Порезь заязвила, заскреблась болью. Ничего, терпимо. Давай, жги, пробирай до косточек.
— Затянет?
Малаша не слышит, толчёт губами заговор, головой покачивает. Грудину мне стянуло. Во все кровотоки осаживается снадобье. Подпекает, покусывает.
— Теперь упокоить нужно рану, — говорит знахарка. — Да чтоб ветерком не засквозило. А как немножко займётся, можно и солнышком припечь.
— Где ж нынче солнца взять. Солнце теперь упочило, — говорю, а у самого веки слипаются, тяжелеют. Хорошо мне, и боль отступила.
— Только ты не спи, — затревожилась Малаша. Толкает меня в бок.
— Почему ж не спать? Без сна уж почитай три ночи…
— Не спи, нельзя тебе.
— Да как же не спать?
— Он тебя утянет спящего.
— Кто утянет? — не понимаю я.
— Ясно дело кто.
— А, смертный сторож.
Малаша молчит, тихо кивает.
— Откуда ты про него знаешь?
— Бабушка сказывала.
Я вздыхаю. — Не утянет.
Тусклый свет коптильника жёлтым пятном плывёт перед глазами. Стены поползли, затуманились…
— Проснись! — слышу я сквозь сон. Малаша кричит. Превозмогая немощь, открываю глаза. Прямо передо мной две страшные, когтистые лапы. Сразу прихожу в себя.
— Эх, одного мига не хватило, — слышится его голос. Я лежу ни жив, ни мёртв. Чуть в лапы ему не сорвался. Столько времени держался и вот. Переведя дух, поднимаюсь на ноги. В лесу потемнело. Должно быть, смеркается. Удивительно, но грудь не болит, и жара нет. Видно, подействовало Малашино снадобье.
Мы шли по древяным заломам, мимо посохших стволов, лежащих на растопыренных ветках, через чахлую поросль и непролазное куставьё. Шли и молчали. Он заговрил первым:
— Ты на меня не злобься. Я своё дело делаю.
— И что это за дело?
— Чистить белый свет от нежити.
— Делай, мне то что.
Под ногами — ягодная засыпь. Ещё не разорённая птицами и зверьём. Он издали смотрит на мои голодные старания.
— Смотри, живот вздует.
— Ничего, кусток оскверню, — отвечаю ему полным ртом ягод.
Сквозь поросль блеснуло закатное солнце. Я уронил лицо в ягодник. Солнце! Только теперь я понял, что живу. Всему вопреки. Вижу этот мир, дышу его воздухом… А в лесу стояли осенины. Поздние, запоздавшие. Холод совсем отошёл, распечатав пахучие застойны. Воздух — хоть ложкой черпай. Десной медовар! Так пахнет только в наших лесах. С горчинкой, с подпалом.
Медленно догорало закатное золото. Ползло по веткам. Уже в сумерках мы вышли на тропинку. Я и не знал, что здесь есть жильё. Лесной кордон. Сырые ёлки расступились и невдалеке показался двор. Он был неказист и едва приметен среди обступивших его еловых громадин. У меня защемило в груди. Случайно посмотрел я на своего пастыря. Его трепещущие одежды развевались точно полотнища знамён.
— Ну вот мы и пришли, — торжественно сказал Ангел Смерти. — Здесь тебя ждёт интересная встреча.
Я перевёл взгляд на безмятежный закуток жизни, к которому вела лесная тропинка. Не верилось, что там, в покое и отрешённости меня ждёт роковое испытание. Что ещё могли означать его слова? Ладно, будь что будет. Я пошёл вперёд. Потянуло дымком. Берёзой топят. Только её дрова дают такой сладкий припашок. Вот уже видно, как из дымового оконца тянется к небу дымок. Кто-то хозяйничает во дворе. Чушки берёзовые рубит. Схоронившись за могучей, разлапистой ёлкой, ухватив рукой ветку, я присматривался к происходящему на лесном подворье. Вот показался человек с берёзовыми околками в руках. Он подошёл к низенькой двери, подцепил её ногой, удерживая свою ношу и повернулся ко мне лицом. Дверь скрипнула, и человек пропал за порогом. Я перевёл взгляд на демона. Тот, видимо, получал удовольствие от того, какое впечатление на меня произвело увиденное.
