Что за ужасное место! Совершенно ужасное место.
Для разнообразия она отправилась вдоль железнодорожной линии и проволочной изгороди, представлявшей собою не более и не менее, как турецкую границу. В этом направлении она еще не прогуливалась. Но через четверть часа эффект новизны пропал, и снова все вокруг стало ей казаться, как и вчера, нудным и скучным. Железнодорожная линия, лежавшая в четверти мили справа от нее, не возбуждала у нее никаких дружественных чувств.
Ничего, кроме тишины – тишины и угасающих солнечных лучей.
Джоанне пришла в голову мысль, что здесь, может быть, самое лучшее место для чтения стихов. В школе у нее была репутация большой любительницы поэзии. Интересно, что она сможет вспомнить по прошествии стольких лет? А ведь были времена, когда она знала наизусть очень много стихов!
Лишь милость безвозмездная достойна,
Что упадает, как роса с небес.
А дальше? Вот глупая! Неужели трудно вспомнить хотя бы эти несколько строк? Нет, никак не припоминается. Лучше начать другое:
Не страшны солнца жгучие лучи.
О, это звучит весьма актуально! Как там дальше?
Ни дождь, ни снег, ни зимние морозы.
Ты путь земной прошел и свой исполнил долг:
Зажег очаг, добром наполнил дом,
И дети многочисленной толпой,
За братом брат, и за сестрой сестра,
Посыпались, как искры из костра.
Нет, это звучит слишком благостно. Пастораль да и только! Может быть, она помнит какой-нибудь сонет? В свое время она их знала множество. «Союз высоких душ», например, или тот, о котором ее однажды вечером спросил Родни.
Весна твоя вовеки не увянет.
– Это из Шекспира, не так ли? – спросил он.
– Да. Из его сонетов, – ответила она.
– А это:
Нельзя препятствовать союзу душ высоких?
– Нет, это совсем другой, а тот сонет начинается так:
Тебя сравню я с жарким летним днем.
И она прочла ему весь сонет, который в самом деле был прекрасен, очень выразителен и глубок, В конце, вместо того, чтобы выразить свое восхищение сонетом, Родни лишь задумчиво повторил:
И ветры злые рвут бутоны мая…
– Но ведь сейчас октябрь, верно? – ни с того ни с сего вдруг спросил он и пристально посмотрел ей в глаза.
Его слова были так неожиданны для нее, что она, ничего не отвечая, лишь жалобно смотрела на мужа.
– А другой сонет ты знаешь? – тихо спросил он. – Тот самый, где «союз высоких душ»?
– Да, знаю, – послушно кивнула она, помедлила минуту и прочла весь сонет.
Нельзя препятствовать союзу душ высоких.
То не любовь, которая легка
На перемену к чести от порока:.
С высоким – высока, и с низменным – низка:
О, нет! На ней есть вечности печать,
Которую не смоет лет поток.
Она звездою в небесах сияет,
Заблудшим указуя на восток.
Любовь – не шутка глупая времен,
Хоть розы губ и щек – как у шута.
Не день, не год ей срок определен;
Предел ее – лишь смертная черта.
Но если сможешь ты меня разубедить,
Я перестану петь, а человек – любить.
Она с драматическим пафосом закончила читать, сделав ударение на последних строках.
– Я хорошо читаю Шекспира, правда? – спросила она. – Меня в школе всегда хвалили за это. Говорили, что я очень выразительно читаю стихи.
Но Родни не отвечал, захваченный какой-то мыслью.
– Здесь вовсе не нужна экспрессия, – произнес он наконец. – Здесь достаточно одних слов.
Джоанна обиженно вздохнула.
– Шекспир прекрасен, не правда ли? – пробормотала она.
– Если в нем и в самом деле есть что-то прекрасное, – немедленно отозвался Родни, – так это то, что он был всего-навсего несчастный человек, как и все мы.
– Какая необычная мысль, Родни!
Он улыбнулся и посмотрел на нее, словно увидел впервые.
– Ты так думаешь?
