить о себе, я вошел в ущелье. Справа от него находилась занятая позиция, с ее стороны шла сильная пальба. Мы вернулись в первый блиндаж, и над ним тут же засвистели снаряды обеих партий. По всей видимости, он служил убежищем для связных и велосипедистов батареи. Перед ним лежал мой англичанин, совсем еще молодой паренек; мой выстрел раздробил ему череп. Странно смотреть в глаза человеку, которого застрелил сам.
На усиливающийся огонь мы не обращали внимания, а устроились в блиндаже и поубавили оставшиеся там продукты, поскольку наш желудок напомнил нам, что за время штурма у нас во рту не было и сухой крошки. Мы обнаружили ветчину, белый хлеб, повидло и глиняную бутыль имбирного ликера. Подкрепившись, я уселся на пустую коробку из-под бисквита и полистал несколько английских журналов, напичканных довольно-таки безвкусными выпадами против “the Huns”. Постепенно нам стало скучно, и мы короткими перебежками вернулись к началу ущелья, где уже собралась уйма народу. Оттуда, левей Врокура, виден был батальон 164-го. Мы решили атаковать деревню и снова побежали вперед по ущелью. Недалеко от околицы наша собственная артиллерия, до самого утра упрямо обстреливавшая одно и то же место, преградила нам путь. Тяжелый снаряд разорвался прямо на дороге и убрал четверых. Остальные ринулись назад.
Позднее я узнал, что артиллерия получила приказ продолжать обстрел с дальней дистанции. Это непонятное распоряжение вырвало из наших рук лучшие плоды победы. Стиснув зубы, мы вынуждены были остановиться перед стеной огня.
Чтобы найти брешь в этом пламени, мы снова отправились направо, где ротный командир 76-го пехотного полка как раз начал штурм позиции Врокур. Мы присоединились к ним с криками «ура», но, едва выступив, опять были выбиты собственной же артиллерией. Бранясь, мы заняли несколько воронок, где нам сильно досаждало развязанное гранатами пожарище, из-за которого погибло множество раненых. Английские пули тоже уложили нескольких человек, например ефрейтора моей роты Грютцмахера.
Медленно приближался рассвет. Местами вновь вспыхивал ружейный огонь, постепенно затухая. Измученные бойцы занялись поиском места для ночевки. Офицеры безостановочно выкрикивали свои имена, собирая рассеянные роты.
Двенадцать человек седьмой в течение последнего часа сгруппировались вокруг меня. Поскольку становилось холодно, я повел их в маленький блиндаж, перед которым лежал мой англичанин, и отправил разыскивать среди раненых одеяла и шинели. Расселив всех, я дал волю своему любопытству и заглянул в лежащую перед нами артиллерийскую лощину. Речь шла о частном удовольствии, поэтому я взял с собой стрелка Халлера, имевшего авантюристические наклонности. С винтовками наготове, мы отправились по лощине, в которой все еще свирепствовал наш же собственный огонь, и прежде всего исследовали блиндаж, по-видимому незадолго до этого покинутый английскими офицерами. На одном столе помещался огромный граммофон, который Халлер тотчас включил. Веселая мелодия, спорхнувшая с пластинки, произвела на нас жуткое впечатление. Я швырнул ящик на землю, где он, как зарубленный, издал еще несколько скользящих звуков и затих. Блиндаж был обставлен в высшей степени уютно; не обошлось даже без маленького камина с расставленными вокруг креслами, на его балке лежали табак и курительные трубки. Merry old England! He принуждая себя, мы взяли только то, что нам понравилось. Я выбрал себе вещевой мешок, белье, маленькую металлическую бутылку виски, планшет и несколько обворожительных предметов туалета от Рожера и Галле, вероятно нежные воспоминания о фронтовом отпуске в Париже. Видно было, что жильцы убегали в ужасной спешке.
В маленьком помещении по соседству находилась кухня, на ее запасы мы взирали с благоговейным изумлением. Там был ящик с сырыми яйцами, доброе количество которых мы тут же высосали, так как знали о них едва ли не понаслышке. Вдоль стен штабелями лежали мясные консервы, коробки превосходного концентрированного повидла, бутылки с кофейным экстрактом, помидоры и лук – короче говоря, все то, что только может пожелать себе гурман.
Эта картина часто всплывала у меня в памяти, когда мы неделями торчали в окопах на скудном хлебном пайке, водянистом супе и жидком повидле.
Взглянув на экономические условия противника, которым можно было только позавидовать, мы покинули блиндаж и ступили в ущелье, где тут же нашли два новехоньких бесхозных орудия. Груды сверкающей, только что расстрелянной картечи свидетельствовали, что во время атаки и они сказали свое веское слово. Я взял кусок мела и написал на них номер своей роты. Но как показал последующий опыт, преемники вовсе не соблюдали право победителя: каждое отделение стирало отметку предыдущего и заменяло ее своей, пока на обоих орудиях не закрепился знак какой-то шанцевой роты.
Затем мы вернулись, так как наша собственная артиллерия беспрерывно глушила нас своим железом. Передовая линия, пополнившаяся за наше отсутствие вновь прибывшими частями, находилась в двухстах метрах за нами. Я выставил перед блиндажом двойной пост и приказал остальным не выпускать из рук винтовок. Урегулировав порядок смены, наскоро поев и записав в главных словах дневные события, я уснул.
В час мы были подняты криками «ура!» и оживленным огнем справа. Схватив винтовки, мы выбежали из помещения и расположились в большой воронке. С передовой пришли несколько немцев, обстрелянных из нашей линии. Двое из них остались лежать на дороге. Наученные этим происшествием, мы подождали, пока сзади уляжется первое возбуждение, согласовали, перекрикиваясь, свои действия и вернулись на линию. Там находился раненный в руку командир второй роты лейтенант Козик, который из-за простуды не мог открыть рта, и с ним примерно шестьдесят людей 73-го. Поскольку он должен был идти на перевязочный пункт, я принял команду его отрядом, в котором было три офицера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77