Но почему он не заметил этой скульптуры днём? Хаас разглядывал громадный каменный овал, удивляя пристрастию французов к отдельным частям человеческого тела.
Утром, когда солнце метнуло по светлому городу свои первые стрел», голландец был уже на ногах. Его утренний моцион нёс в себе боевую мощь профессиональной боксёрской разминки. Должно быть, Хаас уже слишком увлёкся потому, что его вовсе не тронуло отсутствие каких-либо скульптур вблизи отеля.
В отеле «Крильён» на площади Обелиска в этот ранний час тоже не все досыпали остаток парижской ночи. В том переломлении времени, когда меркнут призрачные огни ночного цветослияния, когда обилие выпи того и явленного глазам перерастает в стеснение чувств и угнетение души.
Нортон двигал свою тяжёлую телесную конструкцию по бесконечному ковровому полю гостиничного номера. За ним благоговейно и подавленно наблюдал массажист. Нортон относился к той породе людей, что сотворены по образу и подобию крепких деревьев. Всё в нём было угнетающе великим, тяжёлым. Однако едва он приводил себя в движение, как вся эта оболочка воплощалась в неоспоримую по своему совершенству машину человеческого подавления.
Утро священно. Когда его влажное дыхание ещё тронуто розмарином, и весь Париж перекрашен в дымчатый меланж, словно бы ветряным опахалом по нему разнесло пудру, какая-то особая одержимость ведёт тебя навстречу дню.
И в отеле «Хилтон» на авеню де Сафрен, рядом со стадионом, утро растревожило одного не совсем обычного туриста. Каждый, кто знал Бурбаки, не стал бы сейчас попадаться ему на глаза. Утром он был особенно свиреп и раздражителен. Бурбаки бил себя по щекам и скалился белыми зубами на своего терпеливого тренера.
Ещё с десяток претендентов на турнирное счастье тревожило собой парижские бульвары. Спал только Дымов. Он всегда спал по утрам.
Портье понял, что в четыреста четырнадцатом снята телефонная трубка. Телефон там висел на стене, и русский, должно быть, с пьяну, ее просто не смог приложить к рычагу.
— Нет, месье, он спит. Я это точно знаю. Завтрак у нас с семи часов, но он ещё не проходил. Нет, месье, я не могу покидать свой пост. Да, месье, я пошлю посыльного на четвёртый этаж, едва мальчишка появится в вестибюле. — Портье положил телефонную трубку и не спеша выбрался из-за стойки администрационного бюро. Посыльный подметал тротуар перед входом в гостиницу. Улица ещё пустовала. Только по противоположной её вороне величественно прошла какая-то старая парижанка. Подломленное достоинство её шага отыгрывало гордо поднятой головой. Портье привалился к дверной опоре и, проводив старуху взглядом, сказал будто невзначай:
— Сегодня приезжают немцы. Всё правое крыло займут…
Он хотел ещё что-то к этому добавить, но решил, что первыми всегда заговаривают слабаки или попрошайки. Портье посмотрел на тощую спину посыльного и восстановил себя в правах уже другой интонацией голоса:
— Давай, поднимись в четыреста четырнадцатый. Там крепко спят. Телефон не слышат. Достучись обязательно.
Дымов спал. Где-то про себя он знал, что наступило утро. Он всегда чувствовал сквозь сон, как ночь сменяется утром. Ночью спится глубже, но утром — легче. Утром он мог разговаривать с самим собой во сне. Правда, все эти разговоры проходили мимо его внимания, ибо слушать самого себя во сне он ещё не научился.
Дымову виделся лес, укрытый тяжёлыми, синими листьями. Это был июньский лес, и потому листья окрашивались в цвет ночного неба. В лесу творилось всякое, но Дымов чувствовал себя здесь хозяином. Он везде чувствовал себя хозяином, но из Синего леса он был родом.
Дымов чувствовал руками, что его лес стал очень хрупким. Раньше деревья не ломались от неверного шага или от разгула неловких рук. Должно быть, лесу чего-то не хватало. Может быть, под ним иссякла почва? Сейчас стало трудно всем. Но этот лес должен был жить. В нём Дымов был самим собой. В нём Дымов говорил самому себе, что он варвар, а это значит — непобедимый. Нет, вероятно, само слово «варвар» кто-то истолковывал и по-иному, но для Дымова оно означало именно это. В крайнем случае — всегда живой. Раньше Дымов думал, что варвар значит «вечный странник». Его мозги так работали. Теперь он понял, что ошибался.
Дымов говорил, что если бы у нас не было Великой Истории, мы придумали бы её себе. Если бы у нас не было будущего, — мы отняли бы его у других народов. Но главное наше достоинство нужно искать в настоящем, в том, кто мы есть. Есть реально, как жизненная данность. Не кивать на других, не пристраиваться к ним. Лучше быть голодным волком, чем жирным кроликом.
