Их диалектический экстремизм нередко приводит к абсурду, и в связи с этим я могу привести в пример один довольно типичный инцидент. Арман Дени - я сам имея возможность в этом убедиться - был замечательным шахматистом, но однажды он при мне осудил эту игру за ее "нецелесообразность" и даже сказал, что шахматы, вероятно, изобрели халдейские священники, чтобы направить силу логического мышления народа на абстрактные игры и таким образом отвлечь его от реальности и действительности, опасной для существующей власти".
Он порвал с католической церковью весьма театрально и с таким неистовством, каким были отмечены все перипетии его великой карьеры анархиста.
Однажды в воскресенье, когда толпа верующих ждала преподобного отца Арделя, на чьи проповеди сбегался тогда весь высший свет Парижа, молодой человек с красивым мужественным лицом, в котором было нечто сумрачное и ясное одновременно, поднялся на кафедру и какое-то время стоял, наклонившись вперед, неподвижный, как насторожившийся зверь, а присутствующие, сразу порабощенные этим появлением, в тишине, какая бывает в великие моменты откровения, стали ждать некоего чудесного всплеска церковного красноречия. Легко представить их изумление, когда раскрылись руки и молодой человек стал размахивать в воздухе крысой, держа ее за хвост.
- Смотрите, Бог умер! - воскликнул он голосом, горячность которого затмевала богохульство и наполняла чувством страстной веры. - Бог умер! Вставайте, люди доброй воли, восстаньте из тьмы, вперед, навстречу земной лучезарной судьбе, к царству разума и братства!
Среднегодовой доход каждого из собравшихся там "людей доброй воли" равнялся пяти миллионам обеспечиваемых золотом франков. "Богохульник, писала "Журналь де Деба", - был жестоко избит толпой, а затем арестован полицией".
Арман Дени провел несколько месяцев в лечебнице Святой Анны, ибо никто не сомневался, что его поступок, поднявший такой шум, мог быть продиктован только помутившимся рассудком. Свое пребывание в приюте он использовал для разработки теории, которую некоторые ученики Фрейда приписали впоследствии себе: он объяснял большую часть психических заболеваний ограничениями, которым подвергается "человеческая личность", и чудовищным контрастом между естественными устремлениями человека и преградами, которые воздвигало общество на его пути. Еще дальше в этом направлении пошел Кропоткин: основываясь на выводах некоторых естествоиспытателей того времени, он утверждал, что дикие животные по своей природе не агрессивны и что все дело в наклонностях, приобретенных вследствие голода и навязываемой им борьбы за существование.
Впервые его имя встречается в полицейских архивах в 1884 году с довольно комичной, когда думаешь о серии совершенных им покушений, пометкой: "Держать под наблюдением". В то время он жил в парижских трущобах, разделяя компанию с неким Кенигштейном, ныне более известным под именем Равашоль, а также Декампом и Дардаром, будущими организаторами взрыва в здании, где жил советник Бенуа, председательствовавший на первом во Франции процессе, возбужденном против анархистов семью годами позже, после манифестации в Клиши. В преступниках Арман Дени видел жертв и противников общества, а следовательно, своих союзников. Преступные наклонности являлись, на его взгляд, результатом социального угнетения и эксплуатации, а преступников, по его меткому выражению, которое позже вошло в обиход, он считал "левшами идеализма". Человек незаурядного ума, склонный к демагогии и хитрости, что он оправдывал важностью поставленной цели, он, вероятно, и сам не очень-то верил своим словам, когда в домах терпимости объяснял ошеломленным апашам, что они - мятежники, для которых преступление - всего лишь способ протеста против общественного устройства, основанного на несправедливости и эксплуатации. Это льстило их самолюбию, голос Армана так их завораживал, что они всегда соглашались, не понимая ни слова из того, что он говорил; проститутки заливались горючими слезами, когда этот славный малый, от чьей смазливой физиономии они впадали в мечтательное состояние, уверял, что они - его соратницы в борьбе и жертвы общества, в котором, по его выражению, "деньги решают все, армия убивает своих, религия благословляет убийц, а полиция обмывает трупы". Его красноречие обладало такой силой убеждения, что юные шалопаи уходили из кабака, преисполненные решимости превзойти себя в своих злодеяниях; они понимающе переглядывались, покачивали головами, говорили "он прав", хотя вряд ли смогли бы повторить то, что он им сказал. Комиссар Маньен утверждает, что кампания, развернутая Арманом Дени в парижских трущобах, так резко увеличила преступность в столице, что полиция оказалась в полной растерянности; молодой анархист действительно обладал тем даром лидера, который сделал бы его поистине ведущей политической фигурой в XX веке. Леди Л. всегда считала, что Арман слишком рано родился.