Резко поднявшись из кресла, он направился к двери, но остановился на полпути, обернулся и прочитал:
И ветры злые рвут бутоны мая
И лета срок имеет свой предел.
– Но сейчас октябрь, не так ли? – сделав паузу, снова спросил Родни.
Почему он так спросил? О чем он думал?
Ей вспомнился тот октябрь, особенно ясный и тихий.
Весьма забавно, что в эту минуту ей почему-то вспомнился тот вечер, кода Родни попросил ее почитать сонеты. А ведь это произошло именно в тот день, когда она увидела его на Ашелдоне вместе с миссис Шерстон. Может быть, миссис Шерстон тоже читала ему Шекспира, но это весьма на нее не похоже. Миссис Шерстон, думала Джоанна, женщина вовсе не интеллектуального склада.
Да, октябрь в том году был просто прекрасным.
Она очень хорошо запомнила, как несколько дней спустя Родни спросил ее смущенно:
– Разве такое бывает в это время года?
И протянул ей веточку рододендрона. Эти, одни из самых ранних цветов, обычно распускаются в марте или в конце февраля. Джоанна с удивлением взглянула на кроваво-красные цветы, рядом с которыми виднелись готовые распустится почки.
– Нет, – сказала она. – Они цветут весной. Но случается, они расцветают и осенью, если это очень теплая и ясная осень.
Родни с ласковой осторожностью потрогал самыми кончиками пальцев один из готовых расцвести крошечных бутончиков.
– Нежные дети мая, – тихо проговорил он.
– Марта, – поправила она. – Марта, а не мая.
– Они похожи на кровь – произнес он, словно не слыша ее слов. – На кровь сердца.
«Как это не похоже на Родни, – подумала она, – интересоваться цветами».
Впрочем, он всегда любил рододендроны.
Она помнила, как он, много лет спустя, однажды прицепил только что распустившийся бутон рододендрона себе в петлицу.
Конечно же, цветок был слишком тяжелый, он в конце концов вывалился из петлицы и упал в грязь, как она и предвидела.
Они с Родни столкнулись тогда на церковном дворе, в совершенно необычном месте для этого часа: был уже вечер и добрые прихожане расходились по домам.
Она увидела его, когда выходила из церкви после службы.
– Что ты здесь делаешь, Родни? – удивленно спросила она.
– Размышляю о своем конце, – с улыбкой ответил он, – Я думаю, что бы такое мне написать на своем надгробии? Оно будет не из гранита, хотя гранитные памятники выглядят такими элегантными! И мраморного ангела в изголовье моей могилы тоже не будет.
Стоя у кладбищенской ограды, они смотрели на появившуюся совсем недавно мраморную плиту, на которой было высечено имя Лесли Шерстон.
Родни проследил глазами за ее взглядом.
– «Лесли Аделина Шерстон, – медленно прочитал он вслух надпись на плите. – Любимой, обожаемой жене от Чарльза Эдварда Шерстона. Почила 11 мая 1930 г. Господь осушит твои слезы, Лесли».
Немного помолчав, он добавил:
– Мне кажется чудовищно нелепой мысль, что под этой холодной мраморной плитой лежит Лесли Шерстон, и лишь такой законченный идиот, как Шерстон, мог додуматься до столь чудовищно нелепой эпитафии. Я не верю, что Лесли пролила хоть слезинку за всю свою жизнь. Она была не из плакс.
Джоанну охватило странное чувство: она словно оказалась участницей некой богохульной игры.
– А что бы выбрал ты? – спросила она.
– Для нее? Не знаю, – пожал плечами Родни. – Может быть, взял бы что-нибудь из псалмов. «Бытие твое было исполнено радости». Что-нибудь вроде этого.
– Нет, я имела в виду для себя.
– Для меня? – задумался на минуту он и вдруг улыбнулся. – «Господь мой пастырь. Он ведет меня на зеленое пастбище». Наверное, это лучше всего подойдет мне.
