Этот хронограф служил для него не только источником известий, касавшихся Руси, Византии и южных славян, но и направителем его исторического мышления. Так, в начале Повести временных лет он поставил заимствованный у Амартола очерк разделения земли между сыновьями Ноя и эту географическую классификацию, или таблицу, пополнил собственным перечнем славянских, финских и варяжских племён, дав им место в Афетовой части. Для объяснения важных отечественных явлений он ищет аналогий у того же Амартола и таким образом в их изложение вносит сравнительно-исторический приём. Характерное место Повести о нравах и обычаях русских славян он пополнил извлечением из Амартола о нравах сириян, вактириян и других народов и к ним от себя прибавил заметку о половцах, о которых неизвестный автор Повести едва ли имел какое-нибудь понятие: они стали известны на Руси после Ярослава. Вообще, эта часть свода носит на себе следы столь усердной переработки со стороны его составителя, что в ней трудно отделить подлинный текст от Сильвестровых вставок и изменений. К этому надобно прибавить ещё тщательность, с какой Сильвестр старался воспользоваться для своего свода всем наличным запасом русской повествовательной письменности. Он был знаком с древней новгородской летописью и из неё привел рассказ о действиях Ярослава в Новгороде в 1015 г. по смерти отца. Киевские события этого года он изложил по сказанию о Борисе и Глебе, составленному монахом Иаковом в начале XII в. Едва ли не он же сам составил и сказание о крещении Руси по древнему житию князя Владимира, широко воспользовавшись при этом Палеей, полемическим изложением Ветхого завета, направленным против магометан и частью католиков, которое преподает Владимиру греческий философ-миссионер. Он вставил в свод под 1097 г. и обстоятельный рассказ об ослеплении теребовльского князя Василька, написанный Василием, лицом, близким к Васильку. Он же поместил в трёх местах Несторовой летописи части упомянутого мною Сказания о Печерском монастыре и преподобном Феодосии, может быть, им же и написанного. Проводя свою мысль в сравнительно-историческом освещении, составитель свода не боялся вносить в летописное изложение прагматический беспорядок, соединял под одним годом разновременные, но однородные явления. Вспомнив, что около 1071 г. в Киеве явился волхв, о котором в Печерской летописи не было известия, он вставил в неё вместе с рассказом об этом волхве целое учение о «бесовском наущении и действе», о пределах силы бесов над людьми и о способах их действия на людей, особенно посредством волхвов. Эта демонология иллюстрируется несколькими любопытными рассказами о волхвах и кудесниках на Руси того времени и параллельными библейскими примерами. Время событий, рассказанных Сильвестром под 1071 г., обозначено летописными выражениями: «в си же времена, в си лета»; но два случая из рассказанных несомненно были позднее 1071 г. Так не мог написать простой летописец, каким был Нестор, записывавший события из года в год. Впечатление учёного книжника, производимое широким знакомством составителя свода с иноземными и своими источниками и способом пользования ими, усиливается ещё проблесками критической мысли. Составитель против мнения, будто основатель Киева был не более как перевозчик через Днепр, и в критической вставке, внесённой в Повесть временных лет, доказывает преданием, что Кий был князь в роду своём и ходил в Царьград, где был принят с большим почётом самим царём; только имени этого царя составитель не знает, в чём и сознаётся. Точно так же ходили различные толки о месте крещения князя Владимира; составитель выбирает из них наиболее достоверное предание.
Неполнота древнейших списков
Но едва ли одной этой критической разборчивостью можно объяснить заметную неполноту свода: в позднейших списках Начальной летописи встречаем ряд известий, которые не нашли себе места в списках древнейших, хотя сами по себе ничем не возбуждают критического недоверия. Большею частью это краткие известия о событиях, которых нельзя выдумать или не для чего было выдумывать. Так, пропущены известия о том, что в 862 г. призванные князья построили город Ладогу и здесь сел старший из них — Рюрик, что в 864 г. убит был болгарами сын Аскольда, в 867 г. воротились от Царьграда (после поражения) Аскольд и Дир с малой дружиной и был в Киеве плач великий, что в том же году «бысть в Киеве глад велий», а Аскольд и Дир избили множество печенегов. В древнейших списках 979 г. оставлен пустым, а в позднейших под ним помещены два любопытных известия о печенежском князе, который бил челом Ярополку о службе и получил от него «грады и власти», и о приходе к Ярополку греческих послов, которые «взяша мир и любовь с ним и яшася ему по дань, якоже и отцу его и деду его». Из времени князя Владимира пропущен ряд известий о печенежских и болгарских князьях, крестившихся в Киеве, и о посольствах, приходивших в Киев из Греции, Польши, Чехии, Венгрии, от папы. Такие пропуски можно проследить и в дальнейших княжениях по всему XI в. Эти пробелы частью можно отнести на счёт Лаврентьевского списка, который, будучи древнейшим, не может быть признан наиболее исправным: в нём по вине писца пропущено много мест, сохранившихся в других, ближайших к нему по составу и тексту списках. Иные известия могли быть опущены по соображениям самого составителя свода, но внесены в него ближайшими по времени переписчиками, которые бывали отчасти и редакторами переписываемых произведений и могли восполнить пробелы по источникам, бывшим под руками у Сильвестра и ещё не успевшим затеряться. Но в некоторых летописных сводах, особенно новгородского происхождения, первые века нашей истории излагаются столь несходно со сводом, усвояемым нами игумену Сильвестру, что такой разности нельзя объяснить неполнотою списков или редакций. Это и побудило академика Шахматова предположить существование особого, более древнего летописного свода, составленного в конце XI в. и послужившего «основным ядром», из которого в начале XII в. составился свод, читаемый нами в Лаврентьевском списке. Всё это приводит к мысли, что Сильвестровский свод далеко не вобрал в себя всего запаса рассказов, ходивших в русском обществе про первые века нашей истории, или по какой-то случайности именно древнейшие списки сохранили Начальную летопись в сокращённом, а позднейшие в более полном составе, как думал С. М. Соловьев.
Идея славянского единства
Всего важнее в своде идея, которою в нём освещено начало нашей истории: это — идея славянского единства. Составитель потому так и занят этнографией, что хочет собрать все части славянства, указать их настоящее международное место и найти связи, их соединяющие. Описав расселение славян, он замечает: «тако разыдеся словеньский язык; тем же и грамота прозвася словеньская». Она и была одной из таких связей. Русский бытописатель помнил роковой исторический момент, с которого началось разрушение славянского единства: это — утверждение венгров на среднем Дунае в начале Х в., разорвавшее связи между западными и южными славянами, завязанные славянскими первоучителями. По поводу известия о проходе венгров мимо Киева в 898 г. он вспоминает о деятельности Кирилла и Мефодия и о её значении для славянства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171