Если бы Дымов родился французом, он происходил бы не из Синего леса, а из Северного вокзала. Может быть, для тех, кто происходит из Северного вокзала, слово варвар означает «капитан победы». Или «несущий бурю». Вокзал, конечно, предусматривает наличие дороги. Но ведь все дороги ведут в никуда. Дальше самого себя всё равно не уедешь. И поэтому дорога ничего не решает. Это раньше Дымов думал, что варвар переводится как «вечный странник», но теперь он думал по-иному.
В дверь стучали. Так настойчиво, как это может делать только гостиничная администрация. Дымов спросил, чего им надо. Потом проснулся пришёл в себя и задал тот же вопрос по-французски.
— Проснитесь, месье! Вас просили разбудить.
«Ах, да!» — подумал Дымов. — «Сегодня же бои.»
Он откинулся на подушку и долго смотрел в потолок. До приезда Лорана следовало ещё принять душ. Того обилия воды, которым омывался Дымов могло бы хватить на небольшой и очень грязный город. Чтобы тот вздохнул обновлённым. Дымов мог часами стоять под освежающим потоком, навалясь на кафельную стену душевой кабины и ни о чём не думая.
Лоран приехал не вовремя. Дымов долго не подходил к телефону. Слышал звонок через шум падающей воды, но не подходил. Потом всё-таки выбрался из душевой и, шлёпая босыми ногами по полу, добрался до телефона. Лоран звонил снизу, от портье. У них оставалось очень мало времени.
Они шли бесконечными коридорами, своды которых отвисали пластиковыми трубами, похожими на растянутые человеческие вены. Они шли, и их гулкие шаги то попадали в единый ритм, то разбивали его перестукиванием вразброд. Лоран нервничал. Дымову было всё равно.
Наконец коридоры привели их к лестнице, по которой оживлённо сновал народ. Каждый здесь был занят своим делом, но все они просто тянули время перед основным действием сегодняшнего дня. Дымов знал эту суматоху. Она вносила нервозность и даже какую-то обречённость в ожидание начала главных событий.
Лоран то пропадал, то появлялся. Вместе с ним подходили разные люди, чей интерес к русскому не выходил за пределы каких-то профессиональных обязанностей.
Дымов прошёл через лабораторию антидопингового контроля. Потом долго заполнял юридические бумаги. Ему внушали его права. Очень обстоятельно. До скучноты. То, в чём ему мешало разобраться знание французского языка, растолковывал Лоран. После этого Дымова провели в тренинг-бокс, откуда он выйти уже не мог. Лорана туда не пустили. Дымов слонялся по широкому тренировочному залу, к которому примыкало несколько раздевалок с душевыми и даже был пристроен маленький бассейн. Здесь никому и ни до кого не было дела. Кто-то разминался, кто-то оговаривал с людьми из службы информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Утром, когда солнце метнуло по светлому городу свои первые стрел», голландец был уже на ногах. Его утренний моцион нёс в себе боевую мощь профессиональной боксёрской разминки. Должно быть, Хаас уже слишком увлёкся потому, что его вовсе не тронуло отсутствие каких-либо скульптур вблизи отеля.
В отеле «Крильён» на площади Обелиска в этот ранний час тоже не все досыпали остаток парижской ночи. В том переломлении времени, когда меркнут призрачные огни ночного цветослияния, когда обилие выпи того и явленного глазам перерастает в стеснение чувств и угнетение души.
Нортон двигал свою тяжёлую телесную конструкцию по бесконечному ковровому полю гостиничного номера. За ним благоговейно и подавленно наблюдал массажист. Нортон относился к той породе людей, что сотворены по образу и подобию крепких деревьев. Всё в нём было угнетающе великим, тяжёлым. Однако едва он приводил себя в движение, как вся эта оболочка воплощалась в неоспоримую по своему совершенству машину человеческого подавления.
Утро священно. Когда его влажное дыхание ещё тронуто розмарином, и весь Париж перекрашен в дымчатый меланж, словно бы ветряным опахалом по нему разнесло пудру, какая-то особая одержимость ведёт тебя навстречу дню.
И в отеле «Хилтон» на авеню де Сафрен, рядом со стадионом, утро растревожило одного не совсем обычного туриста. Каждый, кто знал Бурбаки, не стал бы сейчас попадаться ему на глаза. Утром он был особенно свиреп и раздражителен. Бурбаки бил себя по щекам и скалился белыми зубами на своего терпеливого тренера.
Ещё с десяток претендентов на турнирное счастье тревожило собой парижские бульвары. Спал только Дымов. Он всегда спал по утрам.
Портье понял, что в четыреста четырнадцатом снята телефонная трубка. Телефон там висел на стене, и русский, должно быть, с пьяну, ее просто не смог приложить к рычагу.