– В такой эпитафии слышится довольно банальная идея о небесах, о горнем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Для разнообразия она отправилась вдоль железнодорожной линии и проволочной изгороди, представлявшей собою не более и не менее, как турецкую границу. В этом направлении она еще не прогуливалась. Но через четверть часа эффект новизны пропал, и снова все вокруг стало ей казаться, как и вчера, нудным и скучным. Железнодорожная линия, лежавшая в четверти мили справа от нее, не возбуждала у нее никаких дружественных чувств.
Ничего, кроме тишины – тишины и угасающих солнечных лучей.
Джоанне пришла в голову мысль, что здесь, может быть, самое лучшее место для чтения стихов. В школе у нее была репутация большой любительницы поэзии. Интересно, что она сможет вспомнить по прошествии стольких лет? А ведь были времена, когда она знала наизусть очень много стихов!
Лишь милость безвозмездная достойна,
Что упадает, как роса с небес.
А дальше? Вот глупая! Неужели трудно вспомнить хотя бы эти несколько строк? Нет, никак не припоминается. Лучше начать другое:
Не страшны солнца жгучие лучи.
О, это звучит весьма актуально! Как там дальше?
Ни дождь, ни снег, ни зимние морозы.
Ты путь земной прошел и свой исполнил долг:
Зажег очаг, добром наполнил дом,
И дети многочисленной толпой,
За братом брат, и за сестрой сестра,
Посыпались, как искры из костра.
Нет, это звучит слишком благостно. Пастораль да и только! Может быть, она помнит какой-нибудь сонет? В свое время она их знала множество. «Союз высоких душ», например, или тот, о котором ее однажды вечером спросил Родни.
Весна твоя вовеки не увянет.
– Это из Шекспира, не так ли? – спросил он.
– Да. Из его сонетов, – ответила она.
– А это:
Нельзя препятствовать союзу душ высоких?
– Нет, это совсем другой, а тот сонет начинается так:
Тебя сравню я с жарким летним днем.
И она прочла ему весь сонет, который в самом деле был прекрасен, очень выразителен и глубок, В конце, вместо того, чтобы выразить свое восхищение сонетом, Родни лишь задумчиво повторил:
И ветры злые рвут бутоны мая…
– Но ведь сейчас октябрь, верно? – ни с того ни с сего вдруг спросил он и пристально посмотрел ей в глаза.
Его слова были так неожиданны для нее, что она, ничего не отвечая, лишь жалобно смотрела на мужа.
– А другой сонет ты знаешь? – тихо спросил он. – Тот самый, где «союз высоких душ»?
– Да, знаю, – послушно кивнула она, помедлила минуту и прочла весь сонет.
Нельзя препятствовать союзу душ высоких.
То не любовь, которая легка
На перемену к чести от порока:.
С высоким – высока, и с низменным – низка:
О, нет! На ней есть вечности печать,
Которую не смоет лет поток.
Она звездою в небесах сияет,
Заблудшим указуя на восток.
Любовь – не шутка глупая времен,
Хоть розы губ и щек – как у шута.
Не день, не год ей срок определен;
Предел ее – лишь смертная черта.
Но если сможешь ты меня разубедить,
Я перестану петь, а человек – любить.
Она с драматическим пафосом закончила читать, сделав ударение на последних строках.
– Я хорошо читаю Шекспира, правда? – спросила она. – Меня в школе всегда хвалили за это. Говорили, что я очень выразительно читаю стихи.
Но Родни не отвечал, захваченный какой-то мыслью.
– Здесь вовсе не нужна экспрессия, – произнес он наконец. – Здесь достаточно одних слов.
Джоанна обиженно вздохнула.
– Шекспир прекрасен, не правда ли? – пробормотала она.
– Если в нем и в самом деле есть что-то прекрасное, – немедленно отозвался Родни, – так это то, что он был всего-навсего несчастный человек, как и все мы.
– Какая необычная мысль, Родни!
Он улыбнулся и посмотрел на нее, словно увидел впервые.
– Ты так думаешь?
