Большого значения его работы не имеют, но они безобидны и развлекают… бедного калеку. А я помогаю ему, насколько могу.
– Ясно. А что этот… учитель… знает о производстве роботов?
– Я не могу судить о его познаниях в области, с которой сам толком не знаком.
– Он имеет доступ к позитронным мозгам?
– Спросите об этом ваших друзей из «Ю. С. Роботс». Им лучше знать.
– Я буду краток, Байерли. Ваш калека-учитель и есть настоящий Стивен Байерли. Вы – созданный им робот. Мы можем это доказать. В автомобильную катастрофу попал он, а не вы. Это можно проверить.
– В самом деле? Пожалуйста, проверяйте. Желаю успеха.
– И мы можем обыскать этот загородный дом. Посмотрим, что мы там найдем.
– Ну, это как сказать, Куинн, – Байерли широко улыбнулся. – На наше несчастье, мой так называемый учитель серьезно болен. Загородный дом для него как бы санаторий, где он отдыхает. Его право на личную неприкосновенность при таких обстоятельствах еще прочнее. Вы не сможете получить разрешения на обыск, если не предъявите достаточных оснований. Тем не менее я не буду вас от этого удерживать.
Наступила небольшая пауза. Куинн наклонился вперед, так что его лицо заняло весь экран и стали видны тонкие морщинки на лбу.
– Байерли, зачем упрямитесь? Вас не выберут.
– Разве?
– Неужели вы этого не понимаете? Или, по-вашему, отказ опровергнуть обвинение, что вам было бы очень легко сделать, нарушив один из Законов Роботехники, не убеждает людей, что вы в самом деле робот?
– Я понимаю одно: из малоизвестного, ничем не примечательного юриста я превратился в фигуру мирового значения. Вы умеете делать рекламу.
– Но вы же робот.
– Сказано – не доказано.
– Доказательств хватит, чтобы вас не выбрали.
– Тогда вам нечего волноваться – вы уже победили.
– До свидания, – сказал Куинн. В его голосе впервые прозвучала злоба. Визифон погас.
– До свидания, – невозмутимо произнес Байерли перед пустым экраном.
Байерли привез своего учителя в город за неделю до выборов. Вертолет опустился на окраине.
– Ты останешься здесь до конца выборов, – сказал ему Байерли. – Если дело обернется плохо, лучше, чтобы ты был в более спокойном месте.
В хриплом голосе, вырвавшемся из перекошенного рта Джона, можно было различить тревогу.
– Разве есть основания опасаться насилия?
– Фундаменталисты не скупятся на угрозы, так что теоретически такая опасность есть. Но я не думаю, чтобы это случилось. У них нет реальной силы. Просто они постоянно вносят смуту, и когда-нибудь это кончится беспорядками. Ты согласен побыть здесь? Ну, пожалуйста! Мне будет не по себе, если придется беспокоиться о твоей безопасности.
– Хорошо, Ты все еще думаешь, что дело кончится благополучно?
– Уверен. У тебя там никто не появлялся?
– Никто. Это я точно знаю.
– И ты себя вел так, как мы договорились?
– В точности. Там все будет в порядке.
– Тогда будь осторожнее, Джон, а завтра смотри телевизор.
Байерли пожал изувеченную руку, лежавшую на его руке.
Хмурое лицо Лентона выражало сильнейшее беспокойство. Его положение было незавидным. Он считался уполномоченным Байерли по проведению избирательной кампании, которая была вообще не похожа на избирательную кампанию. Объектом ее был человек, который раскрыть свой план действий отказался, а следовать указаниям своего уполномоченного не соглашался.
– Вы не должны! (Это были его любимые слова, а в последние дни они стали и единственными.) Я говорю вам, Стив, вы не должны!
Он рухнул в кресло перед столом прокурора, который не спеша листал отпечатанный на машинке текст своей речи.