— А скажи-ка, — начал я, — ты, вроде бы, сказывал, что товарищей моих забрал?
— Забрал, ну и что?
— А скольких ты забрал? Помнится мне, что упомянул ты только двоих?
Если б у него было лицо, должно быть, в этот момент, он улыбнулся. Я это чувствую. Значит, я прав. Он качнул головой. Мы поняли друг друга.
Снова скрипнула дверь. Человек вышел во двор. Остановился и, заломив руки за голову, широко потянул плечами. Умаялся, видно. Я отпустил ветку. Она прыгнула вверх, и он посмотрел в мою сторону. Проклятая ветка! Вот он поднимает с земли топор и настороженно ступает в мою сторону. Это — Мелетич. Он жив. И не в городе сейчас воюет, а хоронится в пустом и тихом лесу. Вот почему сторожей обложили кольцом и тихо вырезали. А он, значит, здесь. Ах, Мелетич! И всё-таки в это не верилось. Я знал Михалко Мелетича почти два года. Он был и при прошлом наезде владимирцев и воевал с ними. Ведь воевал! Да, Мелетич, жаден ты до многого. И жить любишь не малым. А тот, кто жить любит не малым, всегда найдёт кому, когда и за сколько совесть свою продать. Теперь Мелетич шёл мне навстречу, ещё не зная, кого ему послала судьба. Нас разделяли десятка два шагов, не больше. Ну, теперь не ошибиться. Я выхожу вперёд, и оттягиваю на себя единственную разделяющую нас ветку.
— Ты? — чуть не вскрикивает Мелетич.
Какое-то время он смотрит на меня немигающим взглядом, потом украдкой оглядывается по сторонам. Боится чужих глаз? Даже здесь, в этом пустом лесу? Вот и выдаёт себя. Одним только вороватым оглядом. Теперь у него горят щёки. Должно быть, решился. Он весь напружинен. Вцепился в топор и напористо идёт на меня. Я считаю разделяющие нас шаги. Восемь, семь, шесть, пять… И тут я говорю с надломом в голосе:
— Знаешь, а ведь это я вас выдал!
Попало! Он оцепенел. Сделал ещё шаг, ещё, и остановился, обалдело глядит на меня. Пытается осознать вероятность услышанного. Сейчас поймёт, что его дурачат. Между нами только ветка, которую я натягиваю всеми силами. Если мне и не жить, то этого я утащу с собой. И я бью. Мелетича ногой в живот. Из-под ветки. Так бьют только тогда, когда хотят кого-то утащить с собой. Мелетич скрючивается, и я отпускаю натянутую ветку ему в лицо. Хороший удар! И прикрыться противник мой не смог — слишком крепко топор держал. От удара Мелетича сбило с ног. Я поднял оброненный им топор и встал над лежащим. Тяжёлый топор у Мелетича. И слабыми своими руками держу я его над головой предателя. Держу, а ударить и силы нет. Но тут Мелетич приходит в себя и вскакивает точно ошпаренный. Тяжёлый топор у Мелетича…
Я сажусь на траву перед лежащим. Нелепо всё получилось. И тут я замечаю на ветке, что мне жизнь спасла, могучего ворона. Такого матёрого, смального. А демона-то и нет нигде. Оглядываюсь. Нет! хотел я было ворона спугнуть, но что-то рука на него не поднялась. А он вдруг вспорхнул с ветки, да прямо к Мелетичу. Я аж зажмурился. Сел ворон Мелетичу на грудь и крыльями его прикрыл. Ух, когтищи-то какие! Видел я их уже над собой. Приходилось. Мелетич дрогнул, застонал и дух испустил. Ворон сверкнул на меня глазами и поднялся над лесом, тяжело и осадисто полоща сильными крыльями. Покружил над поляной, посмотрел на меня сверху и подался прочь. Получил своё.
Дом у дороги
Река шумит. Выкатывает и разбивает волну по песчаной отмели. Гулко, с подвоем и тревогой. Со стороны залива поднимается ветер. Пристань и окаменевшие мостки протягивает брызгами. Их разносит далеко, до самого пригорка, где чернеет пустая и заколоченная будка со ржавой вывеской «МЕЗЕНЬ».
Парома не будет. Волна бьёт в пристань, и на полвзгляда вперёд уже ничего не разобрать. Сырое месиво реки и ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Затянет?