Резко поднявшись из кресла, он направился к двери, но остановился на полпути, обернулся и прочитал:
И ветры злые рвут бутоны мая
И лета срок имеет свой предел.
– Но сейчас октябрь, не так ли? – сделав паузу, снова спросил Родни.
Почему он так спросил? О чем он думал?
Ей вспомнился тот октябрь, особенно ясный и тихий.
Весьма забавно, что в эту минуту ей почему-то вспомнился тот вечер, кода Родни попросил ее почитать сонеты. А ведь это произошло именно в тот день, когда она увидела его на Ашелдоне вместе с миссис Шерстон. Может быть, миссис Шерстон тоже читала ему Шекспира, но это весьма на нее не похоже. Миссис Шерстон, думала Джоанна, женщина вовсе не интеллектуального склада.
Да, октябрь в том году был просто прекрасным.
Она очень хорошо запомнила, как несколько дней спустя Родни спросил ее смущенно:
– Разве такое бывает в это время года?
И протянул ей веточку рододендрона. Эти, одни из самых ранних цветов, обычно распускаются в марте или в конце февраля. Джоанна с удивлением взглянула на кроваво-красные цветы, рядом с которыми виднелись готовые распустится почки.
– Нет, – сказала она. – Они цветут весной. Но случается, они расцветают и осенью, если это очень теплая и ясная осень.
Родни с ласковой осторожностью потрогал самыми кончиками пальцев один из готовых расцвести крошечных бутончиков.
– Нежные дети мая, – тихо проговорил он.
– Марта, – поправила она. – Марта, а не мая.
– Они похожи на кровь – произнес он, словно не слыша ее слов. – На кровь сердца.
«Как это не похоже на Родни, – подумала она, – интересоваться цветами».
Впрочем, он всегда любил рододендроны.
Она помнила, как он, много лет спустя, однажды прицепил только что распустившийся бутон рододендрона себе в петлицу.
Конечно же, цветок был слишком тяжелый, он в конце концов вывалился из петлицы и упал в грязь, как она и предвидела.
Они с Родни столкнулись тогда на церковном дворе, в совершенно необычном месте для этого часа: был уже вечер и добрые прихожане расходились по домам.
Она увидела его, когда выходила из церкви после службы.
– Что ты здесь делаешь, Родни? – удивленно спросила она.
– Размышляю о своем конце, – с улыбкой ответил он, – Я думаю, что бы такое мне написать на своем надгробии? Оно будет не из гранита, хотя гранитные памятники выглядят такими элегантными! И мраморного ангела в изголовье моей могилы тоже не будет.
Стоя у кладбищенской ограды, они смотрели на появившуюся совсем недавно мраморную плиту, на которой было высечено имя Лесли Шерстон.
Родни проследил глазами за ее взглядом.
– «Лесли Аделина Шерстон, – медленно прочитал он вслух надпись на плите. – Любимой, обожаемой жене от Чарльза Эдварда Шерстона. Почила 11 мая 1930 г. Господь осушит твои слезы, Лесли».
Немного помолчав, он добавил:
– Мне кажется чудовищно нелепой мысль, что под этой холодной мраморной плитой лежит Лесли Шерстон, и лишь такой законченный идиот, как Шерстон, мог додуматься до столь чудовищно нелепой эпитафии. Я не верю, что Лесли пролила хоть слезинку за всю свою жизнь. Она была не из плакс.
Джоанну охватило странное чувство: она словно оказалась участницей некой богохульной игры.
– А что бы выбрал ты? – спросила она.
– Для нее? Не знаю, – пожал плечами Родни. – Может быть, взял бы что-нибудь из псалмов. «Бытие твое было исполнено радости». Что-нибудь вроде этого.
– Нет, я имела в виду для себя.
– Для меня? – задумался на минуту он и вдруг улыбнулся. – «Господь мой пастырь. Он ведет меня на зеленое пастбище». Наверное, это лучше всего подойдет мне.
– В такой эпитафии слышится довольно банальная идея о небесах, о горнем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53