– Откажитесь, Стив! Посмотрите, ведь эту толпу организовали фундаменталисты. Вас не станут слушать. Скорее всего вас закидают камнями. Зачем вам выступать с речью перед публикой? Чем плоха запись на пленку или выступление по телевидению?
– Но ведь вы хотите, чтобы я победил на выборах, не правда ли? – мягко спросил Байерли.
– Победили! Вам не победить, Стив! Я пытаюсь спасти вашу жизнь!
– О, мне ничего не грозит.
– Ему ничего не грозит! – Лентон даже поперхнулся. – Вы хотите сказать, что намерены выйти на балкон перед пятьюдесятью тысячами полоумных идиотов и попробуете вбить им что-то в голову – с балкона, как средневековый диктатор?
Байерли взглянул на часы.
– Да. И примерно через пять минут, как только будут готовы телевизионные операторы.
Ответ Лентона был не совсем членораздельным.
Толпа заполняла оцепленную площадь. Казалось, что деревья и дома поднимаются из сплошной массы людей. А телевидение сделало очевидцем происходящего все человечество. Это были местные выборы, но за ними следил весь мир.
Байерли подумал об этом и улыбнулся.
Но сама толпа не могла вызвать улыбки. Она щетинилась знаменами и плакатами, где на все лады повторялось одно и то же обвинение. Атмосфера враждебности сгустилась до того, что стала почти осязаемой.
Выступление с самого начала было сорвано. Голос Байерли заглушали рев толпы и ритмические выкрики кучки фундаменталистов, разбросанных там и сям по всей площади. Но Байерли продолжал говорить, медленно и бесстрастно…
В комнате Лентон схватился за голову и застонал. Он ждал кровопролития.
В передних рядах толпы началось какое-то движение. Вперед проталкивался тощий субъект с выпученными глазами, в костюме, слишком коротком для его костлявых рук и ног. Устремившийся за ним полицейский медленно и с трудом пробивался сквозь толпу, пока Байерли сердитым взмахом руки не остановил его.
Тощий человек был уже под самым балконом. Он что-то кричал, но слов не было слышно из-за шума толпы.
Байерли наклонился через перила.
– Что вы сказали? Если вы хотите задать мне законный вопрос, я отвечу. – Он повернулся к стоявшему рядом полицейскому. – Проведите его сюда.
Толпа насторожилась. В разных местах послышались крики «Тише!», которые слились в общий гомон, а потом понемногу утихли. Тощий человек, весь красный и запыхавшийся, предстал перед Байерли.
Байерли сказал:
– Вы хотите что-то спросить?
Тощий человек впился в него глазами и произнес надтреснутым голосом:
– Ударь меня!
С неожиданной энергией он выставил вперед подбородок.
– Ударь меня! Ты говоришь, что ты не робот. Докажи это! Ты не сможешь ударить человека, чудовище!
Наступила странная, пустая, мертвая тишина. Ее прорезал голос Байерли:
– У меня нет причин вас бить.
Тощий человек захохотал.
– Ты не можешь меня ударить! Ты меня не ударишь! Ты не человек! Ты чудовище, которое притворилось человеком!
И Стивен Байерли, стиснув зубы, на глазах у тысяч людей, смотревших на него с площади, и миллионов, глядевших на экраны телевизоров, размахнулся и нанес ему могучий удар в челюсть. Тощий человек упал навзничь без сознания. Лицо его выражало одно лишь бессмысленное изумление.
Байерли сказал:
– Мне очень жаль… Отнесите его в дом и устройте поудобнее. Как только я освобожусь, я с ним поговорю.
И когда доктор Кэлвин, развернув свою машину, отъехала, только один репортер успел прийти в себя настолько, чтобы броситься за ней и выкрикнуть вопрос, которого она не расслышала.
Сьюзен Кэлвин обернулась и прокричала:
– Он – человек!
Репортеру только того и нужно было. Он понесся прочь.
Речь была произнесена до конца, но больше никто ничего из нее так и не слышал.
