Но никоим образом не
спальню в убогих деш„вых меблирашках!
Как выяснилось, расположенная прямо над моим скромным жиль„м
"мальенький комната с бутилька и механизьм", упомянутая сеньорой
Эрреро, служила доктору всего лишь лабораторией, а обитал он
преимущественно в соседней просторной комнате, в которую и вела вторая
дверь. Удобные альковы и смежная ванная комната позволяли скрыть от
посторонних глаз все шкафы и прочие утилитарные предметы быта.
Благородное происхождение, высокая культура и утонч„нный вкус доктора
Муньоса были видны с первого взгляда.
Это был невысокий, но стройный, хорошо слож„нный человечек,
облач„нный в строгий, идеально подогнанный по фигуре костюм от
хорошего портного. Породистое лицо доктора с властными, но без
надменности, чертами украшала короткая седая бородка; выразительные
т„мные глаза смотрели сквозь стеклышки старомодного пенсне, золотая
оправа которого сжимала горбинку тонкого орлиного носа,
свидетельствующего о том, что у кельтско-иберийского генеалогического
древа Муньоса какая-то часть корней питалась мавританской кровью.
Пышные, тщательно уложенные в красивую прическу волосы доктора,
раздел„нные элегантным пробором, оставляли открытым высокий лоб. Все
подмеченные мною детали складывались в портрет человека незаурядного
ума, благородного происхождения, прекрасного воспитания и весьма
интеллигентного...
И несмотря на вс„ это, доктор Муньос, стоявший предо мной в потоке
холодного воздуха, сразу же произв„л на меня отталкивающее
впечатление. Причиной моей неприязни к нему мог послужить разве что
землистый, мертвенный цвет его лица, но, зная о болезненном состоянии
доктора, на подобные детали просто не следовало обращать внимания.
Возможно, что меня также смутил царивший в комнате холод,
противоестественный в такой жаркий день, а вс„ противоестественное
обычно вызывает отвращение, подозрительность и страх.
Но неприязнь была вскоре забыта и сменилась искренним восхищением,
поскольку этот странный человек, как бы ни были холодны его
обескровленные дрожащие руки, проявил исключительное знание своего
ремесла. Доктор Муньос с одного лишь взгляда на мо„ бледное, покрытое
потом лицо поставил верный диагноз и с ловкостью истинного мастера
принялся за дело, попутно заверяя меня своим великолепно поставленным,
хотя глухим и бесцветным до странности голосом, что он, доктор
медицины Муньос -- злейший из заклятых врагов смерти. Он рассказывал
мне, что истратил вс„ сво„ состояние и растерял всех былых друзей,
отвернувшихся от него, за время длящегося всю его жизнь небывалого
медицинского опыта, целью которого являлась борьба со смертью и е„
окончательное искоренение! Он производил впечатление прекраснодушного
идеалиста. Речь его лилась неудержимым потоком, он говорил и говорил,
не умолкая ни на мгновение, пока выслушивал меня стетоскопом и
смешивал лекарства, принес„нные им из комнаты, превращ„нной в
лабораторию. Заметно было, что общение с человеком своего круга для
доктора-отшельника, запертого болезнью в одиноком заплесневелом мирке,
было редкой удачей, подарком судьбы, и лишь нахлынувшие воспоминания о
лучших временах смогли пробудить давно иссякший фонтан красноречия.
Он говорил и говорил, и постепенно я совсем успокоился, даже
невзирая на сложившееся у меня впечатление, что дыхание не прерывает
плавного течения учтивых фраз. Доктор старался отвлечь меня от мыслей
о приступе и от боли в груди подробным рассказом о собственных теориях
и экспериментах; он уверял меня, что сердечная слабость не столь
страшна, как принято считать, ибо разум и воля главенствуют над
органической функцией тела, и что при правильном образе жизни
человеческий организм способен сохранять жизнеспособность вопреки
серь„знейшим повреждениям, мало того, даже вопреки отсутствию
отдельных жизненно важных органов. Он мог бы, пообещал доктор как бы в
шутку, научить меня жить -- или, по крайней мере, поддерживать в
стабильном состоянии определенного рода сознательное бытие -- и вовсе
без сердца. Что же касается самого доктора Муньоса, то его болезнь
дала непредвиденные осложнения, и теперь он вынужден неукоснительно
соблюдать строжайший режим, одно из главнейших условий которого --
постоянный холод. Любое существенное и достаточно продолжительное
повышение температуры воздуха в комнате станет для него роковым,
поэтому холодильная установка с аммиачным испарительным контуром
поддерживает неизменный уровень охлаждения -- от пятидесяти пяти до
пятидесяти шести градусов Фаренгейта. Постукивание бензинового
компрессора этого холодильника я и слыхал иногда снизу, из своей
комнаты.