Малаша не слышит, толчёт губами заговор, головой покачивает. Грудину мне стянуло. Во все кровотоки осаживается снадобье. Подпекает, покусывает.
— Теперь упокоить нужно рану, — говорит знахарка. — Да чтоб ветерком не засквозило. А как немножко займётся, можно и солнышком припечь.
— Где ж нынче солнца взять. Солнце теперь упочило, — говорю, а у самого веки слипаются, тяжелеют. Хорошо мне, и боль отступила.
— Только ты не спи, — затревожилась Малаша. Толкает меня в бок.
— Почему ж не спать? Без сна уж почитай три ночи…
— Не спи, нельзя тебе.
— Да как же не спать?
— Он тебя утянет спящего.
— Кто утянет? — не понимаю я.
— Ясно дело кто.
— А, смертный сторож.
Малаша молчит, тихо кивает.
— Откуда ты про него знаешь?
— Бабушка сказывала.
Я вздыхаю. — Не утянет.
Тусклый свет коптильника жёлтым пятном плывёт перед глазами. Стены поползли, затуманились…
— Проснись! — слышу я сквозь сон. Малаша кричит. Превозмогая немощь, открываю глаза. Прямо передо мной две страшные, когтистые лапы. Сразу прихожу в себя.
— Эх, одного мига не хватило, — слышится его голос. Я лежу ни жив, ни мёртв. Чуть в лапы ему не сорвался. Столько времени держался и вот. Переведя дух, поднимаюсь на ноги. В лесу потемнело. Должно быть, смеркается. Удивительно, но грудь не болит, и жара нет. Видно, подействовало Малашино снадобье.
Мы шли по древяным заломам, мимо посохших стволов, лежащих на растопыренных ветках, через чахлую поросль и непролазное куставьё. Шли и молчали. Он заговрил первым:
— Ты на меня не злобься. Я своё дело делаю.
— И что это за дело?
— Чистить белый свет от нежити.
— Делай, мне то что.
Под ногами — ягодная засыпь. Ещё не разорённая птицами и зверьём. Он издали смотрит на мои голодные старания.
— Смотри, живот вздует.
— Ничего, кусток оскверню, — отвечаю ему полным ртом ягод.
Сквозь поросль блеснуло закатное солнце. Я уронил лицо в ягодник. Солнце! Только теперь я понял, что живу. Всему вопреки. Вижу этот мир, дышу его воздухом… А в лесу стояли осенины. Поздние, запоздавшие. Холод совсем отошёл, распечатав пахучие застойны. Воздух — хоть ложкой черпай. Десной медовар! Так пахнет только в наших лесах. С горчинкой, с подпалом.
Медленно догорало закатное золото. Ползло по веткам. Уже в сумерках мы вышли на тропинку. Я и не знал, что здесь есть жильё. Лесной кордон. Сырые ёлки расступились и невдалеке показался двор. Он был неказист и едва приметен среди обступивших его еловых громадин. У меня защемило в груди. Случайно посмотрел я на своего пастыря. Его трепещущие одежды развевались точно полотнища знамён.
— Ну вот мы и пришли, — торжественно сказал Ангел Смерти. — Здесь тебя ждёт интересная встреча.
Я перевёл взгляд на безмятежный закуток жизни, к которому вела лесная тропинка. Не верилось, что там, в покое и отрешённости меня ждёт роковое испытание. Что ещё могли означать его слова? Ладно, будь что будет. Я пошёл вперёд. Потянуло дымком. Берёзой топят. Только её дрова дают такой сладкий припашок. Вот уже видно, как из дымового оконца тянется к небу дымок. Кто-то хозяйничает во дворе. Чушки берёзовые рубит. Схоронившись за могучей, разлапистой ёлкой, ухватив рукой ветку, я присматривался к происходящему на лесном подворье. Вот показался человек с берёзовыми околками в руках. Он подошёл к низенькой двери, подцепил её ногой, удерживая свою ношу и повернулся ко мне лицом. Дверь скрипнула, и человек пропал за порогом. Я перевёл взгляд на демона. Тот, видимо, получал удовольствие от того, какое впечатление на меня произвело увиденное.
— А скажи-ка, — начал я, — ты, вроде бы, сказывал, что товарищей моих забрал?