1 2 3 4 5 6 7
– Ясно. А что этот… учитель… знает о производстве роботов?
– Я не могу судить о его познаниях в области, с которой сам толком не знаком.
– Он имеет доступ к позитронным мозгам?
– Спросите об этом ваших друзей из «Ю. С. Роботс». Им лучше знать.
– Я буду краток, Байерли. Ваш калека-учитель и есть настоящий Стивен Байерли. Вы – созданный им робот. Мы можем это доказать. В автомобильную катастрофу попал он, а не вы. Это можно проверить.
– В самом деле? Пожалуйста, проверяйте. Желаю успеха.
– И мы можем обыскать этот загородный дом. Посмотрим, что мы там найдем.
– Ну, это как сказать, Куинн, – Байерли широко улыбнулся. – На наше несчастье, мой так называемый учитель серьезно болен. Загородный дом для него как бы санаторий, где он отдыхает. Его право на личную неприкосновенность при таких обстоятельствах еще прочнее. Вы не сможете получить разрешения на обыск, если не предъявите достаточных оснований. Тем не менее я не буду вас от этого удерживать.
Наступила небольшая пауза. Куинн наклонился вперед, так что его лицо заняло весь экран и стали видны тонкие морщинки на лбу.
– Байерли, зачем упрямитесь? Вас не выберут.
– Разве?
– Неужели вы этого не понимаете? Или, по-вашему, отказ опровергнуть обвинение, что вам было бы очень легко сделать, нарушив один из Законов Роботехники, не убеждает людей, что вы в самом деле робот?
– Я понимаю одно: из малоизвестного, ничем не примечательного юриста я превратился в фигуру мирового значения. Вы умеете делать рекламу.
– Но вы же робот.
– Сказано – не доказано.
– Доказательств хватит, чтобы вас не выбрали.
– Тогда вам нечего волноваться – вы уже победили.
– До свидания, – сказал Куинн. В его голосе впервые прозвучала злоба. Визифон погас.
– До свидания, – невозмутимо произнес Байерли перед пустым экраном.
Байерли привез своего учителя в город за неделю до выборов. Вертолет опустился на окраине.
– Ты останешься здесь до конца выборов, – сказал ему Байерли. – Если дело обернется плохо, лучше, чтобы ты был в более спокойном месте.
В хриплом голосе, вырвавшемся из перекошенного рта Джона, можно было различить тревогу.
– Разве есть основания опасаться насилия?
– Фундаменталисты не скупятся на угрозы, так что теоретически такая опасность есть. Но я не думаю, чтобы это случилось. У них нет реальной силы. Просто они постоянно вносят смуту, и когда-нибудь это кончится беспорядками. Ты согласен побыть здесь? Ну, пожалуйста! Мне будет не по себе, если придется беспокоиться о твоей безопасности.
– Хорошо, Ты все еще думаешь, что дело кончится благополучно?
– Уверен. У тебя там никто не появлялся?
– Никто. Это я точно знаю.
– И ты себя вел так, как мы договорились?
– В точности. Там все будет в порядке.
– Тогда будь осторожнее, Джон, а завтра смотри телевизор.
Байерли пожал изувеченную руку, лежавшую на его руке.
Хмурое лицо Лентона выражало сильнейшее беспокойство. Его положение было незавидным. Он считался уполномоченным Байерли по проведению избирательной кампании, которая была вообще не похожа на избирательную кампанию. Объектом ее был человек, который раскрыть свой план действий отказался, а следовать указаниям своего уполномоченного не соглашался.
– Вы не должны! (Это были его любимые слова, а в последние дни они стали и единственными.) Я говорю вам, Стив, вы не должны!
Он рухнул в кресло перед столом прокурора, который не спеша листал отпечатанный на машинке текст своей речи.
