..
- А может, все-таки пожрем, ребята?.. - исподволь словно попросился
Полковник.
- Ты что, гад!.. - вскочил с залеженных нар Пахан на прочные
тяжеловесные ноги и ласковым взглядом оперся на Полковника, будто король,
желающий раздавить самую поганую сволочь, козявку, вдавить в бетонную
стену... - Завтра тебя утопят в унитазе... Или меня... Ты тоже жрать!...
Гнида!
Полковник притаился... Остальные двое продолжали сидеть молча...
Пахан зашагал по камере от окна к стене, от стены к окну. Он шагал,
будто раздавливал время, будто хотел уйти как можно дальше, отойти
прочь...
- Пахан! - окликнул шагающего Косой.
- Молчи! - огрызнулся Пахан. - Я знаю, что делаю.
- Я люблю тебя, Пахан.
Пахан остановился, пристально обернулся от окна на последний голос.
- Знаю и верю, - задумчиво сказал он, подошел к любимому арестанту,
обнял и поцеловал его.
- Да. Эти шакалы все могут, но жрать заставить нас - никогда!.. -
отрывисто заговорил Косой. - Люди мы или не люди!.. Не дадим себя топить в
унитазах!.. Голодовка!! - дико проорал он сторону двери. - Да... Но жрать
все-таки, х.....
- Молчи! Падла! - зверино прошипел Пахан.
Косой тут же осекся и виновато сморщился.
Какое-то время все четверо сидели в неподвижной тишине. И вот...
Пахан снова приласкал своего любимого арестанта по камере: стал
целовать его в губы.
- Хорошая... - властно шептал он, - одна ты у меня...
Пахан нежно стянул штаны с любимого арестанта и обнажил свое мужское
достоинство.
Этот арестант выглядел утонченно, женственно: длинные волосы: худое,
острое лицо; замысловато и привлекательно улыбчивый; маленький носик
слегка привздернутый; в смолянистых глазах глубокая печаль и ожидание.
Под штанами у арестанта оказались белые кружевные трусики. Их он
стянул и стал на четвереньки... Косой и Полковник прикрыли глаза, будто
задремали...
- Людочка... - насладительно засопел Пахан, истекая слюною, а я -
отшатнулся от объема тюремного Астрала и унесся прочь.
ОДЕРЖАНИЕ ЛЮБВИ
В тот день, когда я разговаривал с Наташей по телефону, когда я
впервые овладел земным телом председателя кооператива, я обещал своей
любимой посетить ее дом под видом работника кооператива: укрепить дверной
проем.
Но по теснине сложившихся обстоятельств и потому, что я понимал,
видел то главное, которым следовало заниматься в первую очередь, ибо оно
могло привести меня и Наташу к нашей встрече не на короткое время в тумане
предчувствия, а навсегда, я не пришел в назначенный день.
Но теперь, когда мелодика моих чувств к любимой перестала быть
заглушаемой аккомпанементом событий, застенки ожидания встречи
расступились передо мной.
И ринулся я к телефонному аппарату, и снова договорился о своем
приходе.
Гришина командировка истекала через три дня, и я должен был спешить
уладить все что только можно.
В течение сегодняшнего дня, когда я готовил свое сердце к встрече и
оно обретало мужскую крепость в просторах памяти, вспомнилась мне Вика, и
то, как я убил ее в себе, но тогда я не мог поступить иначе, потому что
неминуемо остался бы вне познания Астрала. "Вне меня просторы эти, я не
долго в них летал, - вспомнились мне мои строки, - потому что все на свете
за просторы я отдал", - только бы и осталось тогда мне сказать, если бы я
не решился убить Вику, мою последнюю, любимейшую привязку на Земле.
А Наташу я не хотел убивать, да и нельзя ее было убить, да и незачем,
Наташа была нездешней, она приходила и уходила как наваждение, и, в конце
концов, я сам превратился в наваждение. Нам всегда было ближе всего быть
местом для предмета, и потому обладали мы предметами только теми, которые
были на нашем месте, и нам было даже невдомек, что стоит лишь стать самим
предметом, и все места будут предлагаемы для него - для предмета все места
есть, существуют для него, для места же есть только тот предмет, которым
оно обладает. Наташа являлась предметом, она возникла на месте моем и
ушла, и тогда я перестал быть местом, ибо на что мне нужна была пустота, я
тоже стал предметом. Но обманчивое наваждение ускользнуло и снова стало
местом... Да... тяжелее всего приручить, обладать наваждением.
Неторопливо, чтобы не захлестнула одышка, я поднялся по лестничной
клетке в своем доме на пятый этаж в Гришином земном теле и позвонил в свою
квартиру, как обычно, три коротких раза.
За дверью послышались шаги, и после короткой паузы кто-то глянул в
глазок на председателя кооператива, - скрежетнул металлический язычок
замка, дверь отшатнулась внутрь моей квартиры.
Там в прихожей стояла Наташа, она улыбчиво смотрела на меня в дверную
отщелину.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Вы Гриша? - Поинтересовалась Наташа в готовности отстегнуть дверную
цепочку.
