— В процессе службы, — отпарировал Климов, — они должны уметь защитить и себя и население.
— Классовая сознательность…
— Это демагогия, — твердо сказал Климов, — а я учу людей вещам конкретным.
— Вы, как бывший офицер, не можете правильно определить политический настрой масс. Ненависть к врагу революции — вот главное оружие. А им курсанты владеют в совершенстве.
— В наставлении по стрелковому делу, — разозлился Климов, — таких понятий нет. Ненависть и правильное совмещение мушки с прорезью прицела — понятия разные.
— Хватит спорить, — встал комиссар курсов, — военрук Климов прав. Мы не можем допускать к несению службы слабо подготовленных людей. Пусть учатся.
И сегодня, на стрельбище, Климов вспомнил этот спор. Стрелять его ученики стали значительно лучше.
Служба, домашние заботы постепенно вытесняли из памяти тот вечер на Патриарших прудах. Вернее, не вытесняли, а сгладили остроту.
Но, вспоминая тот вечер, он вспоминал и многолетнюю дружбу с Виктором Копытиным. Его необузданную фантазию, болезненную страсть к преувеличению.
Видимо, спьяну завел он тогда разговор о грабежах и налетах. Он же был офицером. Выросший в семье, где вопросы чести считались главными, Климов, как всякий добрый и порядочный человек, пытался наделить своими убеждениями всех остальных. Дух мужества и подлинного рыцарства витал в их доме. Будучи человеком в принципе восторженным и поэтому, естественно, наивным, Алексей свято считал, что офицерские погоны — уже признак человеческой порядочности.
На войне он столкнулся с совершенно другим. И боль разочарования он воспринимал подчас с подлинным отчаянием. Чистый в делах и помыслах, он мысленно наделил своими убеждениями и Копытина, тем более что годы и война стерли из памяти не совсем порядочные поступки его однокашника.
Но каждый новый день, а отсчет им он вел со дня поступления на службу, все же заставлял его думать о встрече с Копытиным и мучительно казнить себя за то, что он не рассказал об этом разговоре Манцеву. И, возвращаясь домой со службы, он отгонял от себя мрачные мысли, искренне надеясь, что все обойдется. Он легко взбежал на третий этаж своего дома, повернул ручку звонка.
Голос сестры за дверью, такой родной и нежный.
Лицо сестры заплакано, глаза припухли.
— Ты что, Леночка?
— Алешенька, милый, горе-то какое, — всхлипнула сестра. — Басова Бориса Аверьяновича бандиты убили, а над Катенькой надругались.
Климов так и застыл. Стоял в прихожей, держа в руке фуражку со звездой.
— Когда? — только и смог выдавить он.
— Вчера, Лешенька.
— Подожди, Лена.
Не раздеваясь, прошел Климов в свою комнату. Сел к столу и начал писать.
— Ужинать будешь? — приоткрыла дверь Елена.
— Потом.
Он закончил писать, вложил письмо в конверт:
— Я ухожу, Лена. Если не вернусь к утру, отнеси это письмо на Малую Лубянку, в МЧК.
Разорвал кольцо сестриных рук и вышел, хлопнув дверью.
Климов выпрыгнул из трамвая у Никитских ворот. Прошел мимо здания сгоревшей аптеки, мимо побитых пулями домов, свернул на Малую Никитскую.
— Куда? — часовой преградил Лене дорогу винтовкой.
— У меня срочное письмо.
— Кому?
Лена достала конверт. Часовой вслух прочел:
— «Манцеву В. Н.». Постой здесь, барышня.
В кабинете Манцева собрались все работники группы по борьбе с бандитизмом.
— …Итак, — продолжал Манцев, — вооруженное ограбление артельщика Александровской железной дороги — 150 тысяч рублей, вооруженное ограбление магазина случайных золотых изделий — зверски замучены владельцы, убийство 16 постовых милиционеров, смерть инженера Басова и нашего боевого товарища Алехина. Это, товарищи, пассив. А в активе у нас четыре бандитских трупа да один арестованный, который ваньку валяет. Теперь, товарищи, внимание. Зачитываю вам предписание Владимира Ильича:
«Зам. пред. ВЧК т. Петерсу.
