Всякий провинциал живет как будто под стеклянным колпаком. Нет решительно
никакой возможности хоть что-нибудь скрыть от своих почтенных сограждан.
Вас знают наизусть, знают даже то, чего вы сами про себя не знаете.
Провинциал уже по натуре своей, кажется, должен бы быть психологом и
сердцеведом. Вот почему я иногда искренно удивлялся, весьма часто встречая
в провинции вместо психологов и сердцеведов чрезвычайно много ослов. Но это
в сторону; это мысль лишняя. Весть была громовая. Брак с князем казался
всякому до того выгодным, до того блистательным, что даже странная сторона
этого дела никому не бросалась в глаза. Заметим еще одно обстоятельство:
Зину ненавидели почти еще больше Марьи Александровны, - за что? -
неизвестно. Может быть, красота Зины была отчасти тому причиною. Может
быть, и то, что Марья Александровна все-таки была как-то своя всем
мордасовцам, своего поля ягода. Исчезни она из города, и - кто знает? - об
ней бы, может быть, пожалели. Она оживляла общество беспрерывными
историями. Без нее было бы скучно. Напротив того, Зина держала себя так,
как будто жила в облаках, а не в городе Мордасове. Была она этим людям
как-то не пара, не ровня и, может быть, сама не замечая того, вела себя
перед ними невыносимо надменно. И вдруг теперь эта же самая Зина, про
которую даже ходили скандалезные истории, эта надменная, эта гордячка Зина
становится миллионеркой, княгиней, войдет в знать. Года через два, когда
овдовеет, выйдет за какого-нибудь герцога, может быть, даже за генерала;
чего доброго - пожалуй еще за губернатора (а мордасовский губернатор, как
нарочно, вдовец и чрезвычайно нежен к женскому полу). Тогда она будет
первая дама в губернии, и, разумеется, одна эта мысль уже была невыносима и
никогда никакая весть не возбудила бы такого негодования в Мордасове, как
весть о выходе Зины за князя. Мгновенно поднялись яростные крики со всех
сторон. Кричали, что это грешно, даже подло; что старик не в своем уме; что
старика обманули, надули, облапошили, пользуясь его слабоумием; что старика
надо спасти от кровожадных когтей; что это, наконец, разбой и
безнравственность; что, наконец, чем же другие хуже Зины? и другие могли бы
точно так же выйти за князя. Все эти толки и возгласы Марья Александровна
еще только предполагала, но для нее довольно было и этого. Она твердо
знала, что все, решительно все готовы будут употребить все, что возможно и
что даже невозможно, чтобы воспрепятствовать ее намерениям. Ведь хотят же
теперь конфисковать князя, так что приходится его возвращать чуть не с бою.
Наконец, хоть и удастся поймать и заманить князя обратно, нельзя же будет
держать его вечно на привязи. Наконец, кто поручится, что сегодня, что
через два же часа, весь торжественный хор мордасовских дам не будет в ее
салоне, да еще под таким предлогом, что невозможно будет и отказать? Откажи
в дверь, войдут в окно: случай почти невозможный, но бывавший в Мордасове.
Одним словом, нельзя было терять ни на час, ни на каплю времени, а между
тем дело было еще и не начато. Вдруг гениальная мысль блеснула и мгновенно
созрела в голове Марьи Александровны. Об этой новой идее мы не забудем
сказать в своем месте. Скажем только теперь, что в эту минуту наша героиня
летела по мордасовским улицам, грозная и вдохновенная, решившись даже на
настоящий бой, если б только представилась надобность, чтоб овладеть князем
обратно. Она еще не знала, как это сделается и где она встретит его, но
зато она знала наверное, что скорее Мордасов провалится сквозь землю, чем
не исполнится хоть одна йота из теперешних ее замыслов.
Первый шаг удался как нельзя лучше. Она успела перехватить князя на улице и
привезла к себе обедать. Если спросят: каким образом, несмотря на все козни
врагов, ей удалось-таки настоять на своем и оставить Анну Николаевну с
довольно большим носом? - то я обязан объявить, что считаю такой вопрос
даже обидным для Марьи Александровны. Ей ли не одержать победу над
какой-нибудь Анной Николаевной Антиповой? Она просто арестовала князя, уже
подъезжавшего к дому ее соперницы, и, несмотря ни на что, а вместе с тем и
на доводы самого Мозглякова, испугавшегося скандалу, пересадила старичка в
свою карету. Тем-то и отличалась Марья Александровна от своих соперниц, что
в решительных случаях не задумывалась даже перед скандалом, принимая за
аксиому, что успех все оправдывает. Разумеется, князь не оказал
значительного сопротивления и, по своему обыкновению, очень скоро забыл обо
всем и остался очень доволен. За обедом он болтал без умолку, был
чрезвычайно весел, острил, каламбурил, рассказывал анекдоты, которые не
доканчивал или с одного перескакивал на другой, сам не замечая того. У
Натальи Дмитриевны он выпил три бокала шампанского. За обедом он выпил еще
и закружился окончательно. Тут уж подливала сама Марья Александровна. Обед
был очень порядочный. Изверг Никитка не подгадил. Хозяйка оживляла общество
самой очаровательной любезностью. Но остальные присутствующие, как нарочно,
были необыкновенно скучны. Зина была как-то торжественно молчалива.
Мозгляков был, видимо, не в своей тарелке и мало ел. Он об чем-то думал, и
так как это случалось с ним довольно редко, то Марья Александровна была в
большом беспокойстве. Настасья Петровна сидела угрюмая и даже, украдкой,
делала Мозглякову какие-то странные знаки, которых тот совершенно не
примечал. Не будь очаровательно любезной хозяйки, обед походил бы на
похороны.
А между тем Марья Александровна была в невыразимом волнении. Одна уже Зина
пугала ее ужасно своим грустным видом и заплаканными глазами. А тут и еще
затруднение: надо спешить, торопиться, а этот "проклятый Мозгляков" сидит
себе, как болван, которому мало заботы, и только мешает! Ведь нельзя же, в
самом деле, начинать такое дело при нем! Марья Александровна встала из-за
стола в страшном беспокойстве. Каково же было ее изумление, радостный
испуг, если можно так выразиться, когда Мозгляков, только что встали из-за
стола, сам подошел к ней и вдруг, совсем неожиданно, объявил, что ему, -
разумеется, к его величайшему сожалению, - необходимо сейчас же
отправиться.
- Куда это? - спросила с необыкновенным соболезнованием Марья
Александровна.
- Вот видите, Марья Александровна, - начал Мозгляков с беспокойством и даже
несколько путаясь, - со мной случилась престранная история. Я уж и не знаю,
как вам сказать... дайте мне, ради бога, совет!
- Что, что такое?
- Крестный отец мой, Бородуев, вы знаете, - тот купец... встретился сегодня
со мной. Старик решительно сердится, упрекает, говорит мне, что я
загордился. Вот уже третий раз я в Мордасове, а к нему и носу не показал.
"Приезжай, говорит, сегодня на чай". Теперь ровно четыре часа, а чай он
пьет по-старинному, как проснется, в пятом часу. Что мне делать? Оно, Марья
Александровна, конечно, - но подумайте! Ведь он моего отца-покойника от
петли избавил, когда тот казенные деньги проиграл. Он и крестил-то меня по
этому случаю. Если состоится мой брак с Зинаидой Афанасьевной, у меня
все-таки только полтораста душ. А ведь у него миллион, люди говорят, даже
больше. Бездетен. Угодишь ему - сто тысяч по духовной оставит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37