— Забрал, ну и что?
— А скольких ты забрал? Помнится мне, что упомянул ты только двоих?
Если б у него было лицо, должно быть, в этот момент, он улыбнулся. Я это чувствую. Значит, я прав. Он качнул головой. Мы поняли друг друга.
Снова скрипнула дверь. Человек вышел во двор. Остановился и, заломив руки за голову, широко потянул плечами. Умаялся, видно. Я отпустил ветку. Она прыгнула вверх, и он посмотрел в мою сторону. Проклятая ветка! Вот он поднимает с земли топор и настороженно ступает в мою сторону. Это — Мелетич. Он жив. И не в городе сейчас воюет, а хоронится в пустом и тихом лесу. Вот почему сторожей обложили кольцом и тихо вырезали. А он, значит, здесь. Ах, Мелетич! И всё-таки в это не верилось. Я знал Михалко Мелетича почти два года. Он был и при прошлом наезде владимирцев и воевал с ними. Ведь воевал! Да, Мелетич, жаден ты до многого. И жить любишь не малым. А тот, кто жить любит не малым, всегда найдёт кому, когда и за сколько совесть свою продать. Теперь Мелетич шёл мне навстречу, ещё не зная, кого ему послала судьба. Нас разделяли десятка два шагов, не больше. Ну, теперь не ошибиться. Я выхожу вперёд, и оттягиваю на себя единственную разделяющую нас ветку.
— Ты? — чуть не вскрикивает Мелетич.
Какое-то время он смотрит на меня немигающим взглядом, потом украдкой оглядывается по сторонам. Боится чужих глаз? Даже здесь, в этом пустом лесу? Вот и выдаёт себя. Одним только вороватым оглядом. Теперь у него горят щёки. Должно быть, решился. Он весь напружинен. Вцепился в топор и напористо идёт на меня. Я считаю разделяющие нас шаги. Восемь, семь, шесть, пять… И тут я говорю с надломом в голосе:
— Знаешь, а ведь это я вас выдал!
Попало! Он оцепенел. Сделал ещё шаг, ещё, и остановился, обалдело глядит на меня. Пытается осознать вероятность услышанного. Сейчас поймёт, что его дурачат. Между нами только ветка, которую я натягиваю всеми силами. Если мне и не жить, то этого я утащу с собой. И я бью. Мелетича ногой в живот. Из-под ветки. Так бьют только тогда, когда хотят кого-то утащить с собой. Мелетич скрючивается, и я отпускаю натянутую ветку ему в лицо. Хороший удар! И прикрыться противник мой не смог — слишком крепко топор держал. От удара Мелетича сбило с ног. Я поднял оброненный им топор и встал над лежащим. Тяжёлый топор у Мелетича. И слабыми своими руками держу я его над головой предателя. Держу, а ударить и силы нет. Но тут Мелетич приходит в себя и вскакивает точно ошпаренный. Тяжёлый топор у Мелетича…
Я сажусь на траву перед лежащим. Нелепо всё получилось. И тут я замечаю на ветке, что мне жизнь спасла, могучего ворона. Такого матёрого, смального. А демона-то и нет нигде. Оглядываюсь. Нет! хотел я было ворона спугнуть, но что-то рука на него не поднялась. А он вдруг вспорхнул с ветки, да прямо к Мелетичу. Я аж зажмурился. Сел ворон Мелетичу на грудь и крыльями его прикрыл. Ух, когтищи-то какие! Видел я их уже над собой. Приходилось. Мелетич дрогнул, застонал и дух испустил. Ворон сверкнул на меня глазами и поднялся над лесом, тяжело и осадисто полоща сильными крыльями. Покружил над поляной, посмотрел на меня сверху и подался прочь. Получил своё.
Дом у дороги
Река шумит. Выкатывает и разбивает волну по песчаной отмели. Гулко, с подвоем и тревогой. Со стороны залива поднимается ветер. Пристань и окаменевшие мостки протягивает брызгами. Их разносит далеко, до самого пригорка, где чернеет пустая и заколоченная будка со ржавой вывеской «МЕЗЕНЬ».
Парома не будет. Волна бьёт в пристань, и на полвзгляда вперёд уже ничего не разобрать. Сырое месиво реки и ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46