– ввязался Кириллов, – вы ничего не хотели слушать, как же от вас отвязаться!
– Замечу только одно, – произнес Маврикий Николаевич, с усилием и со страданием обсуждавший дело: – если противник заранее объявляет, что стрелять будет вверх, то поединок действительно продолжаться не может… по причинам деликатным и… ясным…
– Я вовсе не объявлял, что каждый раз буду вверх стрелять! – вскричал Ставрогин, уже совсем теряя терпение. – Вы вовсе не знаете, что у меня на уме и как я опять сейчас выстрелю… я ничем не стесняю дуэли.
– Коли так, встреча может продолжаться, – обратился Маврикий Николаевич к Гаганову.
– Господа, займите ваши места! – скомандовал Кириллов.
Опять сошлись, опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина. Про эти выстрелы вверх можно было бы и поспорить: Николай Всеволодович мог прямо утверждать, что он стреляет как следует, если бы сам не сознался в умышленном промахе. Он наводил пистолет не прямо в небо или в дерево, а все-таки как бы метил в противника, хотя впрочем брал на аршин поверх его шляпы. В этот второй раз прицел был даже еще ниже, еще правдоподобнее; но уже Гаганова нельзя было разуверить.
– Опять! – проскрежетал он зубами; – все равно! Я вызван и пользуюсь правом. Я хочу стрелять в третий раз… во что бы ни стало.
– Имеете полное право, – отрубил Кириллов. Маврикий Николаевич не сказал ничего. Расставили в третий раз, скомандовали; в этот раз Гаганов дошел до самого барьера, и с барьера, с двенадцати шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Ставрогин стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.
– Слишком долго, слишком долго прицел! – стремительно прокричал Кириллов; – стреляйте! стре-ляй-те! – Но выстрел раздался, и на этот раз белая пуховая шляпа слетела с Николая Всеволодовича. Выстрел был довольно меток, тулья шляпы была пробита очень низко; четверть вершка ниже, и все бы было кончено. Кириллов подхватил и подал шляпу Николаю Всеволодовичу.
– Стреляйте, не держите противника! – прокричал в чрезвычайном волнении Маврикий Николаевич, видя, что Ставрогин как бы забыл о выстреле, рассматривая с Кирилловым шляпу. Ставрогин вздрогнул, поглядел на Гаганова, отвернулся и уже безо всякой на этот раз деликатности выстрелил в сторону, в рощу. Дуэль кончилась. Гаганов стоял как придавленный. Маврикий Николаевич подошел к нему и стал что-то говорить, но тот как будто не понимал. Кириллов уходя снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость; сделав выстрел в рощу, он даже и не повернулся к барьеру, сунул свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям. Лицо его выражало злобу, он молчал. Молчал и Кириллов. Сели на лошадей и поскакали в галоп.
III
– Что вы молчите? – нетерпеливо окликнул он Кириллова уже неподалеку от дому.
– Что вам надо? – ответил тот, чуть не съерзнув с лошади, вскочившей на дыбы.
Ставрогин сдержал себя.
– Я не хотел обидеть этого… дурака, а обидел опять, – проговорил он тихо.
– Да, вы обидели опять, – отрубил Кириллов; – и притом он не дурак.
– Я сделал однако все, что мог.
– Нет.
– Что же надо было сделать?
– Не вызывать.
– Еще снести битье по лицу?
– Да, снести и битье.
– Я начинаю ничего не понимать! – злобно проговорил Ставрогин, – почему все ждут от меня чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?
– Я думал, вы сами ищете бремени.
– Я ищу бремени?
– Да.
– Вы… это видели?
– Да.
– Это так заметно?
– Да.
Помолчали с минуту. Ставрогин имел очень озабоченный вид, был почти поражен.
– Я потому не стрелял, что не хотел убивать, и больше ничего не было, уверяю вас, – сказал он торопливо и тревожно, как бы оправдываясь.
– Не надо было обижать.
– Как же надо было сделать?
– Надо было убить.
– Вам жаль, что я его не убил?
– Мне ничего не жаль. Я думал, вы хотели убить в самом деле. Не знаете, чего ищете.
– Ищу бремени, – засмеялся Ставрогин.
– Не хотели сами крови, зачем ему давали убивать?
– Если б я не вызвал его, он бы убил меня так, без дуэли.
– Не ваше дело. Может, и не убил бы.
– А только прибил?
– Не ваше дело. Несите бремя. А то нет заслуги.
– Наплевать на вашу заслугу, я ни у кого не ищу ее!
– Я думал ищете, – ужасно хладнокровно заключил Кириллов.
Въехали во двор дома.
– Хотите ко мне? – предложил Николай Всеволодович.
– Нет, я дома, прощайте. – Он встал с лошади и взял свой ящик подмышку.
– По крайней мере, вы-то на меня не сердитесь? – протянул ему руку Ставрогин.
– Нисколько! – воротился Кириллов, чтобы пожать руку; – если мне легко бремя, потому что от природы, то может быть вам труднее бремя, потому что такая природа. Очень нечего стыдиться, а только немного.
