— Небесные странники это были, мил человек, пророки Илия и Енох.
Такой ответ был столь невозможен, что я не нашелся, что сказать, и не знал, как прореагировать на то, что сегодня в гостях были библейские пророки. Ну, что ж? Сказал я сам себе — нужно принять и это: небожители зашли в гости, от чая отказались, на ночлег останавливаться также не захотели.
— Как вы себя чувствуете? Ложитесь, вам надо еще лежать, нельзя так сразу вставать.
— Собирайся, Владимир, пора в путь, — торжественно произнес Арсений, и слова его прозвучали, как удар колокола в полном затишье.
— ???
Глава 11
Мы присели перед дорогой. Арсений гладил Лучика, который мурлыкал у него на руках. На улице скулила Ассоль, учуяв, что я собираюсь уходить. У моих ног лежал рюкзак, в котором лежали булка хлеба, свеча, коробка спичек и несколько яблок.
Вдруг грусть сковала мне сердце, я почему-то осознал, что больше Арсений не вернется в мой дом, наша короткая совместная жизнь окончилась, и, возможно, скоро я распрощаюсь с ним навсегда. Старик, напротив, был несказанно рад и бодр, я не узнавал его и не мог представить, что могло его так преобразить, что такое сказали ему или что сделали с ним чудные гости, ибо он буквально воскрес.
Нам предстоял неблизкий путь на дальнюю пустынь. Я не представлял, что мы там будем делать, но для меня каждое посещение этого таинственного места было связано с ощущением прикосновения к чему-то неведомому, к дверям, за которым спрятано чудо. Может быть, помолимся там и вернемся обратно? Впрочем, старец и его действия непредсказуемы, и с нами произойдет в таком случае то, что я себе не могу ни представить, ни вообразить.
Странна жизнь человеческая, думал я. Вот я отношу себя к верующим людям, но ведь не настолько, чтобы верить в чудеса, в то, что они действительно могут происходить. А оказывается, что тайна всегда следует рядом с нами, как тень. Праздник всегда где-то близко к нам, так близко, что стоит лишь сделать шаг навстречу и войти в него. Не хватает от нас, людей, одного — поверить и протянуть руку, чтобы ухватиться за прекрасное, сказочное, волшебное. Как странно! С одной стороны, это так просто, а с другой, человечество за многие тысячелетия не может научиться этой простоте. Поток состояний и мыслей такого направления захватил меня, пока Арсений не прервал их:
— Пора в путь. С Богом! — решительно сказал он и бережно опустил Лучика на пол. Потом выпрямился, перекрестился и направился к выходу.
На дворе Ассоль уже была в приподнятом настроении, ибо надеялась, что и ее возьмут с собой на прогулку. Старец дал согласие взять с собой собаку, и только у ее шеи щелкнул карабин, так она, как ветер, рванулась на поляну и принялась носиться по ней, наслаждаясь свободой и снегом. Она ведь так любит снег, любит зарываться в него, купаться в нем, барахтаться, и созерцание ее игр и забав невольно погружает и меня в этот неудержимый поток естественной, природной радости. Радости, которая просто есть всегда, сколько угодно ее вокруг нас, только нужно войти в нее, сбросив с себя умственные узы, интеллектуальные личностные цепи, которые не позволяют просто быть, просто пребывать в бесконечных переливах и танцах бытия.
Лучик бежал вслед за нами и примостился входных дверей часовни.
На минутку мы зашли в часовню, попросить благословения у Высших Сил на путь, начал подниматься вверх. Я оглянулся, не бежит ли за нами котенок, но тот сидел на том же месте и смотрел нам вслед.
В лесу было очень тихо, снег лежал вокруг большими сугробами и поглощал любые звуки А сверху падали крупные белые хлопья. Я шел впереди, как всегда на прогулках, старик сзади на слух продвигался по моим следам.
— Вот опять вы почти босиком идете, ваш, обувь ведь совершенно не предохраняет от холода. Опять простынете.
— Блаженные места, — сдерживая прерывистое дыхание, сказал Арсений. — Истинно святая гора, мил друг, мне кажется, что копни землю, и тут же огонь вырвется наружу. Тепло чувствую, исходящее изнутри этой горы. Свята гора…
Ассоль скакала по сугробам, как дикий лесной зверь, периодически подбегая к нам и стараясь стать лапами на грудь для того, чтобы лизнуть лицо в знак благодарности за прогулку. Один раз она даже столкнула меня в снег и пыталась затеять со мной игру, нападая на меня.
— Угомонись, Ассоль, и так трудно идти, да еще и ты толкаешься, — сетовал я, встав на ноги и отряхиваясь от снега.
Главное, нам нужно было осилить подъем, а потом будет легче, ведь потом идти нужно будет только вниз. Всего километров двенадцать нам нужно пройти до цели нашего паломничества. Я оглядывался назад, стараясь подстраиваться под возможности движения старика. Конечно, ему было тяжело, но с другой стороны, та внутренняя сила, чудесно преобразившая старика из больного в почти здорового, давала ему приток энергии.
Вскоре мы добрались до вершины горы и дошли до источника, у которого стояла скамеечка. Я набрал жестяной банкой воды из переполненного колодца, и мы напились вдоволь, ибо вспотели оба.
Когда мы сидели, переводя дух, мне вдруг вспомнился роман какого-то японского писателя, в котором он описывал древний обряд своего народа, заключающийся в том, что, когда человек становится совсем старым, его отводят в далекое ущелье, чтобы там он перешел в мир иной. У них считается, что старики, добровольно уходящие таким образом из жизни, не мешают спокойно жить молодым, не обременяют их заботами об умирающих, дряхлеющих родителях. Почему мне вспомнилось сейчас именно это? Может быть, потому, что, возможно, я вот так же, как и японцы, провожаю старика, который решил уйти из жизни, чтобы не мешать никому, не обременять никого хлопотами о последних днях, часах его жизни? Я пытался отогнать наплывшее переживание схожести нашего путешествия с тем, как это делают в Японии, но горький комок все-таки стоял где-то в душе.
— Теперь будет значительно легче, — сказал я, когда мы поднялись, чтобы продолжить наш путь. — Теперь вниз, вниз и вниз. Ноги сами нас приведут к дальней пустыньке.
Как только мы прошли сотню-другую метров, в лесу наступила абсолютная тишина, и мне кажется, что она будто подступила к нам откуда-то и была необычайно плотной и густой. Снег прекратился, и небо стало кристально чистым. Показалась луна, ярко сияющая в ночи и поливающая землю своим странным серебристым светом, от которого на душе становилось как-то не по себе. Звезды мерцали по всему небосводу не менее загадочно и волнующе. Я выключил фонарь, ибо на небе был «фонарь» получше и посветлее.
— Небо очистилось. У меня какое-то необычное состояние, — поведал я старику свои чувства.
— Христос родится сегодня, — празднично сказал Арсений. — Этот праздник, мил человек, праздник всех праздников! В нем как бы сокрыто все, что будет происходить потом в земной жизни нашего Спасителя. И проповедь, и чудеса, и крестный путь, и Воскресение, и Вознесение. Вот как, мил человек. А сегодня должно произойти чудо появления на свет Богомладенца. Рождество в себе содержит все, что будет потом. Вот оно как! — заключил Арсений.
— Ночь перед Рождеством, — вторил я ему, а сам думал о том, что в эту ночь по народному поверью вся нечистая сила беснуется и нападает на человека, чтобы смутить его, омрачить праздник. И еще потому, что с появлением Христа ей, этой темной силе, приходит конец, вот она и, чувствуя свою кончину, беспокоится, стараясь удержать свою власть на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40