Один человек особенно внимательно прислушивался к его словам, часами не сводя с него мечтательного взгляда своих темных глаз. Этим человеком был Альфонс Лекер. Его мания величия, все больше усиливавшаяся по причине одной хорошо известной болезни, черпала уверенность в речах юного анархиста, несших оправдание и похвалу, - именно то, чего он и домогался. Каждое слово имело вес, каждая фраза била в цель; слушая этот голос, внешне невозмутимый апаш, с седеющей сигарой во рту, поигрывавший цепочкой часов, уже видел себя стоящим на украшенных черными знаменами трибунах перед встречающими его овацией толпами. Да, да, он и вправду заклятый враг общества, человек, избранный самой судьбой для того, чтобы быть предметом обожания благодарных масс; если он стал сутенером, убийцей, шантажистом и, в довершение всего, королем преступного мира, то исключительно для того, чтобы ускорить процесс загнивания уже давно готовых обвалиться балок существующего строя. Он ненавидел богачей, угнетающих народ, этот народ, из которого вышел и он сам.
Жокей сидел рядом - продолговатое грустное лицо под клетчатой кепкой, слегка скошенная набок голова на изогнутой шее - и смотрел на своего спутника голубыми под бровями Пьеро глазами.
- Решающая встреча между Арманом Дени и Лекером состоялась в игорном клубе, который содержала Некая баронесса де Шамис, ночью, после нападения на банк "Жюльен", что на улице Итальянцев; кассир учреждения был серьезно ранен, однако смог точно описать приметы преступников, и таким образом была установлена безусловная причастность к делу Армана Дени. Баронесса, вкрадчивое создание с таким напудренным лицом, что оно казалось гипсовым, с черепаховым лорнетом перед кротовыми глазками, ввела Армана в крохотную гостиную за игровым залом, где к нему вскоре присоединился Лекер, еще державший стопку наполеондоров в руке. Арман Дени знал, что, если ему не удастся заручиться поддержкой этого человека, его неминуемо арестуют. Он никогда не мог пройти незамеченным. Те, кто хоть раз видел его лицо, уже не могли его забыть, и в течение всей карьеры красота молодого революционера была для него настоящим бедствием. Впрочем, влияние, которое оказывал Арман на апаша, пытались объяснить и некой скрытой гомосексуальной склонностью последнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Он порвал с католической церковью весьма театрально и с таким неистовством, каким были отмечены все перипетии его великой карьеры анархиста.
Однажды в воскресенье, когда толпа верующих ждала преподобного отца Арделя, на чьи проповеди сбегался тогда весь высший свет Парижа, молодой человек с красивым мужественным лицом, в котором было нечто сумрачное и ясное одновременно, поднялся на кафедру и какое-то время стоял, наклонившись вперед, неподвижный, как насторожившийся зверь, а присутствующие, сразу порабощенные этим появлением, в тишине, какая бывает в великие моменты откровения, стали ждать некоего чудесного всплеска церковного красноречия. Легко представить их изумление, когда раскрылись руки и молодой человек стал размахивать в воздухе крысой, держа ее за хвост.
- Смотрите, Бог умер! - воскликнул он голосом, горячность которого затмевала богохульство и наполняла чувством страстной веры. - Бог умер! Вставайте, люди доброй воли, восстаньте из тьмы, вперед, навстречу земной лучезарной судьбе, к царству разума и братства!
Среднегодовой доход каждого из собравшихся там "людей доброй воли" равнялся пяти миллионам обеспечиваемых золотом франков. "Богохульник, писала "Журналь де Деба", - был жестоко избит толпой, а затем арестован полицией".
Арман Дени провел несколько месяцев в лечебнице Святой Анны, ибо никто не сомневался, что его поступок, поднявший такой шум, мог быть продиктован только помутившимся рассудком. Свое пребывание в приюте он использовал для разработки теории, которую некоторые ученики Фрейда приписали впоследствии себе: он объяснял большую часть психических заболеваний ограничениями, которым подвергается "человеческая личность", и чудовищным контрастом между естественными устремлениями человека и преградами, которые воздвигало общество на его пути. Еще дальше в этом направлении пошел Кропоткин: основываясь на выводах некоторых естествоиспытателей того времени, он утверждал, что дикие животные по своей природе не агрессивны и что все дело в наклонностях, приобретенных вследствие голода и навязываемой им борьбы за существование.