Промозглую обитель талантливого отшельника я покинул преданным и
ревностным его адептом, не переставая изумляться, как быстро он
утихомирил сердечную боль и принудил меня позабыть о недомогании.
Впоследствии я, укутавшись в пальто, неоднократно навещал доктора
Муньоса, слушал истории о тайных исследованиях и их жутких
результатах; с трепетом перелистывал страницы древних ведьмовских
книг, хранящихся на его стеллажах. Могу добавить, что со временем
гений доктора заставил мою болезни сдать позиции бесповоротно.
Похоже,в борьбе с недугами он не пренебрегал ничем, даже заклинаниями
средневековых целителей. Он верил, что в этих загадочных формулах
содержатся уникальные духовные стимуляторы, способные оказывать
мощнейшее воздействие на нервные волокна, в которых угасло биение
жизни. Меня ещ„, помнится, тронул рассказ мистера Муньоса о
престарелом докторе Торресе из Валенсии; восемнадцать лет назад старый
доктор принимал участие в первых опытах молодого тогда Муньоса, как
вдруг молодого врача поразила тяжелейшая болезнь, с которой и начались
все его последующие мытарства. Доктор Торрес усердно пользовал своего
молодого коллегу и сумел спасти его от верной смерти, как вдруг старый
доктор сам пал жертвой того самого безжалостного врага, с которым
отчаянно сражался, пытаясь вырвать из его лап жизнь Муньоса...
Вероятно, напряжение оказалось не по силам старику. Понизив голос и не
вдаваясь в подробности, доктор Муньос пояснил, что методы лечения были
крайне далеки от традиционных и включали обряды, составы и действия,
совершенно неприемлемые с точки зрения старого консервативного
эскулапа.
Шли недели, и я с величайшим сожалением констатировал, что сеньора
Эрреро не ошибалась, говоря, что недуг медленно, но верно бер„т верх
над синьором Муньосом. Вс„ приметнее делался синюшный оттенок кожи,
речь становилась вс„ глуше и невнятнее, ухудшалась координация
движений, притуплялась острота мысли, слабела воля. Он и сам замечал в
себе эти печальные перемены, и вс„ чаще в его глазах светилась мрачная
ирония, вс„ язвительней звучала речь, доходя до ч„рного сарказма,
отчего во мне вновь шевельнулось уже позабытое чувство неприязни.
1 2 3 4
спальню в убогих деш„вых меблирашках!
Как выяснилось, расположенная прямо над моим скромным жиль„м
"мальенький комната с бутилька и механизьм", упомянутая сеньорой
Эрреро, служила доктору всего лишь лабораторией, а обитал он
преимущественно в соседней просторной комнате, в которую и вела вторая
дверь. Удобные альковы и смежная ванная комната позволяли скрыть от
посторонних глаз все шкафы и прочие утилитарные предметы быта.
Благородное происхождение, высокая культура и утонч„нный вкус доктора
Муньоса были видны с первого взгляда.
Это был невысокий, но стройный, хорошо слож„нный человечек,
облач„нный в строгий, идеально подогнанный по фигуре костюм от
хорошего портного. Породистое лицо доктора с властными, но без
надменности, чертами украшала короткая седая бородка; выразительные
т„мные глаза смотрели сквозь стеклышки старомодного пенсне, золотая
оправа которого сжимала горбинку тонкого орлиного носа,
свидетельствующего о том, что у кельтско-иберийского генеалогического
древа Муньоса какая-то часть корней питалась мавританской кровью.
Пышные, тщательно уложенные в красивую прическу волосы доктора,
раздел„нные элегантным пробором, оставляли открытым высокий лоб. Все
подмеченные мною детали складывались в портрет человека незаурядного
ума, благородного происхождения, прекрасного воспитания и весьма
интеллигентного...
И несмотря на вс„ это, доктор Муньос, стоявший предо мной в потоке
холодного воздуха, сразу же произв„л на меня отталкивающее
впечатление. Причиной моей неприязни к нему мог послужить разве что
землистый, мертвенный цвет его лица, но, зная о болезненном состоянии
доктора, на подобные детали просто не следовало обращать внимания.
Возможно, что меня также смутил царивший в комнате холод,
противоестественный в такой жаркий день, а вс„ противоестественное
обычно вызывает отвращение, подозрительность и страх.