— Нет, месье, он спит. Я это точно знаю. Завтрак у нас с семи часов, но он ещё не проходил. Нет, месье, я не могу покидать свой пост. Да, месье, я пошлю посыльного на четвёртый этаж, едва мальчишка появится в вестибюле. — Портье положил телефонную трубку и не спеша выбрался из-за стойки администрационного бюро. Посыльный подметал тротуар перед входом в гостиницу. Улица ещё пустовала. Только по противоположной её вороне величественно прошла какая-то старая парижанка. Подломленное достоинство её шага отыгрывало гордо поднятой головой. Портье привалился к дверной опоре и, проводив старуху взглядом, сказал будто невзначай:
— Сегодня приезжают немцы. Всё правое крыло займут…
Он хотел ещё что-то к этому добавить, но решил, что первыми всегда заговаривают слабаки или попрошайки. Портье посмотрел на тощую спину посыльного и восстановил себя в правах уже другой интонацией голоса:
— Давай, поднимись в четыреста четырнадцатый. Там крепко спят. Телефон не слышат. Достучись обязательно.
Дымов спал. Где-то про себя он знал, что наступило утро. Он всегда чувствовал сквозь сон, как ночь сменяется утром. Ночью спится глубже, но утром — легче. Утром он мог разговаривать с самим собой во сне. Правда, все эти разговоры проходили мимо его внимания, ибо слушать самого себя во сне он ещё не научился.
Дымову виделся лес, укрытый тяжёлыми, синими листьями. Это был июньский лес, и потому листья окрашивались в цвет ночного неба. В лесу творилось всякое, но Дымов чувствовал себя здесь хозяином. Он везде чувствовал себя хозяином, но из Синего леса он был родом.
Дымов чувствовал руками, что его лес стал очень хрупким. Раньше деревья не ломались от неверного шага или от разгула неловких рук. Должно быть, лесу чего-то не хватало. Может быть, под ним иссякла почва? Сейчас стало трудно всем. Но этот лес должен был жить. В нём Дымов был самим собой. В нём Дымов говорил самому себе, что он варвар, а это значит — непобедимый. Нет, вероятно, само слово «варвар» кто-то истолковывал и по-иному, но для Дымова оно означало именно это. В крайнем случае — всегда живой. Раньше Дымов думал, что варвар значит «вечный странник». Его мозги так работали. Теперь он понял, что ошибался.
Дымов говорил, что если бы у нас не было Великой Истории, мы придумали бы её себе. Если бы у нас не было будущего, — мы отняли бы его у других народов. Но главное наше достоинство нужно искать в настоящем, в том, кто мы есть. Есть реально, как жизненная данность. Не кивать на других, не пристраиваться к ним. Лучше быть голодным волком, чем жирным кроликом.
Если бы Дымов родился французом, он происходил бы не из Синего леса, а из Северного вокзала. Может быть, для тех, кто происходит из Северного вокзала, слово варвар означает «капитан победы». Или «несущий бурю». Вокзал, конечно, предусматривает наличие дороги. Но ведь все дороги ведут в никуда. Дальше самого себя всё равно не уедешь. И поэтому дорога ничего не решает. Это раньше Дымов думал, что варвар переводится как «вечный странник», но теперь он думал по-иному.
В дверь стучали. Так настойчиво, как это может делать только гостиничная администрация. Дымов спросил, чего им надо. Потом проснулся пришёл в себя и задал тот же вопрос по-французски.
— Проснитесь, месье! Вас просили разбудить.
«Ах, да!» — подумал Дымов. — «Сегодня же бои.»
Он откинулся на подушку и долго смотрел в потолок. До приезда Лорана следовало ещё принять душ. Того обилия воды, которым омывался Дымов могло бы хватить на небольшой и очень грязный город. Чтобы тот вздохнул обновлённым. Дымов мог часами стоять под освежающим потоком, навалясь на кафельную стену душевой кабины и ни о чём не думая.
Лоран приехал не вовремя. Дымов долго не подходил к телефону. Слышал звонок через шум падающей воды, но не подходил. Потом всё-таки выбрался из душевой и, шлёпая босыми ногами по полу, добрался до телефона. Лоран звонил снизу, от портье. У них оставалось очень мало времени.
Они шли бесконечными коридорами, своды которых отвисали пластиковыми трубами, похожими на растянутые человеческие вены. Они шли, и их гулкие шаги то попадали в единый ритм, то разбивали его перестукиванием вразброд. Лоран нервничал. Дымову было всё равно.
Наконец коридоры привели их к лестнице, по которой оживлённо сновал народ. Каждый здесь был занят своим делом, но все они просто тянули время перед основным действием сегодняшнего дня. Дымов знал эту суматоху. Она вносила нервозность и даже какую-то обречённость в ожидание начала главных событий.
Лоран то пропадал, то появлялся. Вместе с ним подходили разные люди, чей интерес к русскому не выходил за пределы каких-то профессиональных обязанностей.
Дымов прошёл через лабораторию антидопингового контроля. Потом долго заполнял юридические бумаги. Ему внушали его права. Очень обстоятельно. До скучноты. То, в чём ему мешало разобраться знание французского языка, растолковывал Лоран. После этого Дымова провели в тренинг-бокс, откуда он выйти уже не мог. Лорана туда не пустили. Дымов слонялся по широкому тренировочному залу, к которому примыкало несколько раздевалок с душевыми и даже был пристроен маленький бассейн. Здесь никому и ни до кого не было дела. Кто-то разминался, кто-то оговаривал с людьми из службы информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46