- Да, я товарищ Сергея и представитель фирмы, - игриво отрапортовал
я, едва удерживаясь от желания вломиться в прихожую, схватить Наташу на
руки и целовать.
Тут же Наташа сорвала цепочку и распахнула дверь, она возникла перед
мной в нежно-голубом атласном халатике. Наташа слегка прищурилась, словно
от яркого света, будто предчувственно припоминая что-то.
- Проходите, - с торопливой заботливостью предложила она, - проходите
на кухню, туфли снимать не надо. Я сейчас приготовлю чай. - Наташа
захлопнула дверь и провела меня в мою кухню. - Садитесь сюда, за стол. - И
она предложила мне табуретку.
Я сел на нее, я чувствовал себя в сонном восторге, все вокруг
казалось ненастоящим, даже когда я проходил на кухню, забывши о своей
скованности в рамках земного тела, я едва не шагнул сквозь закрытую дверь,
но на удивление Наташи по этому поводу я извинился в своей неуклюжести.
- Целый ворох серебристых бликов на потолке, - сказал я, когда мы уже
начали пить чай. Наташа посмотрела на меня внимательно.
- Откуда, - спросила она, - откуда вы знаете об этом, Гриша?
День был очень солнечным, у кухонного окна на табуретках сверкало два
ведра, доверху наполненных отстаивающейся водой.
- О чем? - в свою очередь спросил я и глянул на потолок, на котором
серебрились солнечные блики. Наташа тоже бросила взгляд на потолок.
- Ну да, - рассмеялась она, - извините меня, пожалуйста, я подумала
совсем о другом, и в самом деле целый ворох серебристых бликов на потолке.
Я промолчал и тоже улыбнулся - как же она была хороша, моя Наташа! Ее
длинные вьющиеся волосы, мои ладони магнитило прикасаться к ним; ее
детские улыбки, ускользающие от меня, таяли мятно у меня на душе.
Как же хотел я любить ее в эти мгновения!
- Расскажите что-нибудь о Сереже, - попросила она.
- О Сереге можно говорить много, - стесняясь доверчивости Наташи,
сказал я и медленно опустил глаза, делая вид, что рассматриваю кусочек
лимона, плавающего в моей чашке чая. Я поддевал этот золотистый кусочек
чайной ложечкой, и наконец - нагнулся к чашечке и ловким движением
все-таки поддел лимонную дольку к себе в рот. Под откровенный хохот Наташи
я стал демонстративно, морщась от горячего и кислого лимона, жевать и
корчить страдальческие рожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
- А может, все-таки пожрем, ребята?.. - исподволь словно попросился
Полковник.
- Ты что, гад!.. - вскочил с залеженных нар Пахан на прочные
тяжеловесные ноги и ласковым взглядом оперся на Полковника, будто король,
желающий раздавить самую поганую сволочь, козявку, вдавить в бетонную
стену... - Завтра тебя утопят в унитазе... Или меня... Ты тоже жрать!...
Гнида!
Полковник притаился... Остальные двое продолжали сидеть молча...
Пахан зашагал по камере от окна к стене, от стены к окну. Он шагал,
будто раздавливал время, будто хотел уйти как можно дальше, отойти
прочь...
- Пахан! - окликнул шагающего Косой.
- Молчи! - огрызнулся Пахан. - Я знаю, что делаю.
- Я люблю тебя, Пахан.
Пахан остановился, пристально обернулся от окна на последний голос.
- Знаю и верю, - задумчиво сказал он, подошел к любимому арестанту,
обнял и поцеловал его.
- Да. Эти шакалы все могут, но жрать заставить нас - никогда!.. -
отрывисто заговорил Косой. - Люди мы или не люди!.. Не дадим себя топить в
унитазах!.. Голодовка!! - дико проорал он сторону двери. - Да... Но жрать
все-таки, х.....
- Молчи! Падла! - зверино прошипел Пахан.
Косой тут же осекся и виновато сморщился.
Какое-то время все четверо сидели в неподвижной тишине. И вот...
Пахан снова приласкал своего любимого арестанта по камере: стал
целовать его в губы.
- Хорошая... - властно шептал он, - одна ты у меня...
Пахан нежно стянул штаны с любимого арестанта и обнажил свое мужское
достоинство.
Этот арестант выглядел утонченно, женственно: длинные волосы: худое,
острое лицо; замысловато и привлекательно улыбчивый; маленький носик
слегка привздернутый; в смолянистых глазах глубокая печаль и ожидание.
Под штанами у арестанта оказались белые кружевные трусики. Их он
стянул и стал на четвереньки... Косой и Полковник прикрыли глаза, будто
задремали...
- Людочка... - насладительно засопел Пахан, истекая слюною, а я -
отшатнулся от объема тюремного Астрала и унесся прочь.
ОДЕРЖАНИЕ ЛЮБВИ
В тот день, когда я разговаривал с Наташей по телефону, когда я
впервые овладел земным телом председателя кооператива, я обещал своей
любимой посетить ее дом под видом работника кооператива: укрепить дверной
проем.