Впервые его имя встречается в полицейских архивах в 1884 году с довольно комичной, когда думаешь о серии совершенных им покушений, пометкой: "Держать под наблюдением". В то время он жил в парижских трущобах, разделяя компанию с неким Кенигштейном, ныне более известным под именем Равашоль, а также Декампом и Дардаром, будущими организаторами взрыва в здании, где жил советник Бенуа, председательствовавший на первом во Франции процессе, возбужденном против анархистов семью годами позже, после манифестации в Клиши. В преступниках Арман Дени видел жертв и противников общества, а следовательно, своих союзников. Преступные наклонности являлись, на его взгляд, результатом социального угнетения и эксплуатации, а преступников, по его меткому выражению, которое позже вошло в обиход, он считал "левшами идеализма". Человек незаурядного ума, склонный к демагогии и хитрости, что он оправдывал важностью поставленной цели, он, вероятно, и сам не очень-то верил своим словам, когда в домах терпимости объяснял ошеломленным апашам, что они - мятежники, для которых преступление - всего лишь способ протеста против общественного устройства, основанного на несправедливости и эксплуатации. Это льстило их самолюбию, голос Армана так их завораживал, что они всегда соглашались, не понимая ни слова из того, что он говорил; проститутки заливались горючими слезами, когда этот славный малый, от чьей смазливой физиономии они впадали в мечтательное состояние, уверял, что они - его соратницы в борьбе и жертвы общества, в котором, по его выражению, "деньги решают все, армия убивает своих, религия благословляет убийц, а полиция обмывает трупы". Его красноречие обладало такой силой убеждения, что юные шалопаи уходили из кабака, преисполненные решимости превзойти себя в своих злодеяниях; они понимающе переглядывались, покачивали головами, говорили "он прав", хотя вряд ли смогли бы повторить то, что он им сказал. Комиссар Маньен утверждает, что кампания, развернутая Арманом Дени в парижских трущобах, так резко увеличила преступность в столице, что полиция оказалась в полной растерянности; молодой анархист действительно обладал тем даром лидера, который сделал бы его поистине ведущей политической фигурой в XX веке. Леди Л. всегда считала, что Арман слишком рано родился.
Один человек особенно внимательно прислушивался к его словам, часами не сводя с него мечтательного взгляда своих темных глаз. Этим человеком был Альфонс Лекер. Его мания величия, все больше усиливавшаяся по причине одной хорошо известной болезни, черпала уверенность в речах юного анархиста, несших оправдание и похвалу, - именно то, чего он и домогался. Каждое слово имело вес, каждая фраза била в цель; слушая этот голос, внешне невозмутимый апаш, с седеющей сигарой во рту, поигрывавший цепочкой часов, уже видел себя стоящим на украшенных черными знаменами трибунах перед встречающими его овацией толпами. Да, да, он и вправду заклятый враг общества, человек, избранный самой судьбой для того, чтобы быть предметом обожания благодарных масс; если он стал сутенером, убийцей, шантажистом и, в довершение всего, королем преступного мира, то исключительно для того, чтобы ускорить процесс загнивания уже давно готовых обвалиться балок существующего строя. Он ненавидел богачей, угнетающих народ, этот народ, из которого вышел и он сам.
Жокей сидел рядом - продолговатое грустное лицо под клетчатой кепкой, слегка скошенная набок голова на изогнутой шее - и смотрел на своего спутника голубыми под бровями Пьеро глазами.
- Решающая встреча между Арманом Дени и Лекером состоялась в игорном клубе, который содержала Некая баронесса де Шамис, ночью, после нападения на банк "Жюльен", что на улице Итальянцев; кассир учреждения был серьезно ранен, однако смог точно описать приметы преступников, и таким образом была установлена безусловная причастность к делу Армана Дени. Баронесса, вкрадчивое создание с таким напудренным лицом, что оно казалось гипсовым, с черепаховым лорнетом перед кротовыми глазками, ввела Армана в крохотную гостиную за игровым залом, где к нему вскоре присоединился Лекер, еще державший стопку наполеондоров в руке. Арман Дени знал, что, если ему не удастся заручиться поддержкой этого человека, его неминуемо арестуют. Он никогда не мог пройти незамеченным. Те, кто хоть раз видел его лицо, уже не могли его забыть, и в течение всей карьеры красота молодого революционера была для него настоящим бедствием. Впрочем, влияние, которое оказывал Арман на апаша, пытались объяснить и некой скрытой гомосексуальной склонностью последнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43