Появление суетливого человечка не смутило Стивена Байерли, На него, очевидно, не произвели никакого впечатления и маячившие на заднем плане мундиры. На улице, за угрюмой цепью полицейских, ждали верные традициям своего ремесла репортеры и фотографы. Одна предприимчивая телевизионная компания установила камеру против крыльца скромного жилища прокурора, и диктор с деланным возбуждением заполнял паузы подробнейшими комментариями.
Суетливый человечек вышел вперед. Он держал в руках длинную, хитроумно составленную официальную бумагу.
– Мистер Байерли, вот постановление суда, которое уполномочивает меня обыскать это помещение на предмет незаконного нахождения в нем… э-э… механических людей и роботов любого типа…
Байерли взял бумагу, бросил на нее равнодушный взгляд и, улыбаясь, вернул ее человечку.
– Все по форме. Валяйте. Исполняйте свои обязанности. Миссис Хоппен, – крикнул он экономке, которая неохотно вышла из комнаты, – пожалуйста, пройдите с ним и помогите, если понадобится.
Суетливый человечек, фамилия которого была Херроуэй, заколебался, заметно покраснел, тщетно попытался перехватить взгляд Байерли и пробормотал, обращаясь к двум полицейским:
– Пошли.
Через десять минут они вернулись.
– Все? – спросил Байерли безразличным тоном человека, не очень заинтересованного в ответе.
Херроуэй откашлялся, начал срывающимся голосом, остановился и сердито начал снова:
– Послушайте, мистер Байерли. Мы получили инструкцию тщательно обыскать дом.
– Разве вы этого не сделали?
– Нам точно сказали, что мы должны искать.
– Да?
– Короче, мистер Байерли, будем называть вещи своими именами, Нам велено обыскать вас.
– Меня? – произнес прокурор, широко улыбаясь. – А как вы предполагаете это сделать?
– У нас с собой флюорограф…
– Значит, вы хотите сделать мой рентгеновский снимок? А вы имеете на это право?
– Вы видели постановление.
– Можно взглянуть еще раз?
Херроуэй. лицо которого выражало нечто большее, чем простое усердие, снова протянул бумагу. Байерли спокойно произнес:
– Я сейчас прочитаю, что вы уполномочены обыскать: «…домовладение, принадлежащее Стивену Аллену Байерли, под номером триста пятьдесят пять по улице Уиллоугров, город Ивенстрон, а также гаражи, кладовые и любые другие здания или строения, относящиеся к этому домовладению, а также все земельные участки, к нему принадлежащие»… хм… и так далее. Все верно. Но, дорогой мой, здесь ничего не говорится о том, чтобы обыскивать мои внутренности. Я не являюсь частью домовладения. Если вы думаете, что я спрятал робота в кармане, можете обыскать мою одежду.
Херроуэй твердо помнил, кому он обязан своей должностью. И теперь, получив возможность выдвинуться на лучшую, то есть лучше оплачиваемую, он не собирался отступать. Он сказал вызывающе:
– Послушайте-ка, я уполномочен осмотреть всю обстановку вашего дома и все, что я в нем найду. Но ведь вы находитесь в доме, верно?
– Удивительно справедливое замечание. Да, я в нем нахожусь. Но я – не обстановка. Я совершеннолетний, правомочный гражданин, у меня есть свидетельство о психической вменяемости, и я имею определенные законные права. Если вы обыщете меня, ваши действия можно будет квалифицировать как посягательство на мою личную неприкосновенность. Этой бумаги тут мало.
– Конечно, но если вы робот, то о личной неприкосновенности говорить не приходится.
– Тоже верно. Тем не менее этой бумаги недостаточно. В ней подразумевается, что я человек.
– Где? – Херроуэй схватил бумагу.
– А там, где говорится: «…домовладение, принадлежащее» и так далее. Робот не может владеть собственностью. И можете сказать своему хозяину, мистер Херроуэй, что, если он попытается получить другую бумагу, где не будет подразумеваться, что я человек, я немедленно возбужу против него гражданский иск и потребую, чтобы он доказал, что я робот, на основании сведений, которыми он располагает сейчас. И если это ему не удастся, он заплатит солидный штраф за попытку лишить меня прав, предусмотренных законом. Вы передадите ему все это?
Подойдя к двери, Херроуэй обернулся.
– Вы ловкий крючкотвор…
Держа руку в кармане, он на секунду задержался в дверях. Потом вышел из дома, улыбнулся в сторону телекамеры, все еще продолжая играть свою роль, помахал рукой репортерам и крикнул:
– Завтра для вас, ребята, кое-что будет. Кроме шуток.
Сев в машину, Херроуэй откинулся на подушки, вынул из кармана маленький аппарат и осмотрел его. Ему еще ни разу не приходилось делать снимок в отраженных рентгеновских лучах. Он надеялся, что ничего не напутал.
Куинн и Байерли еще ни разу не встречались лицом к лицу наедине. Но визифон почти заменял такую встречу. Это была в буквальном смысле встреча лицом к лицу, хотя для каждого из них лицо другого представлялось лишь в виде черно-белого рисунка.
Разговора потребовал Куинн. Куинн его и начал, обойдясь без вступительных церемоний:
– Вам, наверное, будет интересно это узнать, Байерли. Я собираюсь предать гласности, что вы носите на себе непрозрачный для рентгеновских лучей экран.
– В самом деле? В таком случае вы, надо думать, уже предали это гласности. Боюсь, предприимчивые представители прессы уже довольно давно подслушивают все мои телефонные разговоры из служебного кабинета. Вот почему я и сижу последние недели дома.
Байерли говорил дружеским тоном. Можно было подумать, что он болтает с приятелем. Губы Куинна слегка сжались.
– Этот разговор защищен от подслушивания. Для меня он сопряжен с некоторым риском.
– Ну еще бы! Никто не знает, что вы стоите за этой кампанией. По крайней мере, официально никто не знает. Неофициально это знают все. Я бы на вашем месте об этом не беспокоился. Значит, я ношу защитный экран? Я полагаю, вы обнаружили это, когда рентгенограмма, сделанная вчера вашим подставным лицом, оказалась передержанной?
– Вы понимаете, Байерли, для всех будет вполне очевидно, что вы боитесь рентгеновского просвечивания?
– А также станет ясно и то, что вы или ваши люди незаконно посягнули на мои права?
– Им на это наплевать.
– Может быть. Это, пожалуй, прекрасно характеризует различие в нашей тактике, не правда ли? Вам нет дела до прав гражданина. А я о них не забываю. Я не дам себя просвечивать, потому что настаиваю на своих правах из принципа. Так же как я буду настаивать на правах остальных, когда меня изберут.
– Несомненно, это очень хорошо для предвыборной речи. Только вам никто не поверит. Слишком высокопарно. Вот еще что, – его голос внезапно стал жестким, – вчера у вас дома находились не все, кто там живет.
– Это почему?
– Я располагаю сведениями, – Куинн зашелестел разложенными перед ним бумагами, которые были вины в визифон, – что одного человека не хватало. Калеки.
– Совершенно верно, – произнес Байерли без всякого выражения, – калеки. Моего старого учителя, который живет со мной и который сейчас находится за городом, – и находится там уже два месяца. В таких случаях говорят «удалился на покой». Вы что-нибудь против этого имеете?
– Ваш учитель? Какой-то ученый?
– Когда-то он был юристом, прежде чем стал калекой. У него есть официальное разрешение заниматься биофизическими исследованиями в собственной лаборатории, и полное описание его работ передано в соответствующие учреждения, куда вы и можете обратиться.
1 2 3 4 5 6 7