– Я знаю, что я ничтожный характер, но я не лезу и в сильные.
– И не лезьте; вы не сильный человек. Приходите пить чай.
Николай Всеволодович вошел к себе сильно смущенный.
IV
Он тотчас же узнал от Алексея Егоровича, что Варвара Петровна, весьма довольная выездом Николая Всеволодовича – первым выездом после восьми дней болезни – верхом на прогулку, велела заложить карету и отправилась одна, „по примеру прежних дней, подышать чистым воздухом, ибо восемь дней как уже забыли, что означает дышать чистым воздухом“.
– Одна поехала или с Дарьей Павловной? – быстрым вопросом перебил старика Николай Всеволодович и крепка нахмурился, услышав, что Дарья Павловна „отказались по нездоровью сопутствовать и находятся теперь в своих комнатах“.
– Слушай, старик, -проговорил он, как бы вдруг решаясь, – стереги ее сегодня весь день и если заметишь, что она идет ко мне, тотчас же останови и передай ей, что несколько дней, по крайней мере, я ее принять не могу… что я так ее сам прошу… а когда придет время, сам позову, – слышишь?
– Передам-с, – проговорил Алексей Егорович с тоской в голосе, опустив глаза вниз.
– Не раньше однако же, как если ясно увидишь, что она ко мне идет сама.
– Не извольте беспокоиться, ошибки не будет. Через меня до сих пор и происходили посещения; всегда к содействию моему обращались.
– Знаю. Однако же не раньше, как если сама пойдет. Принеси мне чаю, если можешь скорее.
Только что старик вышел, как почти в ту же минуту отворилась та же дверь и на пороге показалась Дарья Павловна. Взгляд ее был спокоен, но лицо бледное.
– Откуда вы? – воскликнул Ставрогин.
– Я стояла тут же и ждала, когда он выйдет, чтобы к вам войти. Я слышала, о чем вы ему наказывали, а когда он сейчас вышел, я спряталась направо за выступ, и он меня не заметил.
– Я давно хотел прервать с вами, Даша… пока… это время. Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, – прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.
– Я сама думала, что надо прервать. Варвара Петровна слишком подозревает о наших сношениях.
– Ну и пусть ее.
– Не надо, чтоб она беспокоилась. Итак, теперь до конца?
– Вы все еще непременно ждете конца?
– Да, я уверена.
– На свете ничего не кончается.
– Тут будет конец. Тогда кликните меня, я приду. Теперь прощайте.
– А какой будет конец? – усмехнулся Николай Всеволодович.
– Вы не ранены и… не пролили крови?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
– Замечу только одно, – произнес Маврикий Николаевич, с усилием и со страданием обсуждавший дело: – если противник заранее объявляет, что стрелять будет вверх, то поединок действительно продолжаться не может… по причинам деликатным и… ясным…
– Я вовсе не объявлял, что каждый раз буду вверх стрелять! – вскричал Ставрогин, уже совсем теряя терпение. – Вы вовсе не знаете, что у меня на уме и как я опять сейчас выстрелю… я ничем не стесняю дуэли.
– Коли так, встреча может продолжаться, – обратился Маврикий Николаевич к Гаганову.
– Господа, займите ваши места! – скомандовал Кириллов.
Опять сошлись, опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина. Про эти выстрелы вверх можно было бы и поспорить: Николай Всеволодович мог прямо утверждать, что он стреляет как следует, если бы сам не сознался в умышленном промахе. Он наводил пистолет не прямо в небо или в дерево, а все-таки как бы метил в противника, хотя впрочем брал на аршин поверх его шляпы. В этот второй раз прицел был даже еще ниже, еще правдоподобнее; но уже Гаганова нельзя было разуверить.
– Опять! – проскрежетал он зубами; – все равно! Я вызван и пользуюсь правом. Я хочу стрелять в третий раз… во что бы ни стало.
– Имеете полное право, – отрубил Кириллов. Маврикий Николаевич не сказал ничего. Расставили в третий раз, скомандовали; в этот раз Гаганов дошел до самого барьера, и с барьера, с двенадцати шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Ставрогин стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.
– Слишком долго, слишком долго прицел! – стремительно прокричал Кириллов; – стреляйте! стре-ляй-те! – Но выстрел раздался, и на этот раз белая пуховая шляпа слетела с Николая Всеволодовича. Выстрел был довольно меток, тулья шляпы была пробита очень низко; четверть вершка ниже, и все бы было кончено. Кириллов подхватил и подал шляпу Николаю Всеволодовичу.
– Стреляйте, не держите противника! – прокричал в чрезвычайном волнении Маврикий Николаевич, видя, что Ставрогин как бы забыл о выстреле, рассматривая с Кирилловым шляпу. Ставрогин вздрогнул, поглядел на Гаганова, отвернулся и уже безо всякой на этот раз деликатности выстрелил в сторону, в рощу. Дуэль кончилась. Гаганов стоял как придавленный. Маврикий Николаевич подошел к нему и стал что-то говорить, но тот как будто не понимал. Кириллов уходя снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость; сделав выстрел в рощу, он даже и не повернулся к барьеру, сунул свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям. Лицо его выражало злобу, он молчал. Молчал и Кириллов. Сели на лошадей и поскакали в галоп.