Но по теснине сложившихся обстоятельств и потому, что я понимал,
видел то главное, которым следовало заниматься в первую очередь, ибо оно
могло привести меня и Наташу к нашей встрече не на короткое время в тумане
предчувствия, а навсегда, я не пришел в назначенный день.
Но теперь, когда мелодика моих чувств к любимой перестала быть
заглушаемой аккомпанементом событий, застенки ожидания встречи
расступились передо мной.
И ринулся я к телефонному аппарату, и снова договорился о своем
приходе.
Гришина командировка истекала через три дня, и я должен был спешить
уладить все что только можно.
В течение сегодняшнего дня, когда я готовил свое сердце к встрече и
оно обретало мужскую крепость в просторах памяти, вспомнилась мне Вика, и
то, как я убил ее в себе, но тогда я не мог поступить иначе, потому что
неминуемо остался бы вне познания Астрала. "Вне меня просторы эти, я не
долго в них летал, - вспомнились мне мои строки, - потому что все на свете
за просторы я отдал", - только бы и осталось тогда мне сказать, если бы я
не решился убить Вику, мою последнюю, любимейшую привязку на Земле.
А Наташу я не хотел убивать, да и нельзя ее было убить, да и незачем,
Наташа была нездешней, она приходила и уходила как наваждение, и, в конце
концов, я сам превратился в наваждение. Нам всегда было ближе всего быть
местом для предмета, и потому обладали мы предметами только теми, которые
были на нашем месте, и нам было даже невдомек, что стоит лишь стать самим
предметом, и все места будут предлагаемы для него - для предмета все места
есть, существуют для него, для места же есть только тот предмет, которым
оно обладает. Наташа являлась предметом, она возникла на месте моем и
ушла, и тогда я перестал быть местом, ибо на что мне нужна была пустота, я
тоже стал предметом. Но обманчивое наваждение ускользнуло и снова стало
местом... Да... тяжелее всего приручить, обладать наваждением.
Неторопливо, чтобы не захлестнула одышка, я поднялся по лестничной
клетке в своем доме на пятый этаж в Гришином земном теле и позвонил в свою
квартиру, как обычно, три коротких раза.
За дверью послышались шаги, и после короткой паузы кто-то глянул в
глазок на председателя кооператива, - скрежетнул металлический язычок
замка, дверь отшатнулась внутрь моей квартиры.
Там в прихожей стояла Наташа, она улыбчиво смотрела на меня в дверную
отщелину.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Вы Гриша? - Поинтересовалась Наташа в готовности отстегнуть дверную
цепочку.
- Да, я товарищ Сергея и представитель фирмы, - игриво отрапортовал
я, едва удерживаясь от желания вломиться в прихожую, схватить Наташу на
руки и целовать.
Тут же Наташа сорвала цепочку и распахнула дверь, она возникла перед
мной в нежно-голубом атласном халатике. Наташа слегка прищурилась, словно
от яркого света, будто предчувственно припоминая что-то.
- Проходите, - с торопливой заботливостью предложила она, - проходите
на кухню, туфли снимать не надо. Я сейчас приготовлю чай. - Наташа
захлопнула дверь и провела меня в мою кухню. - Садитесь сюда, за стол. - И
она предложила мне табуретку.
Я сел на нее, я чувствовал себя в сонном восторге, все вокруг
казалось ненастоящим, даже когда я проходил на кухню, забывши о своей
скованности в рамках земного тела, я едва не шагнул сквозь закрытую дверь,
но на удивление Наташи по этому поводу я извинился в своей неуклюжести.
- Целый ворох серебристых бликов на потолке, - сказал я, когда мы уже
начали пить чай. Наташа посмотрела на меня внимательно.
- Откуда, - спросила она, - откуда вы знаете об этом, Гриша?
День был очень солнечным, у кухонного окна на табуретках сверкало два
ведра, доверху наполненных отстаивающейся водой.
- О чем? - в свою очередь спросил я и глянул на потолок, на котором
серебрились солнечные блики. Наташа тоже бросила взгляд на потолок.
- Ну да, - рассмеялась она, - извините меня, пожалуйста, я подумала
совсем о другом, и в самом деле целый ворох серебристых бликов на потолке.
Я промолчал и тоже улыбнулся - как же она была хороша, моя Наташа! Ее
длинные вьющиеся волосы, мои ладони магнитило прикасаться к ним; ее
детские улыбки, ускользающие от меня, таяли мятно у меня на душе.
Как же хотел я любить ее в эти мгновения!
- Расскажите что-нибудь о Сереже, - попросила она.
- О Сереге можно говорить много, - стесняясь доверчивости Наташи,
сказал я и медленно опустил глаза, делая вид, что рассматриваю кусочек
лимона, плавающего в моей чашке чая. Я поддевал этот золотистый кусочек
чайной ложечкой, и наконец - нагнулся к чашечке и ловким движением
все-таки поддел лимонную дольку к себе в рот. Под откровенный хохот Наташи
я стал демонстративно, морщась от горячего и кислого лимона, жевать и
корчить страдальческие рожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125