– Откажитесь, Стив! Посмотрите, ведь эту толпу организовали фундаменталисты. Вас не станут слушать. Скорее всего вас закидают камнями. Зачем вам выступать с речью перед публикой? Чем плоха запись на пленку или выступление по телевидению?
– Но ведь вы хотите, чтобы я победил на выборах, не правда ли? – мягко спросил Байерли.
– Победили! Вам не победить, Стив! Я пытаюсь спасти вашу жизнь!
– О, мне ничего не грозит.
– Ему ничего не грозит! – Лентон даже поперхнулся. – Вы хотите сказать, что намерены выйти на балкон перед пятьюдесятью тысячами полоумных идиотов и попробуете вбить им что-то в голову – с балкона, как средневековый диктатор?
Байерли взглянул на часы.
– Да. И примерно через пять минут, как только будут готовы телевизионные операторы.
Ответ Лентона был не совсем членораздельным.
Толпа заполняла оцепленную площадь. Казалось, что деревья и дома поднимаются из сплошной массы людей. А телевидение сделало очевидцем происходящего все человечество. Это были местные выборы, но за ними следил весь мир.
Байерли подумал об этом и улыбнулся.
Но сама толпа не могла вызвать улыбки. Она щетинилась знаменами и плакатами, где на все лады повторялось одно и то же обвинение. Атмосфера враждебности сгустилась до того, что стала почти осязаемой.
Выступление с самого начала было сорвано. Голос Байерли заглушали рев толпы и ритмические выкрики кучки фундаменталистов, разбросанных там и сям по всей площади. Но Байерли продолжал говорить, медленно и бесстрастно…
В комнате Лентон схватился за голову и застонал. Он ждал кровопролития.
В передних рядах толпы началось какое-то движение. Вперед проталкивался тощий субъект с выпученными глазами, в костюме, слишком коротком для его костлявых рук и ног. Устремившийся за ним полицейский медленно и с трудом пробивался сквозь толпу, пока Байерли сердитым взмахом руки не остановил его.
Тощий человек был уже под самым балконом. Он что-то кричал, но слов не было слышно из-за шума толпы.
Байерли наклонился через перила.
– Что вы сказали? Если вы хотите задать мне законный вопрос, я отвечу. – Он повернулся к стоявшему рядом полицейскому. – Проведите его сюда.
Толпа насторожилась. В разных местах послышались крики «Тише!», которые слились в общий гомон, а потом понемногу утихли. Тощий человек, весь красный и запыхавшийся, предстал перед Байерли.
Байерли сказал:
– Вы хотите что-то спросить?
Тощий человек впился в него глазами и произнес надтреснутым голосом:
– Ударь меня!
С неожиданной энергией он выставил вперед подбородок.
– Ударь меня! Ты говоришь, что ты не робот. Докажи это! Ты не сможешь ударить человека, чудовище!
Наступила странная, пустая, мертвая тишина. Ее прорезал голос Байерли:
– У меня нет причин вас бить.
Тощий человек захохотал.
– Ты не можешь меня ударить! Ты меня не ударишь! Ты не человек! Ты чудовище, которое притворилось человеком!
И Стивен Байерли, стиснув зубы, на глазах у тысяч людей, смотревших на него с площади, и миллионов, глядевших на экраны телевизоров, размахнулся и нанес ему могучий удар в челюсть. Тощий человек упал навзничь без сознания. Лицо его выражало одно лишь бессмысленное изумление.
Байерли сказал:
– Мне очень жаль… Отнесите его в дом и устройте поудобнее. Как только я освобожусь, я с ним поговорю.
И когда доктор Кэлвин, развернув свою машину, отъехала, только один репортер успел прийти в себя настолько, чтобы броситься за ней и выкрикнуть вопрос, которого она не расслышала.
Сьюзен Кэлвин обернулась и прокричала:
– Он – человек!
Репортеру только того и нужно было. Он понесся прочь.
Речь была произнесена до конца, но больше никто ничего из нее так и не слышал.
1 2 3 4 5 6 7