III
– Что вы молчите? – нетерпеливо окликнул он Кириллова уже неподалеку от дому.
– Что вам надо? – ответил тот, чуть не съерзнув с лошади, вскочившей на дыбы.
Ставрогин сдержал себя.
– Я не хотел обидеть этого… дурака, а обидел опять, – проговорил он тихо.
– Да, вы обидели опять, – отрубил Кириллов; – и притом он не дурак.
– Я сделал однако все, что мог.
– Нет.
– Что же надо было сделать?
– Не вызывать.
– Еще снести битье по лицу?
– Да, снести и битье.
– Я начинаю ничего не понимать! – злобно проговорил Ставрогин, – почему все ждут от меня чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?
– Я думал, вы сами ищете бремени.
– Я ищу бремени?
– Да.
– Вы… это видели?
– Да.
– Это так заметно?
– Да.
Помолчали с минуту. Ставрогин имел очень озабоченный вид, был почти поражен.
– Я потому не стрелял, что не хотел убивать, и больше ничего не было, уверяю вас, – сказал он торопливо и тревожно, как бы оправдываясь.
– Не надо было обижать.
– Как же надо было сделать?
– Надо было убить.
– Вам жаль, что я его не убил?
– Мне ничего не жаль. Я думал, вы хотели убить в самом деле. Не знаете, чего ищете.
– Ищу бремени, – засмеялся Ставрогин.
– Не хотели сами крови, зачем ему давали убивать?
– Если б я не вызвал его, он бы убил меня так, без дуэли.
– Не ваше дело. Может, и не убил бы.
– А только прибил?
– Не ваше дело. Несите бремя. А то нет заслуги.
– Наплевать на вашу заслугу, я ни у кого не ищу ее!
– Я думал ищете, – ужасно хладнокровно заключил Кириллов.
Въехали во двор дома.
– Хотите ко мне? – предложил Николай Всеволодович.
– Нет, я дома, прощайте. – Он встал с лошади и взял свой ящик подмышку.
– По крайней мере, вы-то на меня не сердитесь? – протянул ему руку Ставрогин.
– Нисколько! – воротился Кириллов, чтобы пожать руку; – если мне легко бремя, потому что от природы, то может быть вам труднее бремя, потому что такая природа. Очень нечего стыдиться, а только немного.
– Я знаю, что я ничтожный характер, но я не лезу и в сильные.
– И не лезьте; вы не сильный человек. Приходите пить чай.
Николай Всеволодович вошел к себе сильно смущенный.
IV
Он тотчас же узнал от Алексея Егоровича, что Варвара Петровна, весьма довольная выездом Николая Всеволодовича – первым выездом после восьми дней болезни – верхом на прогулку, велела заложить карету и отправилась одна, „по примеру прежних дней, подышать чистым воздухом, ибо восемь дней как уже забыли, что означает дышать чистым воздухом“.
– Одна поехала или с Дарьей Павловной? – быстрым вопросом перебил старика Николай Всеволодович и крепка нахмурился, услышав, что Дарья Павловна „отказались по нездоровью сопутствовать и находятся теперь в своих комнатах“.
– Слушай, старик, -проговорил он, как бы вдруг решаясь, – стереги ее сегодня весь день и если заметишь, что она идет ко мне, тотчас же останови и передай ей, что несколько дней, по крайней мере, я ее принять не могу… что я так ее сам прошу… а когда придет время, сам позову, – слышишь?
– Передам-с, – проговорил Алексей Егорович с тоской в голосе, опустив глаза вниз.
– Не раньше однако же, как если ясно увидишь, что она ко мне идет сама.
– Не извольте беспокоиться, ошибки не будет. Через меня до сих пор и происходили посещения; всегда к содействию моему обращались.
– Знаю. Однако же не раньше, как если сама пойдет. Принеси мне чаю, если можешь скорее.
Только что старик вышел, как почти в ту же минуту отворилась та же дверь и на пороге показалась Дарья Павловна. Взгляд ее был спокоен, но лицо бледное.
– Откуда вы? – воскликнул Ставрогин.
– Я стояла тут же и ждала, когда он выйдет, чтобы к вам войти. Я слышала, о чем вы ему наказывали, а когда он сейчас вышел, я спряталась направо за выступ, и он меня не заметил.
– Я давно хотел прервать с вами, Даша… пока… это время. Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, – прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.
– Я сама думала, что надо прервать. Варвара Петровна слишком подозревает о наших сношениях.
– Ну и пусть ее.
– Не надо, чтоб она беспокоилась. Итак, теперь до конца?
– Вы все еще непременно ждете конца?
– Да, я уверена.
– На свете ничего не кончается.
– Тут будет конец. Тогда кликните меня, я приду. Теперь прощайте.
– А какой будет конец? – усмехнулся Николай Всеволодович.
– Вы не ранены и… не пролили крови?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174