Ввиду того, что налеты бандитов в Москве все более учащаются и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ленин (В. Ульянов)».
Все молчали.
— Так что мы ответим товарищу Ленину? — спросил собравшихся Манцев.
Зазвонил телефон. Манцев поднял трубку:
— Да… Манцев… Какое письмо?.. От Климова?.. Хорошо, проводите гражданку ко мне.
Та же арка, и вечер такой же. И так же ветер скребет жестяным номером по стене.
Климов расстегнул кобуру, достал наган. Проверил барабан.
Теперь в атаку, штабс-капитан Климов.
И он пошел. Вот они, окна квартиры Копытина. Горят. Значит, дома.
Манцев встретил Елену в коридоре.
— А мне о вас Алексей Федорович говорил, — улыбнулся он, — вы Елена Федоровна.
Лена кивнула.
Манцев внимательно посмотрел на нее. До чего же девушка красивая! Вздохнул:
— Ну, что стряслось?
Лена протянула письмо.
Манцев вскрыл, начал читать:
«Василий Николаевич. Я был неискренен с вами, в тот трагический день я возвращался от своего однокашника по Александровскому военному училищу, поручика Копытина Виктора Алексеевича. Он прибыл с Юга. Но не для организации офицерского подполья. Нет! Я бы мог еще понять это. Он сказал мне, что у него есть группа бандитов и он намерен разбогатеть, и предложил мне стать его сообщником. Я с возмущением отказался. Покинув квартиру Копытина, я не мог поверить, что он пойдет на это. Но, узнав о трагической гибели Бориса Аверьяновича Басова, я понял всю серьезность его намерений и глубину его духовного падения. Офицер не может быть бандитом. И вдруг. Я отправился к Копытину, чтобы задержать его или убить. Его адрес: Патриаршие пруды, дом Кузнецова, квартира четыре. Следующей жертвой должен стать…»
Манцев не дочитал письмо:
— Когда ушел брат?
— Полчаса назад.
Манцев распахнул дверь:
— Все на выезд. Патриаршие, дом Кузнецова.
Лапшин стоял в дверях, опершись рукой о стену. Морда красная, жилетка расстегнута. И сразу увидел Климов перстень Басова на короткопалой руке Лапшина. Светился он синим светом.
— А, ваше благородие… Чего надо?..
— Где Виктор?
— Ушел. И ты иди.
— К стене! — уперся наган в живот Лапшина.
Он икнул и повернулся к стене.
Климов вынул из-за пояса бандита тяжелый кольт, сунул в карман:
— Пошли.
— Куда?
— В ЧК.
Увлекся Климов, не заметил приоткрытой двери в гостиную.
Копытин поднял пистолет и выстрелил. Падая, Климов надавил на спуск нагана. И рухнул на пол Лапшин.
А пули Копытина отбросили Климова к стене, и он упал, намертво зажав в руке бесполезный наган.
— Сволочь… Сволочь… Чистоплюй поганый… — Копытин подбежал к двери, закрыл ее. Бросился на кухню, выглянул в окно. В темноту двора ворвались автомобильные фары.
Копытин, перезарядив пистолет, бросился в гостиную.
На столе груда золотых монет, кольца, серьги, пачки денег. Начал рассовывать деньги по карманам.
А входная дверь уже тряслась от ударов.
Схватил горсть монет, сунул в карман брюк. На ходу надевая пальто, выбежал в коридор. Трижды выстрелил в дверь.
Забежал в уборную. Запер дверь. Локтем высадил окно. Выглянул. Внизу под стеной сугроб намело в человеческий рост.
С грохотом рухнула входная дверь.
Копытин перекрестился и выпрыгнул в окно.
Манцев наклонился над убитым Климовым:
— Эх ты, штабс-капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19