Но неприязнь была вскоре забыта и сменилась искренним восхищением,
поскольку этот странный человек, как бы ни были холодны его
обескровленные дрожащие руки, проявил исключительное знание своего
ремесла. Доктор Муньос с одного лишь взгляда на мо„ бледное, покрытое
потом лицо поставил верный диагноз и с ловкостью истинного мастера
принялся за дело, попутно заверяя меня своим великолепно поставленным,
хотя глухим и бесцветным до странности голосом, что он, доктор
медицины Муньос -- злейший из заклятых врагов смерти. Он рассказывал
мне, что истратил вс„ сво„ состояние и растерял всех былых друзей,
отвернувшихся от него, за время длящегося всю его жизнь небывалого
медицинского опыта, целью которого являлась борьба со смертью и е„
окончательное искоренение! Он производил впечатление прекраснодушного
идеалиста. Речь его лилась неудержимым потоком, он говорил и говорил,
не умолкая ни на мгновение, пока выслушивал меня стетоскопом и
смешивал лекарства, принес„нные им из комнаты, превращ„нной в
лабораторию. Заметно было, что общение с человеком своего круга для
доктора-отшельника, запертого болезнью в одиноком заплесневелом мирке,
было редкой удачей, подарком судьбы, и лишь нахлынувшие воспоминания о
лучших временах смогли пробудить давно иссякший фонтан красноречия.
Он говорил и говорил, и постепенно я совсем успокоился, даже
невзирая на сложившееся у меня впечатление, что дыхание не прерывает
плавного течения учтивых фраз. Доктор старался отвлечь меня от мыслей
о приступе и от боли в груди подробным рассказом о собственных теориях
и экспериментах; он уверял меня, что сердечная слабость не столь
страшна, как принято считать, ибо разум и воля главенствуют над
органической функцией тела, и что при правильном образе жизни
человеческий организм способен сохранять жизнеспособность вопреки
серь„знейшим повреждениям, мало того, даже вопреки отсутствию
отдельных жизненно важных органов. Он мог бы, пообещал доктор как бы в
шутку, научить меня жить -- или, по крайней мере, поддерживать в
стабильном состоянии определенного рода сознательное бытие -- и вовсе
без сердца. Что же касается самого доктора Муньоса, то его болезнь
дала непредвиденные осложнения, и теперь он вынужден неукоснительно
соблюдать строжайший режим, одно из главнейших условий которого --
постоянный холод. Любое существенное и достаточно продолжительное
повышение температуры воздуха в комнате станет для него роковым,
поэтому холодильная установка с аммиачным испарительным контуром
поддерживает неизменный уровень охлаждения -- от пятидесяти пяти до
пятидесяти шести градусов Фаренгейта. Постукивание бензинового
компрессора этого холодильника я и слыхал иногда снизу, из своей
комнаты.
Промозглую обитель талантливого отшельника я покинул преданным и
ревностным его адептом, не переставая изумляться, как быстро он
утихомирил сердечную боль и принудил меня позабыть о недомогании.
Впоследствии я, укутавшись в пальто, неоднократно навещал доктора
Муньоса, слушал истории о тайных исследованиях и их жутких
результатах; с трепетом перелистывал страницы древних ведьмовских
книг, хранящихся на его стеллажах. Могу добавить, что со временем
гений доктора заставил мою болезни сдать позиции бесповоротно.
Похоже,в борьбе с недугами он не пренебрегал ничем, даже заклинаниями
средневековых целителей. Он верил, что в этих загадочных формулах
содержатся уникальные духовные стимуляторы, способные оказывать
мощнейшее воздействие на нервные волокна, в которых угасло биение
жизни. Меня ещ„, помнится, тронул рассказ мистера Муньоса о
престарелом докторе Торресе из Валенсии; восемнадцать лет назад старый
доктор принимал участие в первых опытах молодого тогда Муньоса, как
вдруг молодого врача поразила тяжелейшая болезнь, с которой и начались
все его последующие мытарства. Доктор Торрес усердно пользовал своего
молодого коллегу и сумел спасти его от верной смерти, как вдруг старый
доктор сам пал жертвой того самого безжалостного врага, с которым
отчаянно сражался, пытаясь вырвать из его лап жизнь Муньоса...
Вероятно, напряжение оказалось не по силам старику. Понизив голос и не
вдаваясь в подробности, доктор Муньос пояснил, что методы лечения были
крайне далеки от традиционных и включали обряды, составы и действия,
совершенно неприемлемые с точки зрения старого консервативного
эскулапа.
Шли недели, и я с величайшим сожалением констатировал, что сеньора
Эрреро не ошибалась, говоря, что недуг медленно, но верно бер„т верх
над синьором Муньосом. Вс„ приметнее делался синюшный оттенок кожи,
речь становилась вс„ глуше и невнятнее, ухудшалась координация
движений, притуплялась острота мысли, слабела воля. Он и сам замечал в
себе эти печальные перемены, и вс„ чаще в его глазах светилась мрачная
ирония, вс„ язвительней звучала речь, доходя до ч„рного сарказма,
отчего во мне вновь шевельнулось уже позабытое чувство неприязни.
1 2 3 4